Исследователь во многом справедливо пишет: «Брусилов вполне заслуженно пользовался репутацией политического хамелеона»{359}. Но и здесь можно сделать свои оговорки. Ругая Брусилова, эмигранты вместе с тем высоко оценивали идола российской контрреволюции — Л.Г. Корнилова. При этом в стороне оставлялось то, что Корнилов являлся ярым республиканцем, был ставленником Гучкова и Милюкова и, главное, арестовывал императорскую семью в Царском Селе. Пытаясь затушевать этот последний нелицеприятный факт корниловской биографии, эмигранты обыкновенно утверждают, что, мол, императрица благодарила генерала Корнилова за мягкость ареста. При чем здесь это? Ясно, что Корнилов ни в коем разе не стал бы издеваться над семьей бывшего царя, ни как интеллигентный человек, ни как соратник конституционных монархистов — Родзянко, Гучкова и Милюкова, по чьей протекции он вообще был назначен главнокомандующим войсками Петроградского военного округа. Главное — генерал Корнилов, не колеблясь, выполнил приказ Временного правительства об аресте царской семьи, где четверо детей болели корью (сам факт ареста уже тяжел психологически). Разница лишь в том, что Корнилов и Брусилов оказались по разные стороны баррикад в Гражданской войне.
К 1 марта 1917 г. Юго-Западный фронт включал в себя 7-ю, 8-ю, 11-ю, Особую армии, общей численностью 2 281016 штыков и сабель. Несмотря на начавшееся разложение вооруженных сил и провал французского наступления на Западном фронте. Временное правительство должно было отрабатывать свой долг перед поддерживавшими его западными союзниками. Существование революционного режима напрямую зависело от успехов на фронте. Все несогласные генералы смещались со своих постов — даже Верховным главнокомандующим 22 мая был назначен выражавший оптимизм главнокомандующий армиями Юго-Западного фронта ген. А.А. Брусилов.
Но до этого назначения было еще далеко. В кулуарах Временного правительства после отстранения великого князя Николая Николаевича с поста Верховного главнокомандующего (великий князь получил отставку, даже не доехав до Ставки) шла борьба за назначение на пост главковерха. При этом военный и морской министр А.И. Гучков рассчитывал на сыгравшего одну из ключевых ролей в отречении царя ген. М.В. Алексеева. В то же время председатель Государственной думы М.В. Родзянко поддерживал кандидатуру главкоюза ген. А.А. Брусилова. Так, М.В. Родзянко утверждал, что Алексееву не по силам руководить Восточным фронтом в условиях революции. Сторонники Родзянко вносили во Временное правительство и собственное предложение: «Единственный генерал, совмещающий в себе как блестящие стратегические дарования, так и широкое понимание политических задач России и способный быстро оценивать создавшееся положение, это именно генерал Брусилов»{360}. Об этом предложении вспомнят немного позже.
Выбор «временщиков» был сделан в пользу Алексеева. Назначенный Верховным главнокомандующим М.В. Алексеев 18 марта провел Совещание в Ставке, на котором обсуждался вопрос о возможности русской армии наступать. В этих прениях, затем подтвержденных мнениями главкомов в виде телеграмм с фронтов, было решено наступать, хотя французское наступление уже провалилось, и под держать русских могли разве что британцы. Но нужно было отрабатывать благосклонность хозяев. Поэтому 30 марта Алексеев отдает директиву № 2647 о переходе в наступление в начале мая, невзирая на выводы Совещания высшего генералитета в Ставке 18 марта о невозможности наступать. Однако представшая во всех реалиях картина разложения войск заставила отложить бои до лета, пока ограничиваясь ведением временной обороны{361}.
Главкоюз выступал одним из наиболее активных проводников идеи наступления. Вне сомнения, здесь свою роль играло то, что подготовка наступления проводилась по планам, утвержденным еще императором Николаем II, где Юго-Западный фронт получал главный удар. Да и весьма вероятно, что в случае успеха генерал Брусилов мог рассчитывать на пост Верховного главнокомандующего. Брусилова часто упрекают в интриганстве, но ведь убрал же Алексеев Рузского с поста главкосева, воспользовавшись тем, что Н.В. Рузский выступал против наступления, хотя истинная причина крылась в давнем неприязненном соперничестве между Алексеевым и Рузским.
На совещании главнокомандующих фронтами, членов Временного правительства и Исполнительного комитета Петроградского Совета 4 мая в Петрограде Брусилов заявил, что в создавшихся условиях любой успех противника поведет к катастрофе. Исходя из ничем не обоснованного предположения о наступательных планах врага (Э. Людендорф писал, что германское правительство даже опасалось, что такое наступление может приостановить развал России и ее вооруженных сил), генерал Брусилов предложил наступать самим. Возможно, что к такому решению Брусилова подвиг настрой высших командиров. Еще после штабного совещания 18 марта на Юго-Западном фронте военному министру А.И. Гучкову (то есть в обход Ставки) была отправлена телеграмма за подписями главкоюза и всех четырех командармов о способности и желании войск фронта к предстоящему и уже намеченному наступлению. В этом документе, в частности, говорилось: «Сегодня на военном совете всех командиров фронта под моим председательством единогласно решено:
1). армии желают и могут наступать;
2). наступление вполне возможно, это наша обязанность перед союзниками, перед Россией и перед всем миром;
3). наступление избавит нас от неисчислимых последствий, которые могут быть вызваны неисполнением Россией ее обязательств, и попутно лишит противника свободы действий на других фронтах;
4). некоторый недостаток заставит лишь несколько сузить размер наступления;
5). нужно, главное, наладить продовольствие и регулярный подвоз, а это в средствах России и должно быть сделано;
6). настоятельно просим, чтобы никаких шагов перед союзниками в смысле отказа от выполнения наших обязательств не делалось;
7). армия имеет свое мнение, мнение Петрограда о ее состоянии и духе не может решать вопрос; мнение армии обязательно для России; настоящая ее сила здесь, на театре войны, а не в тылах»{362}.
В течение всей весны 1917 г. Временное правительство проводило чистку командного состава. Все те генералы, в чьей лояльности можно было сомневаться, увольнялись в отставку. Наиболее монархически настроенные военачальники уходили сами. В марте — апреле из вооруженных сил было уволено до 150 старших военачальников. Что касается главкоюза, то он, невзирая ни на что, продолжал отстаивать четкую линию невмешательства политики и политиканов в дела армии. Телеграмма Брусилова военному министру от 26 апреля 1917 г., связанная с предстоящим назначением комиссаров Временного правительства в штабы фронтов: «Уверен, что в военное время главнокомандующий и командующий на театре военных действий должен пользоваться полным доверием правительства и народа и обладать полной властью… подобная мера будет во всех отношениях неизбежно влиять на боевые действия войск». Брусилов просил уволить его в случае принятия этой меры: «Так как по долгу совести и любви к отечеству не считаю себя вправе нести ответственность при подобных условиях. Никакой ответственности и проверки не боюсь, но считаю такую меру в принципе недопустимой и явно вредной по существу на боевом фронте»{363}.
Характерно, что к лету из всех главнокомандующих фронтами императорской армии на своем посту остался только главкоюз ген. А.А. Брусилов, который 21 мая был назначен Верховным главнокомандующим (на посту главкоюза Брусилова сменил командарм-11 А.Е. Гутор). Последним был уволен главнокомандующий Кавказским фронтом ген. Н.Н. Юденич (31 мая). Все те главкомы, что поддержали отречение царя, были безжалостно вычищены использовавшим генералитет в качестве пешек Временным правительством. В Каменец-Подольске 25 мая состоялось чествование по поводу назначения Брусилова. Военные газеты отмечали, что «в чествовании приняли участие все чины штаба, солдаты, офицеры и население. Овациям не было конца. Генерала носили на руках»{364}. Сам Брусилов оценил себя на новом посту следующим образом: «Я вождь революционной армии, назначенный на мой ответственный пост революционным народом»{365}.
Таким образом, к наступлению на Восточном фронте действующую армию пришлось готовить самому рьяному поборнику наступления — А.А. Брусилову. Представляется, что пик военной карьеры — Верховный главнокомандующий 21 мая — 19 июля 1917 г. не стал для генерала Брусилова лучшим моментом в его жизни. В это время пост военного министра уже занял адвокат А.Ф. Керенский, который, в отличие от А.И. Гучкова, участвовавшего в нескольких войнах на общественных должностях и до войны интенсивно интересовавшегося вопросами военного строительства, ранее никакого отношения к вооруженным силам вообще не имел. Само собой разумеется, что не доверявшая генералитету революционная власть стремилась полностью поставить фронт под свой контроль. И если раньше Ставка являлась главным органом управления фронтом и тылом, то теперь Верховный главнокомандующий подчинялся военному министру. Данная тенденция четко обозначилась еще при Алексееве на посту главковерха. При Брусилове тенденция стала реальным фактом. О Брусилове как Верховном главнокомандующем в 1917 г. А.И. Деникин злобно пишет: «Назначение генерала Брусилова знаменовало собою окончательное обезличение Ставки и перемену ее направления: безудержный и ничем не объяснимый оппортунизм Брусилова. Его погоня за революционной репутацией лишали командный состав армии даже той, хотя бы только чисто моральной опоры, которую он видел в прежней Ставке»