[31].
Босса-нова, – по определению бразильского журналиста Рая Кастро, «предельное упрощение ритма самба», – является, строго говоря, не самостоятельным стилем, а разновидностью самбы. В босса-нове богатейшее полифоническое ритмическое разнообразие вскормленной западноафриканскими танцами самбы было сведено практически к одному перкуссионному инструменту – небольшому ручному барабанчику tamborim (не путать с тамбурином), и резко возросла роль акустической гитары. Основоположниками стиля, выделившими его в самом конце 1950-х годов из самбы, стали пианист и композитор Антониу Карлуш Жобим и певец, композитор и гитарист Жуан Жильберту. Вышедшая в 1958 году их песня «Chega de Saudade» («Без блюза») на текст поэта Винисиуша ди Мораиша в исполнении певицы Элизет Кардозо считается первой композицией босса-новы. Имена Жобима и Жильберту были хорошо знакомы Гетцу, более того, изрядная доля композиций на его альбомах Jazz Samba и Big Band Bossa Nova принадлежали перу Жобима. Неудивительно потому, что первый же концерт босса-новы в Америке в нью-йоркском Карнеги-холле 21 ноября 1962 года с участием Жобима, Жильберту и еще нескольких бразильских музыкантов стал поводом не только для знакомства, но и для договоренности о совместных записях.
Записей этих было сделано несколько, но наиболее памятна одна – записанный в марте 1963-го и вышедший в свет через год в марте 1964-го альбом Getz/Gilberto. И хотя играли на этой пластинке наряду с Гетцем исключительно бразильские музыканты во главе с Жильберту и Жобимом, аранжировки и само построение композиций были европеизированы, точнее американизированы, ритмическая синкопированная полифония самбы была умело спрятана, приглажена под более привычный для американского уха ладовый и ритмический строй, но вместе с тем благодаря саксофону Гетца обрела джазовую свободу и раскованность. Жемчужиной альбома стала открывавшая его песня “Girl from Ipanema”, ставшая символом не только босса-новы, но и расслабленной бразильской музыки и которая, собственно, и прославила ее на весь мир.
Ключом к успеху стали две молодые женщины. Первая – 24-летняя Аструд Жильберту, жена Жуана, никогда до этого профессионально не певшая, но по предложению мужа разделившая с ним вокальную партию. Главным образом потому, что в отличие от Жуана, она говорила по-английски и могла пропеть сделанный известным текстовиком популярной музыки Норманом Гимбелом перевод. Ее почти детский, лишенный вибрато и каких-то бы то ни было вокальных маньеризмов, тихий обволакивающий чарующий голос вместе с гитарой Жуана, фортепиано Жобима и чувственным саксофоном Гетца погружал слушателя в романтическое волшебное видение далекого солнечного мира.
Песня мгновенно стала хитом, умудрившись даже на пике битломании обогнать в чартс журнала Billboard первый американский сингл Beatles “I Want To Hold Your Hand”. За несколько месяцев сингл был продан в количестве двух миллионов экземпляров.
Больше всего, разумеется, песня была популярна в самой Бразилии, где, впрочем, всеобщее любопытство вызвала не столько очаровательная Аструд, сколько загадочная «девушка из Ипанемы». Страна терялась в догадках, стали появляться бесчисленные претендентки, пока, устав от домогательств журналистов, автор текста Винисиуш ди Мораиш на пресс-конференции в 1965 году не рассказал о происхождении образа.
Оказывается, зимой 1962 года ди Мораиш вместе со своим постоянным соавтором Жобимом, укрывшись от городской суеты, работали над мюзиклом в фешенебельном курортном пригороде Рио-де-Жанейро Ипанеме. Большую часть времени они проводили в прибрежном кафе, где их регулярно отвлекала и развлекала проходившая мимо, а иногда и заглядывавшая в кафе 17-летняя Элу Пинейро. Ее походка, ее раскачивающиеся бедра, признался он, «бросали вызов всем законам геометрии и тяготения». Именно там, в кафе, ди Мораиш и набросал текст песни прямо на салфетке.
В свой книге «Кто же была девушка из Ипанемы» ди Мораиш писал: «Она была воплощением золотой молодежи Рио: смесь цветка и русалки, полная света и изящества. И вместе с тем в ней была печаль, в том, как по пути к морю фигура ее все больше и больше от нас удаляется, ощущение юности и красоты, которая нам не принадлежит. Дар жизни в ее постоянной смене прилива и отлива».
Благодаря откровению ди Мораиша и обретенной славе Элу Пинейро стала общенациональной знаменитостью, моделью, а затем и предпринимательницей. В 2001 году она открыла в Рио-де-Жанейро магазин «Девушка из Ипанемы».
Наследники Жобима (сам он умер в 1994 году) и ди Мораиша (он умер еще раньше, в 1980-м) подали на нее в суд, утверждая, что никакого отношения к созданию песни она не имеет и не может потому использовать ее название в коммерческих целях.
«Я ни цента не заработала на “Girl from Ipanema”, – ответила на это Пинейру, – да и не должна была заработать. Но теперь, когда я использую законно зарегистрированную торговую марку, меня хотят лишить этого права. Я уверена, что Антониу и Винисиуш ни в коем случае не возражали бы».
Суд оставил за Элу Пинейро право на марку «Девушка из Ипанемы». Сама она вспоминает это время с ностальгией: «Все было красиво и пронизано любовью. Меня до сих пор трогает, когда кто-то поет песню, написанную в мою честь».
А поют ее многие и многие: от Фрэнка Синатры до Стиви Уандера, от вокального ансамбля Swingle Singers до Пласидо Доминго и Андреи Боччелли.
И не только поют. Существуют сотни инструментальных версий, ее мелодия стала одной из основных в так называемой фоновой музыке, постоянно и неотступно сопровождающей нас в магазинах, лифтах, видеоиграх, во время спортивных занятий. Именно этой расслабляющей мелодии во многом обязаны своей популярностью стили lounge music и exotica.
“Girl from Ipanema” – одна из тех двух-трех песен, которые, наряду с “Summertime” и “My Way”, борются с “Yesterday” за наибольшее количество кавер-версий.
“Girl from Ipanema” не только прочно и бесповоротно укрепила босса-нову на музыкальной карте мира, но стала одним из самых узнаваемых символов Бразилии. Вокруг ее мелодии и ее темы была построена церемония открытия Олимпийских игр в Рио-де-Жанейро в 2016 году. А официальными талисманами Игр стали зверек Винисиуш и цветок Том, имена которым дали авторы песни – Винисиуш ди Мораиш и Антониу (Том) Карлуш Жобим.
THE SOUND OF SILENCEКак тихие «звуки молчания» Саймона и Гарфанкела стали гимном некоммуникабельности и отразили перелом сознания революционной эпохи 60-х
В начале 1960-х годов в эстетические, философские, социологические тексты проникло понятие incommunicado. Проникло благодаря получившим у критики общее определение “incommunicado trilogy” трем фильмам итальянского режиссера Микеланджело Антониони. Все три: «Приключение» (1960), «Ночь» (1961) и «Затмение» (1962) касались неспособности людей в современном мире наладить нормальное общение друг с другом, что приводит к разрыву отношений, изменам, страхам и одиночеству. Антониони благодаря этим фильмам стали называть «поэтом отчуждения и некоммуникабельности».
Популярная музыка тогда еще была далека от подобной проблематики. Она еще либо наслаждалась невинной чистотой подростковой любовной лирики, либо пыталась шокировать мир взрослых нарочитой вызывающей сексуальностью, либо только-только подступалась к левоориентированной, политически ангажированной песне протеста.
На этом фоне резко выделялась вышедшая в свет в октябре 1964 года на дебютном альбоме американского дуэта Simon & Garfunkel песня “The Sound of Silence”.
Здравствуй, тьма, мой старый друг,
Я вновь пришел говорить с тобой.
Видения крадутся незаметно,
Оставляют свои семена, пока я сплю.
И видения эти, засевшие у меня в голове,
Не уходят, остаются
В звуках тишины.
В тревожных снах я брожу один
По узким мощеным улицам,
Стою под нимбом фонаря,
Кутаюсь в воротник от холода и сырости.
Глаза пронизывает вспышка неонового света,
Раскалывающая ночь
И касающаяся звуков тишины.
В ослепительном свете
Я вижу тысячи, а, может, и больше людей.
Люди говорят, не произнося ни слова.
Люди слышат, но не слушают.
Люди пишут песни, которые никто никогда не споет.
Никто не посмеет
Нарушить звуки тишины.
«Глупцы, – говорю я. – Вы не знаете,
Тишина растет, как раковая опухоль.
Услышьте мои слова, я смогу научить вас.
Вот мои руки, протянутые к вам».
Но мои слова тихо гаснут, как капли дождя,
Лишь отдаваясь эхом в колодце тишины.
Люди склоняются и молятся
Сотворенному ими неоновому богу.
И вдруг высвечивается знак,
И в знаке том слова, и они говорят:
«Слова пророков написаны в подземных переходах
И на стенах наших жалких жилищ,
И шепот их слышен среди звуков тишины».
Безжалостное тотемное божество неонового света; расползающаяся, как раковая опухоль, тишина; возникающие вдруг на убогих стенах подземных переходов и жалких жилищ, как на стене дворца библейского царя Валтасара, пророческие письмена о гибели Вавилона – ничего подобного популярная песня еще не знала. Леонард Коэн еще даже не помышлял о переложении своих стихов на музыку; Боб Дилан еще переваривал наследие своего кумира Вуди Гатри и по большей части лишь кипел социальным, антирасистским и антивоенным протестом; Джон Леннон и Пол Маккартни еще пребывали в счастливой детской невинности своего раннего периода; ну а Лу Рид и вовсе только-только закончил университет и едва подступался к идее сонграйтерства.