Рэй Манзарек, который мог знать больше других, а, впрочем, быть может, и нет, в интервью фанзину The Doors Quarterly отвергал слишком приземленное толкование «голубого автобуса» как всего лишь автобусного маршрута и предложил свое, четвертое толкование загадочного образа. «В понимании Джима, – говорил он, – это не что иное, как солнечный челн Атет из древнеегипетской мифологии, лодка, на которой фараоны, да и все остальные плывут в вечность, в путешествие, которое приводит к волшебным местам. Это космическое путешествие, голубой цвет – цвет неба, цвет космоса».
Если вы полагаете, что на этом нагромождение загадочной символики завершается, то вы глубоко заблуждаетесь. Дальше начинается самое страшное, без преувеличения можно сказать, шокирующе зловещее. Музыка продолжает звучать, уже без мелодии, практически лишь ритмическим фоном, орнаментом. Моррисон прекращает петь, он говорит, точнее декламирует, даже вещает:
Киллер проснулся перед рассветом,
Натянул сапоги
И лицо взял себе из древней галереи.
Он пошел по коридору
И вошел в комнату, где жила его сестра.
Навестил своего брата
И пошел дальше по коридору.
Подошел к двери, заглянул в нее:
«Отец?» – «Да, сын» – «Я хочу убить тебя»
«Мать? Я хочу трахнуть тебя».
Извлеченный еще в начале века Зигмундом Фрейдом из древнегреческого мифа эдипов комплекс – преступное кровосмесительное влечение сына к матери и отсюда ненависть к отцу – был, конечно, прекрасно известен Моррисону. Тем более что еще в студенческие годы он принимал участие в университетском спектакле «Царь Эдип» по трагедии Софокла, первого художественного воплощении мифа в мировом искусстве. В трагедии Софокла отец Эдипа, царь Лай, напуганный пророчеством о смерти от руки только что родившегося сына, велит убить младенца. Однако человек, которому было велено это сделать, пожалел ребенка и отдал его пастухам. Выросший Эдип, не ведая того, исполняет пророчество, действительно убивает отца и женится на матери. Когда же ему открывается правда, он в ужасе выкалывает себе глаза.
Описание странствий героя Моррисона по коридорам поражает соответствием его собственной семейной ситуации. У него тоже был брат и была сестра. Ну а отношения неприятия, отчуждения, вплоть до откровенной ненависти между авторитарным отцом-адмиралом и сыном, не только пренебрегшим семейной военной традицией, но и избравшим максимально далекий от нее путь длинноволосого хиппи, рок-музыканта и наркомана, были настолько напряжены, что выраженное в песне стремление убить отца могло показаться посвященным не только поэтической метафорой. В ответ на решение Джима заняться рок-музыкой адмирал Моррисон написал сыну жесткое письмо, после чего их отношения были окончательно разорваны, и они не виделись вплоть до самой смерти Джима. Мать несколько раз пыталась вступить с ним в контакт, но он всячески этого избегал. Когда она пришла на концерт группы в Вашингтоне, он передал для нее билет в первом ряду, но приходить к нему после выступления в гримерку запретил. А в сопровождающих выход первого альбома The Doors пресс-материалах на вопрос о родителях он ответил «Скончались».
В полном соответствии с этими настроениями его речитатив во второй части “The End” срывается в истерику, в крик, в полусвязный поток оргиастических заклинаний: “kill the father, f..k the mother”.
Затем голос затихает и после пространного инструментального проигрыша возвращается уже умиротворенным и безнадежным:
Это конец, мой прекрасный друг.
Это конец, мой единственный друг.
Конец.
Мне больно отпускать тебя,
Но ты никогда не пойдешь за мной.
Конец смеху и тихому вранью,
Конец ночам, в которые мы пытались умереть.
Это конец.
Рэй Манзарек, впрочем, не склонен придавать большого значения слишком личностной интерпретации фрейдистских мотивов в моррисоновских заклинаниях: «Джим просто переложил эдипов комплекс на язык рок-н-ролла как раз в то время, когда фрейдизм стал предметом широкого обсуждения. Он вовсе не имел в виду свое желание поступить так по отношению к собственным отцу и матери. Он просто разыгрывал древнегреческую трагедию. Это был театр».
Джон Денсмор в автобиографии вспоминает, как сам Моррисон объяснял ему смысл этого фрагмента: «Сначала он в полуистеричном состоянии бесконечно повторял “kill the father, f..k the mother”, а потом стал говорить, что на самом деле речь идет о том, что нужно убить в себе все то, что тебе навязано с детства и что не есть ты сам. Все это чужое, не твое и должно умереть. “F..k the mother” означает возвращение к основе, к самой сути концепции матери, материнства, рождения, к настоящему, к тому, что ты можешь потрогать, к природе, которая не обманет. То есть в конце этого эдипова фрагмента Джим по сути дела повторяет то же, что говорит классическая трагедия: убей в себе чужое, верни реальность, конец чуждым концепциям, начало твоей личности».
Примерно такую же интерпретацию моррисоновской мантры предлагает и продюсер студийной записи The End Пол Ротчайлд: «Для Джима эти слова – высвобождение от структур и идей, навязанных ему и насильно втиснутых в него родителями, и обретение собственного голоса».
Собственно, обе эти интерпретации находятся в полном соответствии с фрейдистской теорией. Фрейд писал: «Судьба Эдипа так трогает нас потому, что она могла бы стать нашей судьбой. Пророчество оракула еще до рождения накладывает на нас такое же проклятие, которое оно наложило на него. Наша общая судьба состоит, пожалуй, в том, что наши первые сексуальные импульсы направлены на мать, а первая ненависть и первое желание убить – на отца». По Фрейду убийство отца означает убийство социальных норм, религиозных учений и других культурных влияний, которые навязаны нам извне и которые контролируют наше сознание. Сексуальное завоевание матери означает возвращение к матери-природе, к нашей врожденной сути, приятие всего, что есть естественное, текучее и живое в нашем сознании.
Трудно сказать, в какой степени Моррисон до конца отдавал себе отчет во всех постулатах фрейдовской теории – хотя, судя по воспоминаниям Денсмора, он был близок к этому пониманию. Очевидно, впрочем, что осознанно или неосознанно, тем более в сочетании с неизбежным ЛСД, это привело его в момент записи “The End” к острому кризису.
Много лет спустя состояние Моррисона в первый день записи со слов Пола Ротчайлда описано в журнале MOJO следующим образом: «Абсолютно разбитый, находящийся в кислотном трипе Моррисон валялся на полу, беспрестанно бормоча слова своего эдипова кошмара: “kill the father, f..k the mother”. Потом он встал и швырнул телевизор в отделяющую студию от звукорежиссерской рубки стеклянную панель. Ротчайлд отправил его домой, как нашкодившего подростка. Глубокой ночью, однако, он вновь вернулся, взломал запертую дверь, сорвал с себя всю одежду, сорвал со стены огнетушитель и затопил всю студию пеной. Вызванный по тревоге Ротчайлд приехал и с трудом уговорил голого, залитого пеной Моррисона все же уехать домой, а владельцу студии велел выставить счет за нанесенный ущерб издававшей The Doors компании Elektra».
Звукорежиссер Брюс Ботник описывает этот же эпизод в интервью автору книги о Doors Мику Уоллу еще более красочно: «Джим, будучи в кислотном трипе, заснуть не мог. Он направился в находившуюся неподалеку католическую церковь и там у него наступило озарение. Он вернулся в студию, но ворота в нее были заперты. Он перелез через забор, но в звукорежиссерскую рубку проникнуть не мог, дверь в нее была тоже заперта. Но дверь в студию была открыта, и в ней горели сигнальные красные лампочки. Этот красный свет в воспаленном мозгу Джима превратился в пожар, и чтобы погасить его, он схватился за огнетушитель».
На следующий день после инцидента с разбитым телевизором и залитой огнетушителем студией группа вернулась к работе, и вся 12-минутная песня была записана удивительно легко, всего с двух дублей. На все про все ушло не более получаса. Во время записи весь свет в студии был погашен, горела только одна свеча, установленная рядом с Моррисоном. Ротчайлд, несмотря на все треволнения предыдущего дня, назвал процесс записи «одним из самых прекрасных моментов, которые мне когда бы то ни было приходилось испытывать в студии».
Альбом вышел в свет 4 января 1967 года. Но бесконечные моррисоновские “f..k” на записи The End были смазаны, задавлены, затушеваны звуковыми искажениями и потому совершенно неразличимы. Даже такая продвинутая компания, как Elektra, отважившаяся двумя годами позже заключить контракт с уж и вовсе разнузданными The Stooges Игги Попа, вынуждена была соблюдать действовавшие тогда еще нормы приличия. Эмансипация слова “f..k”, теперь в рок-музыке, литературе, кино и даже на телевидении почти повсеместная, тогда только-только началась. В начале 1960-х борьба радикального стендап-комика Ленни Брюса за право произносить это слово в своих выступлениях привела к многочисленным скандалам и преследованию его полицией. Только в 1971 году, уже после смерти Моррисона, Верховный суд США принял решение, по которому публичное использование слова защищено Первой и Четырнадцатой поправками к Конституции и не может считаться основанием для уголовного преследования.
Не оскопленная цензурой версия “The End” прозвучала впервые именно в фильме «Апокалипсис наших дней», вышедшем на экраны в 1979 году. И то произошло это во многом благодаря почти случайности.
Коппола был знаком с Моррисоном еще с тех пор, как они вместе учились в киношколе Лос-Анджелесского университета. Он был большим поклонником “The End”: песня казалась ему идеально подходящей для его эпического фильма. Как и сюжет картины, она есть не что иное, как все более и более глубокое погружение во тьму[53]