[59] оказался и падок на битловские деньги (он хотел получить долю от продаж следующего альбома), и был уличен в приставаниях к входившим в битловскую компанию молодым женщинам, в том числе к Мие Фэрроу – 23-летней американской актрисе, на тот момент более всего знаменитой своим уже распадающимся браком с Фрэнком Синатрой, который был старшее ее на 30 лет, но уже через несколько месяцев превратившуюся в мирового уровня кинозвезду благодаря главной роли в фильме Романа Полански «Ребенок Розмари».
В общем, отрешения не получилось, и Леннон, все острее ощущая и актуальность политических потрясений в Европе и Америке, и растущие нетерпеливые ожидания реакции Beatles на эти события со стороны важных для него новых друзей в политически ангажированном и по большей части радикально левом (вплоть до троцкизма и маоизма) лондонском контркультурном андерграунде, понял, что молчать больше невозможно. Тем более что многочисленные коллеги не молчали – к традиционно политически активным американским фолкерам Питу Сигеру, Бобу Дилану, Джоан Баэз и Тому Пэкстону стали подключаться и до недавнего времени к политике равнодушные Simon & Garfunkel (“7 O’Clock News/Silent Night”[60]), Buffalo Springfield (“For What It’s Worth”[61]), Эрик Бёрдон со своими Animals (“Sky Pilot”[62]). Даже еще в Индии чуткий Леннон понял, что вечно идущие в авангарде Beatles начинают отставать от тренда: «Я понял, что нам пора высказаться на эту тему, пора перестать уклоняться от вопросов о Вьетнамской войне. Думать об этом я начал, еще когда мы были в Индии», – рассказывал он в одном из поздних интервью.
Насущность и необходимость незамедлительной реакции стали тем более очевидны по возвращении из Индии (Леннон и Харрисон вернулись в Лондон 12 апреля). Интенсивность и накал политических бурь стремительно нарастали, в Париже они приняли характер настоящей революции, поставившей под угрозу само существование Французской республики во главе с консервативным президентом Шарлем де Голлем.
Студийная работа над “Revolution” началась 30 мая 1968 года, и она стала первой из тридцати песен, записанных в течение лета и начала осени и составивших вышедший в ноябре «Белый альбом». Песня была сконцентрированным выражением ленноновских размышлений о происходящих вокруг него событиях и прямым ответом тем, кто ожидал этой реакции от него и от Beatles в целом.
Оказалось, впрочем, что ленноновская реакция была далеко не столь однозначной, как на это рассчитывали его радикальные поклонники. С одной стороны, он совершенно не готов был отказаться от пацифистских идей мира и любви, еще год назад столь решительно и однозначно воспевавшихся им в “All You Need Is Love”. С другой, контркультурный радикализм, к которому он к тому времени уже вполне созрел, воплощался для него в первую очередь в идеях, стиле жизни и образе мыслей, которые он черпал у своей новой возлюбленной. Именно вскоре после возвращения из Индии, где он был еще с женой Синтией, и как раз перед началом работы над записью “Revolution” и соответственно «Белого альбома», 19 мая 1968 года развивавшиеся в течение полутора лет и до тех пор платонически-романтические, интеллектуально-дружеские отношения Джона и Йоко переросли в полноценную любовную связь. Для Йоко же ее корни в нью-йоркском андерграунде и связи в лондонской контркультуре подразумевали авангард не столько политический, сколько сексуально-эстетический. Эта философия размывала, расслабляла навязываемую Леннону суровую ленински-маоистскую революционность левых радикалов, разбавляла ее вскормленным учениями Герберта Маркузе[63] и Вильгельма Райха[64] и идеологией журналов International Times и OZ[65] столь близким ему дионисийским коктейлем из «секса, наркотиков и рок-н-ролла».
Выраженный в тексте “Revolution” результат получился в лучшем случае двойственным. «Вы говорите, что хотите революции? – Но мы тоже хотим изменить мир. Вы говорите, что у вас есть решение? – Но я хотел бы увидеть ваш план. Вы просите, чтобы я внес свой вклад? – Но мы и так делаем, что можем. А если вам нужны деньги для людей, полных ненависти, то я отвечу: Нет, брат, тебе придется подождать. Вы говорите, что хотите изменить конституцию? – Но сначала вам нужно освободить свое собственное сознание. И если вы маршируете с портретами Мао, то ничего и ни с кем у вас не получится».
И все же Леннон был далек от однозначности. Он колебался и, не стесняясь, дал ключ к пониманию двойственности собственной позиции в ключевом двустишии:
But when you talk about destruction/Don’t you know that you can count me out…in
Перевести эту фразу можно примерно так: «И когда вы говорите о разрушении, то знайте: на меня вы (не) можете рассчитывать».
Изюминка состояла в том, что после OUT и секундной паузы он произносит IN. То есть дает таким образом понять: я таки, быть может, и могу быть с вами, несмотря на все то, что я только что говорил, и несмотря на всю вашу деструктивность.
При всей текстуально-содержательной амбивалентности, простая, расслабленно-свингующая блюзовая музыкальная форма придавала песне завораживающий гипнотизм, и Леннон не без оснований считал ее вполне достойной стать следующим синглом группы. Маккартни, однако, явно не хотел выпускать сингл со столь откровенно политическим содержанием, и, заручившись поддержкой Харрисона, всячески оттягивал решение, утверждая, что для сингла песня слишком медленная. Леннон, однако, несмотря на практически полное погружение в ЛСД и новые отношения с Йоко и кажущееся внешнее безразличие к делам Beatles, не сдавался: «Раз она слишком медленная, давайте ее перезапишем в быстром темпе».
Сделанная 9–12 июля сингл-версия была на минуту короче, звучала в два раза быстрее, во много раз резче и записана была с нарочитым, совершенно очевидным искажением звука. Несмотря на взрывную музыкальную категоричность, идейный смысл оказался однозначно пацифистским и, при сохраненном названии, скорее антиреволюционным. Дававшее повод для двусмысленного толкования слово “IN” было опущено.
И хотя Леннон добился выпуска песни на сингле, победа эта была половинчатая. “Revolution” стала лишь второй стороной сингла, на первую пошла маккартниевская “Hey Jude”.
Сорокапятка вышла в свет в конце августа 1968 года, в самый разгар жестоко подавляемых полицией массовых демонстраций протеста во время Национального съезда Демократической партии в Чикаго. 21 августа советские войска вошли в Прагу, подавив и разгромив мирную революцию в Чехословакии. Позволявшая двусмысленное толкование и подтверждающая сомнения Леннона версия, опубликованная в ноябре на «Белом альбоме» под названием “Revolution I”, лежала пока в студии Abbey Road и широкой общественности была еще неизвестна. На фоне постоянно растущего накала революционных страстей отказ Леннона и соответственно Beatles поддержать революцию выглядел в глазах многих откровенным предательством. «Жалкие стенания напуганного мелкого буржуа» – презрительно отозвался о песне и ее авторе журнал New Left Review. А другая радикально-марксистская британская газета Black Dwarf писала, что Beatles проявили «сознание врагов революции».
Рок-критика, для которой до лета 1968 года политика редко попадала в поле ее профессиональных интересов, продемонстрировала, однако, куда более объемное видение. «Обличая политически примиренческую позицию текста песни, – писал видный американский критик Грейл Маркус, – ее противники игнорируют смысл, заложенный в ее музыке, который на самом деле куда сильнее любых слов. При стерильности и сдержанности текста в музыке есть свобода и экспрессия. Музыка подавляет текст и выходит на первый план»[66].
Леннон не остался равнодушным к критике. В открытом письме в адрес той самой газеты Black Dwarf он писал, что деструктивный подход к социальным переменам просто открывает дорогу деструктивной власти: «Укажите мне хоть одну успешную революцию. Кто испортил коммунизм, христианство, капитализм, буддизм и так далее? Люди с больным сознанием, больше никто». А в постскриптуме к письму он делал вывод: «Вы хотите все только крушить. Я хочу строить».
“Revolution I” – та самая, с двусмысленным “out…in” – вышла в свет 22 ноября 1968 года. Она открывала последнюю четвертую сторону двойного «Белого альбома». Во вкладыше к пластинке с текстами песен слова “in” не было. Леннон вновь оставлял место для двойственного толкования. Очевидно, что, хотя перезаписывать песню он не стал, но все революционные перипетии позднего лета и осени его пацифистского, антиреволюционного пафоса не изменили.
Подтверждением этому пониманию революции как феномена скорее интеллектуального, эстетического и психоделического (стоит напомнить, что 1968 год для Beatles, в особенности для Леннона, прошел под явственным влиянием ЛСД), чем социально-политического, тем более сопряженного с насильственным действием, стало появление номером пятым на той же четвертой стороне «Белого альбома» восьмиминутного звукового коллажа под названием “Revolution 9”. Благодаря своей глобальной универсальной популярности Beatles сделали немыслимое – радикальные художественные эксперименты типа «конкретной музыки» Пьера Шеффера и Пьера Булеза, cut-up или «метод нарезки» дадаистов и Уильяма Берроуза[67], алеаторика Джона Кейджа[68], шумовая музыка немца Карлхайнца Штокгаузена, известные тогда лишь узкому кругу знатоков и поклонников музыкального авангарда, внезапно стали достоянием миллионов рок-фанов, открыв перед ними абсолютно новые, немыслимые до тех пор, поистине революционные звуковые горизонты. Даже если огромное большинство поклонников Beatles к этому странному треку отнеслись поначалу в лучшем случае с недоумением, а то и с откровенной неприязнью (я хорошо помню, как в моем советском отрочестве многие сверстники при перезаписи «Белого» на магнитную ленту просто исключали непонятный звуковой хаос, не засоряя таким образом «стройный» ход альбома), “Revolution 9” все равно неизбежно расширяла сознание.