У самого Синатры отношение к чуть ли не самой знаменитой его песне было по меньшей мере двойственным. Он прекрасно понимал, что она не только спасла его от преждевременного ухода из мира музыки, но и вернула стареющего и выходящего из моды крунера на вершину популярности: «Эта песня очень многое сделала для моей карьеры», – не раз повторял он, а однажды даже назвал ее «одним из пиков моей карьеры». Всякий раз, предваряя ее исполнение на концерте, он не забывал воздать должное автору текста Полу Анке, забывая, правда, при этом упомянуть авторов музыки Клода Франсуа и Жака Риво. Осознавая грандиозную популярность песни, он иронично называл ее «национальным гимном». В то же время на концерте в 1978 году он сказал: «Терпеть не могу эту песню, о как я ее ненавижу! Да и сами подумайте, если бы вам пришлось ее беспрерывно петь на протяжении восьми дет, вы бы тоже ее возненавидели. Вот где она у меня сидит!».
С одной стороны, эти последние слова можно истолковать всего лишь как кокетство популярного артиста. Несомненно, он испытывал самые искренние признательность и благодарность этой песне. Она оставалась неизменным номером практически во всех его выступлениях вплоть до сразившего его в 1997 году за год до смерти инфаркта. Но, с другой стороны, есть весьма убедительные свидетельства того, что на самом деле – при всей признательности и благодарности – Синатра не был до конца доволен той неразрывной ассоциацией между содержанием песни и его личностью, которая неизбежно сформировалась во всеобщем сознании в последние десятилетия его жизни. Через два года после смерти певца в интервью Би-би-си его дочь Тина сказала: «Он всегда считал “My Way” монологом зацикленного на себе, самовлюбленного эгоиста. Песня ему не нравилась. Но она намертво приклеилась к нему, и отделаться от нее было уже невозможно».
«Эта песня гиперболизирует Синатру, раздувает его персону до гигантских, стадионного размера пропорций, – так объясняет сдержанное отношение певца к “My Way” Уилл Фридвальд, автор книги “Синатра! Песня – это ты. Искусство певца”, – в то время как его фирменный подход, то, что люди особенно ценили в Синатре до “My Way”, заключался в интимности, в представлении о том, что этот парень переживает жизнь и любовь так же, как и мы».
Вице-президент Frank Sinatra Enterprises Чарльз Пиньон тоже говорил о чувстве неловкости, которое испытывал Синатра, исполняя прочно ассоциирующуюся с ним «столь нарциссистскую и бесстыдную в своей грандиозности» (собственная откровенная характеристика Пола Анки) и полную помпезности и слезоточивого елея песню. Вместе с тем он был далеко не столь категоричен, как дочь певца: «Я не думаю, что он ее ненавидел. Скорее она ему просто не нравилась. К тому же он устал от бесконечного ее исполнения. Она была любимой песней его поклонников, но точно не была любимой песней Фрэнка».
Ну и, наконец, ни Пол Анка, ни сам Синатра никак не могли предполагать, что одним из самых распространенных экстерьеров и интерьеров, в которых будет звучать их песня, станут кладбища и залы крематориев. Проведенный в 2005 году опрос Ассоциации компаний похоронных услуг Великобритании выявил, что среди песен, мелодий и музыкальных произведений, которые хотят слышать на погребальных церемониях либо сами умершие (в своих завещаниях), либо их родственники, на первом месте оказалась подводящая итог жизни торжественно-помпезная “My Way”.
Сам Синатра, впрочем, подтверждая свое не самое благосклонное отношение к песне, для собственных похорон выбрал другую, но тоже в своем исполнении – “Put Your Dreams Away”.
SPACE ODDITY/STARMANКак космическая тема вывела молодого Дэвида Боуи на орбиту мировой славы, посеяла зерно всего движения «новых романтиков», прошла с ним через всю жизнь и как его «космическая» песня в конце концов улетела в космос
16 июля 1969 года американский космический корабль «Аполлон-11» стартовал с космодрома Кеннеди во Флориде, чтобы четырьмя днями позже совершить посадку на Луне и позволить двум астронавтам – Нилу Армстронгу и Баззу Олдрину – первыми из землян ступить на поверхность внеземного космического тела, осуществив тем самым данное президентом Кеннеди еще в 1962 году обещание высадиться на Луну «в этом десятилетии». Со времен первого гагаринского полета в космос в мире не было такого ажиотажно пристального внимания ко всему космическому. Планета замерла в напряжении и в предвкушении исторического события.
Предстоящая лунная миссия «Аполлона», в отличие от полета Гагарина, тайной не была, и 11 июля, за пять дней до старта, в атмосфере радостного космического возбуждения, мало кому тогда еще известный 22-летний британский рок-музыкант Дэвид Боуи расчетливо выпускает «космический» сингл со «странным» космическим названием “Space Oddity” – «Космическая странность».
Боуи к тому времени вот уже несколько лет безуспешно пытался прорваться в высшую лигу британского шоу-бизнеса. “Space Oddity” была очередной такой попыткой. Песня была навеяна вышедшей годом ранее грандиозной космической киноэпопеей режиссера Стэнли Кубрика «Космическая Одиссея 2001». На это недвусмысленно намекал и заложенный в самом ее названии каламбур, перекличка с названием фильма Кубрика: Space Odyssey – Space Oddity. Признавал это и сам Боуи: «Я видел фильм несколько раз, всякий раз обкуренный, у меня буквально крыша ехала, он меня совершенно потряс. Из него и выросла песня». Наряду с чисто космической тематикой «Космическая Одиссея 2001» погрузила Боуи и в исследование заложенной в фильме и проявленной в его главной музыкальной теме – симфонической поэме Рихарда Штрауса Also Sprach Zarathustra – ницшеанской идеи «сверхчеловека», которая стала содержанием нескольких его песен последующих пары лет: “Supermen” из альбома The Man Who Sold the World (1970) и “Oh! Pretty Things” из альбома Hunky Dory (1971).
“Space Oddity” была написана еще зимой 1969 года, и поначалу, в соответствии с ее содержанием – диалог, переговоры заброшенного в космос астронавта Майора Тома с Центром управления полетом (Ground Control) – предполагалась как дуэт между Боуи и его тогдашним партнером гитаристом Джоном Хатчинсоном, а «космические» звуки должен был изображать стилофон – один из самых первых, примитивных аналоговых синтезаторов, играть на котором нужно было стилусом. В процессе репетиций партнерство с Хатчинсоном расстроилось, и его место вместе с куда более эффективным чем стилофон мелотроном занял молодой клавишник Рик Уэйкман, который, прежде чем попасть в принесшую ему славу группу Yes, неоднократно играл сайдменом у Боуи.
Хатчинсон был не единственной жертвой разладов во время работы над “Space Oddity”. Приглашенный было легендарный битловский продюсер Джордж Мартин довольно быстро отказался. Тони Висконти, только-только ставший продюсером Боуи и работавший впоследствии с ним не один десяток лет, был совсем не в восторге от песни, она казалась ему «дешевой спекуляцией на предстоящей лунной экспедиции». Звукорежиссер Гас Даджен был иного мнения и в итоге занял место продюсера. Это был его первый продюсерский опыт, после чего он многие годы продюсировал альбомы и песни Элтона Джона, в том числе и тоже «космическую» “Rocketman”.
Так или иначе, но 20 июня песня была записана. Обе партии – и Майора Тома, и Ground Control – пел сам Боуи. Поначалу разговор идет в оптимистически-радушных тонах: на Земле торжествуют, поздравляют Майора Тома с успехом, хотя и тут Боуи не преминул подпустить сатирическую нотку – в разгар миссии ему передают, что «газеты интересуются, какой марки рубашки он предпочитает носить». Он выходит в открытый космос, и тут случается непоправимое – он отрывается от корабля, Центр теряет с ним связь, и он только-только успевает передать на Землю: «Скажите моей жене, что я очень ее люблю».
Расчет Боуи оказался точен – в канун и во время миссии «Аполлона» постоянным космическим теле- и радиоэфирам жизненно необходимо было соответствующее музыкальное оформление, и Би-би-си поспешно ухватилась за только что так кстати выпущенную «космическую» песню, сделав ее звуковым сопровождением телевизионной трансляции посадки корабля на Луну. «Они так торопились, что не удосужились даже вслушаться в текст. Ну я-то был только рад», – со смехом вспоминал в том же интервью 2003 года Боуи.
На волне космической лихорадки несмотря на отсутствие в песне – в отличие от реальной космической миссии – хэппи-энда, “Space Oddity” сумела взобраться на пятое место британского хит-парада. В октябре Боуи появился с нею на телевидении в программе Top of the Pops, после чего и сама песня, и ее автор и исполнитель вновь на долгие три года канули почти в небытие. За Боуи закрепилось обидная репутация “one hit wonder” (чудо одного хита) – так называют артистов, которые, добившись успеха с одной песней, после нее бесследно исчезают.
Боуи не исчез бесследно, он продолжал писать песни и записывать альбомы. Только вот успеха они не приносили. Продолжал он и искать новый имидж, который, как ему казалось, должен, наконец привести к желанному прорыву. На смену певшему “Space Oddity” типичному хиппи 60-х с гривой спускающихся до плеч волос, пришел экстравагантный драг-квин с женской прической и в роскошном женском платье на обложке альбома The Man Who Sold the World (1970). В США обложку сочли слишком вызывающей и в таком виде выпускать альбом отказались. И, наконец, появился демонстративно бисексуальный андрогин Зигги Стардаст – гибрид из двух его американских друзей-единомышленников: внешняя экстравагантность и намек на имя Игги Попа и музыкально-поэтическая изощренность Лу Рида. Загадочный пришелец с загадочный планеты был сконструирован для концептуального шоу и концептуального альбома The Rise and Fall of Ziggy Stardust and the Spiders from Mars. За два месяца до намеченного на июнь 1972 года выпуска альбома в апреле вышел предваряющий его сингл “Starman” – возвращение к космической теме пришельца. Пришелец – «звездный человек где-то в небесах» – несет ребятам на Земле «космический ритм» (cosmic jive), этот ритм «взорвет им сознание, потому что он того стоит» и позволит ребятам