WOODSTOCKКак Джони Митчелл, не попав на легендарный рок-фестиваль, создала гимн не только его самого, но и всего десятилетия 1960-х
Проходивший в течение трех дней с пятницы 15-го по понедельник 18 августа 1969 года под официальным названием «Праздник Водолея: Три дня мира и музыки» рок-фестиваль на предоставленном для этой цели фермером Максом Ясгуром огромном поле в 60 километрах от небольшого города Вудсток в штате Нью-Йорк вошел в историю не только как крупнейший фестиваль рок-эры, не только как ключевое событие сложившейся в течение славной декады 1960-х контркультуры, но и как и одно из важнейших, определяющих явлений культурной, социальной и даже политической истории ХХ века.
Фестиваль, несмотря на спонтанность и хаотичность его организации, прекрасно задокументирован. Вышедший через год, в 1970-м, трехчасовой документальный фильм, а в 1994-м почти четырехчасовая его более полная версия охватили почти все 33 выступления ведущих артистов жанра – от открывающего его сольного сета фолк-блюз сонграйтера Ричи Хейвенса до заключительного громогласного фейерверка гитарного виртуоза Джими Хендрикса. Захлебывающаяся в истеричном вое гитара, в громоподобном звуке которой слышатся и рев летящих прямо над головой бомбардировщиков, и свист сбрасываемых ими бомб, и грохот их разрывов, и стоны умирающих людей – таким сложился в массовом сознании один из самых ярких и ключевых моментов в истории рок-музыки, эпохальное исполнение Хендриксом национального гимна США “Star Spangled Banner”.
«Это была кульминация Вудстока и, пожалуй, величайший момент всего десятилетия 60-х», – писала в рецензии на фестиваль газета New York Post. А много лет спустя в 2011 году журнал Guitar World назвал хендриксовский гимн «величайшим исполнением всех времен».
К моменту выхода Хендрикса на сцену после марафонских трех дней и ночей в понедельник 18 августа было уже 9 утра. Практически вся полумиллионная толпа фанов к тому времени уже рассосалась, и за происходящим на сцене следили лишь несколько сот сидящих среди океана мусора самых верных поклонников Хендрикса. Но благодаря фильму его взрывное, с ревом бомбящих Вьетнам американских самолетов исполнение национального гимна США стало не только воплощением антивоенных настроений пацифистски настроенной молодежи, не только кульминацией Вудстока, но, как написала одна из американских газет, «величайшим моментом всего десятилетия 60-х».
Не менее важным, чем фиксация происходящего на сцене, в фильме «Вудсток» была прекрасно переданная атмосфера праздника: полмиллиона раскрепощенных свободных прекрасных лиц и тел (нередко обнаженных), упивающихся наступившей, как им тогда казалось, уже необратимо новой эры свободы, эры Водолея, провозглашенной двумя годами ранее в первой строчке «This is the dawning of the Age of Aquarius» («Это заря эры Водолея») ставшей своеобразным гимном хиппи песни “Aquarius” из рок-мюзикла Hair.
На заключительных титрах фильма звучит как бы подводящая итог всему фестивалю ставшая с тех пор легендарной песня, которой на фестивале не было, да и быть не могло. Она была написана уже по его следам. Но при всей величественной монументальности фильма эта скромная пятиминутная песня, так и названная “Woodstock”, во всей иконографии Вудстока занимает место не меньшее, чем сам фильм. Поет песню один из героев фестиваля – группа Crosby, Stills, Nash and Young. А автор ее – так и не доехавшая до Вудстока певица и сонграйтер Джони Митчелл.
К августу 1969 года Джони Митчелл – урожденной Роберте Джоан Андерсон – было 25. Родившаяся и начинавшая свою карьеру музыканта в Канаде певица уже успела преодолеть перенесенный в детстве полиомиелит, бросить школу, начать писать стихи и даже угодить чуть ли не в преступный мир. В 18 она начала выступать по клубам с гитарой, причем репертуар ее простирался от Эдит Пиаф до Майлса Дэвиса, а музыкой, которую она слушала больше всего, был джаз.
Попытка продолжить обучение в Художественном колледже в городе Калгари ни к чему не привела – формализованное образование было ей явно не по душе – и в 1963 году в возрасте 20 лет она решила полностью посвятить себя музыке и переехала в самый большой город Канады Торонто. Выступала на улице, изредка прорываясь в тот или иный крохотный клуб, церковь или студенческие общежития, а на жизнь зарабатывала, работая продавщицей в универмаге. В 1964 году она забеременела и, не имея ни средств, ни готовности посвятить себя материнству, отдала новорожденного ребенка на усыновление. Она была одержима теперь уже не cтолько исполнением чужих песен, сколько написанием своих, в которых органично сочетала свою любовь к фолку, кантри, джазу.
В феврале 1965 года там же, в Торонто, она познакомилась со своим будущим мужем, американским фолк-певцом Чаком Митчеллом, который убедил ее в необходимости оставить провинциальную Канаду и переехать в Америку. Сначала это был Детройт, где она пару раз – уже под именем Джони Митчелл – даже сумела появиться на телевидении, а потом, в 1967 году, после развода с Митчеллом, переехала в Нью-Йорк. Там, как это ни парадоксально, свое первое признание она нашла в роли не певицы, а сонграйтера – ее песни брали в свой репертуар кантри-музыкант Джордж Хамильтон, один из патриархов фолк-движения Дейв Ван Ронк и даже популярная певица Джуди Коллинз.
Летом 1967 года она была приглашена на Ньюпортский фолк-фестиваль, где выступала на одной сцене с такими звездами, как Джоан Баэз, Одетта, Джуди Коллинз. Там же был и еще один ее соотечественник, тоже только-только перебравшийся в США и только-только вступивший на путь исполнения своих стихов в виде песен, но гораздо более взрослый и опытный как поэт 42-летний Леонард Коэн. Между ними мгновенно вспыхнула симпатия, переросшая в длившийся почти год роман, и Коэн оказал большое влияние на формирование ее поэтическо-музыкального стиля.
Джони стала ездить с концертами по стране, и во время одного из таких туров и произошла встреча, радикально изменившая ее жизнь. На ее концерте в одном из фолк-клубов во Флориде оказался Дэвид Кросби. Группы Crosby, Stills and Nash еще не существовало, но Кросби был уже звездой как вокалист и ведущий сонграйтер пионеров калифорнийского фолк-рока группы The Byrds. Он был мгновенно очарован и красотой молодой певицы, и ее несомненным поэтическим, мелодическим и исполнительским талантом. Вместе с Кросби Митчелл, недолго думая, тут же отправилась в Лос-Анджелес, где сразу же угодила в самый эпицентр бурно развивающейся калифорнийской фолк- и рок-сцены в живописном районе Laurel Canyon на Голливудских холмах. В марте 1968-го у нее вышел спродюсированный Кросби дебютный акустический соло-альбом Song to a Seagull. Еще через год, в апреле 1969-го – второй альбом Clouds, который она продюсировала уже сама, но в записи которого ей помогал на гитаре и бас-гитаре музыкант распавшейся к тому времени лос-анджелесской группы Buffalo Springfield Стивен Стиллз.
Тем временем ушедший из The Byrds Кросби, оставшийся после распада Buffalo Springfield без группы Стиллз и окончательно переехавший после ухода из своих The Hollies в декабре 1968-го в Лос-Анджелес британский гитарист и вокалист Грэм Нэш создали супергруппу Crosby, Stills and Nash или сокращенно CSN. Митчелл познакомилась в Нэшем еще весной, к тому времени у них уже вовсю развивался бурный роман, и в Лос-Анджелесе Нэш первое время жил именно в доме у Митчелл. Именно там, как она рассказывала, и проходили первые репетиции CSN. Их первый альбом на фирме Atlantic, две песни которого: “Guinnevere” Кросби и “Lady of the Island” Нэша были посвящены Митчелл, вышел в мае 1969 года. Вскоре трио расширилось до квартета: в него вошел бывший товарищ Стиллза по Buffalo Springfield, соотечественник Митчелл канадец Нил Янг. У Янга к тому времени уже была своя очень успешная группа Crazy Horse, и, присоединившись к CSN, он еще больше усилил звездность сложившегося таким образом нового образования Crosby, Stills, Nash & Young. И хотя роман с Нэшем продолжался недолго, Джони Митчелл нередко ездила с группой в туры и выступала вместе с ними. Именно таким образом по ассоциации со своими друзьями, по бесспорно высокому качеству своих первых двух альбомов и по стремительно растущим признанию и славе – в мае 1969 года она была уже на обложке журнала Rolling Stone – ее и пригласили в качестве сольного артиста в августе 69-го на фестиваль в Вудстоке.
Пятеро музыкантов – Кросби, Стиллз, Нэш, Янг и Митчелл – в сопровождении своего агента, будущего крупнейшего магната рекорд- и кинобизнеса Дэвида Геффена, прилетели в Нью-Йорк, намереваясь отправиться в Вудсток. Однако на дневное время в понедельник 18 августа у Митчелл был назначен телеэфир в суперпопулярном шоу Дика Каветта на общенациональном канале ABC. Появление в этой программе для любого артиста считалось очень престижным и невероятно важным для паблисити, и Геффен, увидев в New York Times статью о грязи в Вудстоке и невероятных заторах на дороге, решил, что и сам он не хочет рисковать, и уж тем более не позволит рисковать опозданием, а то и пропуском эфира своей подопечной. CSN&Y были отправлены на вертолете в Вудсток, а Геффен с Митчелл поехали следить за торжеством музыки, «власти цветов» и свободы по телевизору из его теплой и уютной нью-йоркской квартиры.
В понедельник, как и было намечено, Джони сидела в студии ABC рядом с певицей Грейс Слик и ее товарищами по Jefferson Airplane. Они выступали утром в субботу и без проблем вовремя добрались до Нью-Йорка. В разгар программы в студию вваливаются Кросби и Стиллз – в своих испачканных сверху донизу грязью с фермы Макса Ясгура хиппистских кафтанах. Выступление CSN&Y началось в три часа утра – много раньше хедлайнера Джими Хендрикса, но много позже полуночи, когда организаторы планировали закончить весь фестиваль. Сойдя со сцены около пяти утра, они, не помывшись и не переодевшись, сразу ринулись в Нью-Йорк и, войдя в студию, выглядели, как только что с победой вернувшиеся с поля боя солдаты. «Это самое странное и самое необычное зрелище, которое мне когда-либо доводилось видеть, – не дожидаясь расспросов, захлебываясь от восторга, начал рассказывать Кросби. – Представляете себе вид с вертолета? Это как лагерь огромного войска Александра Македонского где-то на холмах Греции в окружении гигантской толпы цыган. Что-то совершенно потрясающее и невероятное». Пока все герои Вудстока, перебивая друг друга, делились впечатлениями, Джони сидела молча. Ей сказать было нечего – ее в Вудстоке не было. Но она внимательно слушала, впитывая услышанное, и превращая его –