Музыкальная ткань песни была, действительно, скорее джазовой, а еще точнее джаз-роковой, вполне в русле очень актуального тогда слияния джаза и рока, дорогу которому годом-двумя ранее проложил своими экспериментами Майлс Дэвис.
Но главным в песне была не музыка. “Revolution Will Not Be Televised” («Революцию не покажут по телевизору») был популярный в движении Black Power политический лозунг. Текст песни отталкивался от саркастической строчки из поэмы Last Poets «Когда придет революция, некоторые из нас увидят ее всего лишь по телеку».
Ты не сможешь сидеть дома, брат мой,
Ты не сможешь включиться, завестись и вырубиться,
Ты не сможешь закинуться героином и выбежать
за пивом во время рекламы,
Потому что революцию не покажут по телевизору.
Пространная и яростная рэп-тирада Скотт-Херона (я привел лишь первый ее куплет) переполнена аллюзиями на политиков, военных, телепрограммы, рекламные ролики, популярных актеров, певцов и даже мультипликационных персонажей того времени. Их слишком много, и многие из них слишком укоренены в далеких теперь от нас реалиях американской жизни и медиа начала 1970-х, чтобы нам стоило углубляться в подробный анализ всего этого калейдоскопа.
В момент появления песни многие воспринимали ее как призыв к войне, призыв к революции, хотя сам Скотт-Херон считал ее скорее сатирой, и революция, которую он имел в виду, была для него скорее ментальной, чем воинственной.
«Революция происходит у нас в сознании, – говорил он. – Как только ты понимаешь, что есть что-то неправильное, что ты хочешь изменить – это и есть революция, тогда ты и становишься революционером».
Трудно сказать, в какой степени революция, будь то воинственная, о которой говорили вдохновлявшие его лидеры Black Power, будь то ментальная, о которой говорил он сам, состоялась. Для нас сегодня главное не в этом. Главное – в том толчке, том импульсе, которым для зарождающегося хип-хопа стала песня, ее энергия, ее стиль, ее политическая ангажированность, и ее неуемная страсть.
Влияние это было осознано не сразу. В 1970-80-90-е годы Скотт-Херон активно записывался, хотя большим коммерческим успехом и широкой известностью не пользовался. Однако по мере роста популярности рэпа и хип-хопа неуклонно возрастали и его статус, и репутация крестного отца жанра. Интересно при этом, что сам он и к этому своему статусу, как, собственно, и к самой музыке, отцом-основателем которой его стали единогласно считать, относился довольно скептически.
«Не знаю, можно ли меня считать ответственным за рэп, – говорил он. – Это музыка для детей… У меня у самого есть дети, и я слушаю ее. Но я не сказал бы, что это музыка для меня, я предпочитаю слушать джазовое радио».
С не меньшим скепсисом он относился и к музыкантам хип-хопа: «Им нужно изучать музыку. Прежде чем начать свою карьеру поэта, я играл в нескольких группах. Одно дело – придумать слова на музыку, другое – добиться органичного слияния тех же слов с музыкой. У них полно слэнга и разговорных выражений, а человека за этим зачастую не видно. Вместо этого – сплошная поза».
Сама фраза «Революцию не покажут по телевизору» с легкой руки Гила Скотт-Херона вошла в широкое обращение, в особенности в том, что касается телевидения и массмедиа в целом. В 2003 году ирландские кинодокументалисты так назвали свой фильм о политике правительства Уго Чавеса в Венесуэле, ее оценке в обществе, попытке переворота в 2002 году и его освещении венесуэльскими СМИ. В 2004 году американский политический журналист Джо Триппи опубликовал книгу «Революцию не покажут по телевизору: демократия, интернет и свержение всего» о президентской кампании 2004 года. А уже после смерти Скотт-Херона на телевидении Би-би-си была запущена сатирическая телепрограмма с таким же названием.
В начале 2000-х Скотт-Херон отсидел несколько сроков в тюрьме за владение наркотиками. В 2010 году, после 16-летнего перерыва он издал свой последний альбом I’m New Here. Год спустя, в 2011-м, он умер в возрасте 62 лет. В предсмертном интервью он признал, что инфицирован ВИЧ.
Смерть Гила Скотт-Херона вновь всколыхнула поток признания в адрес «отца рэпа» со стороны критиков и ведущих артистов хип-хопа. На поминальной церемонии его памяти Канье Уэст исполнил несколько его песен. В 2012 году ему посмертно была вручена премия «Грэмми».
«Уникальный прото-рэп Скотт-Херона оказал определяющее влияние на несколько поколений артистов хип-хопа, – писала газета Washington Post. – Он был предтечей не только сознательного рэпа и поэтического слэма, но и эсид-джаза, в особенности в его сотрудничестве с Брайаном Джексоном».
Лидер одной из самых известных и авторитетных хип-хоп групп Public Enemy Chuck D написал после его смерти у себя в Твиттере: «Покойся с миром, ГСХ. Всем, что мы делаем, и тем, как мы это делаем, мы обязаны тебе».
А Эминем сказал еще проще: «Он повлиял на весь хип-хоп».
CANDLE IN THE WINDОт Мэрилин к Диане: свеча многоразового использования
Вышедший в октябре 1973 года альбом Goodbye Yellow Brick Road – творческая кульминация и вершина Элтона Джона, музыканта и композитора. Среди 17 песен двойного альбома практически нет слабых мест, но даже в этом калейдоскопе проникновенных изящных лирических мелодий и задорных, брызжущих энергией и страстью рок-н-роллов, написанных на умные тонкие тексты его постоянного партнера и соавтора Берни Топина, выделяется “Candle in the Wind” – полная грусти и почтительного преклонения поминальная элегия памяти великой Мэрилин Монро.
«Мне всегда нравилась фраза «Свеча на ветру», – говорит Топин. – А в 1973 году она вдруг стала постоянно попадаться мне на глаза. Сначала я увидел ее в названии пьесы Александра Солженицына[90]. Затем кто-то употребил ее, говоря о Дженис Джоплин. Мне эта фраза крепко запала в душу. Какой прекрасный образ для описания человеческой жизни!».
Песня стала прощанием с Нормой Джин – так подлинным, настоящим, а не выдуманным, навязанным ей Голливудом звездным именем называет автор песни, а точнее ее лирический герой, своего кумира. Он прощается с нею, «хотя никогда и не знал» ее, а был всего лишь «мальчишкой в 22 ряду». Он с восторгом говорит о ее «изяществе и достоинстве» рядом с теми, кто пресмыкался вокруг», теми, кто загнал ее в «бесконечную карусель Голливуда», сделал из нее суперзвезду, невзирая на всю ту боль, которой ее пришлось заплатить за славу, и теми, кто даже после смерти преследовал ее, смакуя новость о том, как ее нашли мертвой и обнаженной.
Он понимает, что одиночество было суровой расплатой и жизнь звезды – самая трудная роль, которую ей довелось сыграть. Но для него она – романтическая «свеча на ветру», «много больше, чем просто секс-символ Мэрилин Монро».
Берни Топину было всего 12 лет, когда 4 августа 1962 года Мэрилин Монро умерла загадочной, так никогда до конца и не разгаданной смертью в возрасте 36 лет. Элтону Джону – тогда еще Реджинальду Дуайту – было 15. И, хотя ни слава, ни имидж Монро не померкли ни 11 лет спустя, когда создавалась песня, ни даже сейчас, спустя вот уже почти шесть десятилетий, “Candle in the Wind” – куда больше, чем ода Мэрилин Монро. Она стала размышлением о славе и о той цене, которую приходится платить за славу.
«Было бы большой ошибкой, – уже много позже признавался Топин, – считать, что я написал “Candle in the Wind”, потому что был страстным фанатом Мэрилин Монро. Ничего подобного. Я отношусь к ней с уважением, но песня с таким же успехом могла бы быть о Джеймсе Дине или Джиме Моррисоне или Курте Кобейне. Она могла бы быть о Сильвии Плат[91] или Вирджинии Вулф[92]. О любом писателе, актере или музыканте, молодом и превратившемся, таким образом, в своеобразный «портрет Дориана Грея», замерший во времени и никогда не стареющий облик[93]. И еще она о том, как слава звезды влияет на простого человека, на юношу или девушку «в 22 ряду», о бездумном преклонении и фанатизме, которыми окружены звезды. Мне странно и дико видеть, как люди верят в то, что звезды – какие-то другие люди, иные чем мы все. Эта тема проходит через многие наши песни, и, думаю, мы еще не раз к ней обратимся».
Элтон, получив от Берни текст, написал мелодию довольно быстро. Он уже вполне вкусил славы, а заодно в полной мере ощутил на себе стресс, который сопровождает постоянное, безостановочное внимание прессы и прекрасно понимал и сумел и в музыке, и в голосе выразить ту боль, которая сопровождала Норму Джин – Мэрилин Монро практически всю ее жизнь.
Писал мелодию Элтон прямо в студии, в замке XVIII века Шато д’Эрувиль в деревушке Эрувиль под Парижем, который еще в 1962 году купивший замок французский композитор Мишель Мань реконструировал и построил там прекрасно оборудованную современную студию[94]. «Обычно написание музыки для меня – процесс интимный, и я не могу это делать в присутствии посторонних, – рассказывал он в интервью британскому журналу Mojo в 1997 году. – Но на этот раз я все делал прямо в присутствии группы. Они устроились на завтрак в столовой замка, а я сидел в уголке за электропиано и быстро сочинил мелодию».
Предельно простая аранжировка – Элтон за роялем, Дэвид Джонстон на гитаре, Ди Мюррей на бас-гитаре и Найджел Олсон на барабанах – вполне соответствовала воздушному, парящему строю мелодии и элегическому настрою текста. Уже поздно ночью, без Элтона, трое музыкантов записали бэк-вокал – с пронзительным фальцетом Найджела и возвышенным торжествующим крещендо в финале.
Общий уровень музыкального материала на Yellow Brick Road был таков, что в Америке “Candle In The Wind” была даже не удостоена релиза в виде сингла. Да и в Британии вышедший в феврале 1974 года сингл не добрался даже до топ-10.