Солидная и не склонная легко разбрасываться комплиментами британская Financial Times назвала “I Feel Love” «одной из важнейших записей в истории популярной музыки». В 2011 году американская Библиотека Конгресса включила песню в Национальный регистр аудиозаписей, как обладающую «культурной, исторической и эстетической важностью».
Она неизменно входит в списки лучших песен, регулярно составляемые самыми разными музыкальными изданиями по всему миру.
В 2018 году журнал Time Out, комментируя появление “I Feel Love” в своем списке, написал:
«Время от времени вдруг появляется песня настолько новаторская, что она на десятилетия меняет весь музыкальный ландшафт, умудряясь при этом заставить вас вскакивать с места и танцевать при первых же ее звуках. Именно таков спродюсированный в 1977 году Джорджио Мородером диско-гимн – первый добившийся глобального успеха электронный джем, который попутно еще и изобрел современную танцевальную музыку».
HEROESКак напряженная атмосфера разделенного зловещей Стеной города, увлечение краут-роком и ненароком подсмотренное тайное свидание влюбленных породили самую знаменитую песню Дэвида Боуи
В обширном наследии Дэвида Боуи “Heroes” занимает особое место. Изданная впервые в виде сингла 23 сентября 1977 года, за три недели до выхода одноименного альбома песня большим успехом поначалу не пользовалась, скромно добравшись всего лишь до 24 места в британском хит-параде. С годами, однако, и статус, и популярность ее постоянно и неуклонно растут. В день смерти Боуи 10 января 2016 года стриминговый сервис Spotify сообщил, что спрос на песни артиста – совершенно предсказуемо – вырос в 27 раз больше обычного. Из всех знаменитых хитов наибольшим спросом пользовалась именно “Heroes”, обогнав и задорно-танцевальный “Let’s Dance”, и иконический “Life on Mars?”, и «космические» “Space Oddity” и “Starman”, и только-только изданную, пропитанную ощущением близкой смерти и потому особо актуальную “Blackstar”.
“Heroes” входит практически во все списки «лучших песен всех времен и народов», регулярно публикуемые самыми разными музыкальными изданиями, журналами и энциклопедиями. Она уверенно заняла первое место в списке лучших песен Боуи, составленным британским журналом Uncut в результате опроса целого ряда признанных авторитетов, среди которых были Джимми Пейдж, Кит Ричардс, Джонни Марр, Джон Кейл, Тони Висконти и многие другие. На церемонии открытия Олимпийских игр в Лондоне в июле 2012 года ее постановщик знаменитый режиссер Дэнни Бойл решил именно песней “Heroes” сопроводить выход на стадион британской олимпийской команды.
Поначалу довольно смутный и неопределенный смысл песни – о любовниках, которые «никак не могут быть вместе», «слившихся в поцелуе у стены под звуки гремящих у них над головами выстрелов» и потому обреченных быть «героями всего на один день» с годами прояснился. Благодаря многочисленным интервью и самого Боуи, и работавшего с ним в момент записи “Heroes” продюсера Тони Висконти постепенно стало достаточно широко известно, что непосредственным поводом для текста стала внезапно подсмотренная Боуи из окна студии Hansa в Западном Берлине, где шла работа над одноименным альбомом, в непосредственной близости от еще неразрушенной стены, сцена слившихся в поцелуе двух любовников.
«Я подумал: почему во всем огромном городе для встречи нужно было выбрать скамейку прямо под сторожевой башней у Стены? – рассказывал о своем впечатлении от увиденного Боуи. – Я решил, что в свидании этом было что-то запретное, что они испытывали чувство вины, и сами себя обрекли на это испытание, дав себе таким образом повод для героизма. Именно это и стало основой песни».
Боуи был прав – свидание было запретным. Любовниками этими были выскользнувшие из студии сам Тони Висконти и работавшая на записи бэк-вокалисткой берлинская певица Антониа Маасс. Висконти был тогда женат, и чтобы не выдать товарища, Боуи всячески завуалировал личности влюбленных.
В то же время совершенно очевидно, что идиллическая любовная сцена наложилась на глубокий политический контекст разделявшей два мира стены, ставшей символом ненависти, вражды и смерти. К лету 1977 года, когда записывалась песня, Боуи прожил в Западном Берлине уже год и не мог не только не осознавать, но и просто физически не ощущать этот контекст – окруженный со всех сторон зловещей стеной город буквально дышал атмосферой тревоги и опасности. Собственно строчкой “Standing by the wall/And the guns shot above our heads” (Cтоя у стены под выстрелами над головой) Боуи и передает это ощущение. В феврале 1977 года, за несколько месяцев до появления “Heroes”, при попытке перейти границу восточногерманские пограничники застрелили 18-летнего гражданина ГДР Дитмара Швицера. В мае еще один житель Восточной Германии 23-летний Генри Вайзе, отчаявшись после многочисленных безуспешных попыток эмигрировать в ФРГ и отсидевший за одну из них несколько месяцев в тюрьме, решился переплыть через разделяющую две части Берлина реку Шпрее и утонул. Да, для песни Боуи выбрал красивую романтическую сценку об отважных влюбленных и их героической запретной любви, но в подтексте ее – зловещая Стена, и настоящие герои – ее жертвы.
«Каждый день, сидя за пультом и бросая взгляд в окно, я видел восточногерманских пограничников с автоматами и колючую проволоку, – рассказывал Висконти. – Мы знали, что подходы к Стене заминированы. Атмосфера была напряженной, пугающей, но в то же время она вбрасывала в нас столько адреналина, что играли все с невероятной энергией».
Изолированный от внешнего мира почти искусственный город был погружен, с одной стороны, в атмосферу страха и отчаяния, с другой – в царящий в нем дух богемного, декадентского разгула и полной творческой свободы. Кроме этого, он находился на символическом пересечении Востока и Запада, где западноевропейская культура сближалась не только со славянской, но и с восточной – город был полон турок и арабов, и рано утром на улице можно было услышать пение муэдзинов. Вся эта причудливая, почти потусторонняя смесь прекрасно схвачена и передана в снятом пусть и десятилетием позже, но еще не утратившем это ощущение фильме Вима Вендерса «Небо над Берлином». Вместе с открывшими для него новые музыкальные горизонты поисками западногерманских рок-групп Берлин предопределил настроение Боуи, пытавшегося найти здесь новый источник вдохновения и выход из затяжного личного и творческого кризиса.
Предшествовавшие переезду в Берлин два года жизни Боуи в Лос-Анджелесе были буквально пропитаны кокаином. Несколько раз за это время у него были передозировки, рассудок его, по его собственному признанию, сильно помутился. Он признавался впоследствии, что из-за «астрономического» количества потребляемого кокаина он практически не помнит процесс создания записанного там альбома Station to Station. Физически он был истощен, и его новый артистический облик Thin White Duke («Изможденный белый герцог») пугал своей почти скелетообразной худобой и мертвенной бледностью.
Он близко сошелся в Лос-Анджелесе с Джимми Пейджем, давним поклонником британского мистика, мага и оккультиста первой половины ХХ века Алистером Кроули, вместе они проводили немало времени в обществе еще одного поклонника Кроули – авангардного кинорежиссера и художественного провокатора Кеннета Ангера. В каком-то смысле это новое увлечение стало продолжением глубокого интереса Боуи к Ницше и его идее сверхчеловека, столь явственно проявлявшегося в его песнях рубежа 60-70-х (см. главу Space Oddity/Starman в этой книге).
В высказанных еще в самом начале века идеях Кроули, как и в увлекавшем Боуи ницшеанстве, можно было проследить зерна фашизма. На гастролях в Стокгольме Боуи заявил, что «Британии не повредит фашистский лидер», а на советско-польской границе, когда в мае 1976 года вместе с Игги Попом он отправлялся в свое второе путешествие по Транссибирской магистрали, его задержали таможенники, обнаружившие у него в багаже нацистскую символику. Неудивительно, что, когда на фоне всего этого по приезде в Лондон в том же мае 1976 года он на вокзале Виктория приветствовал из салона открытого «Мерседеса» встречавшую его толпу поклонников вскинутой вверх правой рукой, пресса немедленно интерпретировала этот жест как нацистский салют. Боуи оправдывался, говоря, что фотограф схватил его руку в движении. Впоследствии он объяснял в интервью New Musical Express свои профашистские заявления и поведение того времени кокаиновой зависимостью и погруженностью в имидж Изможденного белого герцога. «Я был совершенно вне себя, полностью безумен и по уши погружен в мифологию… все вокруг Гитлера и правых идей». Всю вину он валил на Лос-Анджелес: «Это гребаное место нужно просто стереть с лица Земли. Быть связанным с рок-н-роллом и отправиться жить в Лос-Анджелес – прямой путь к катастрофе». Годы спустя он называл этот период «самыми мрачными днями моей жизни», а Изможденного белого герцога – «довольно мерзким типом». «Это было опасное время для меня, я был на физическом и эмоциональном пределе и всерьез опасался, что сойду с ума».
Берлин, куда он приехал в июне 1976 года и где поселился в одной квартире со своим другом Игги Попом, который сопровождал его в туре Station to Station и так же стремился избавиться от кокаиновой зависимости, должен был стать для Боуи ключом к радикальному обновлению и образа жизни, и подпорченного имиджа. Он конечно же осознавал, что и в Берлине недостатка в наркотиках нет: «Я переехал из кокаиновой столицы мира в героиновую. Но, по счастью, к героину тяги у меня никогда не было, так что с этой точки зрения угрозы я не ощущал».
«Берлин притягивал меня своим ощущением убежища, – говорил он. – Это один из немногих городов, где я мог жить и передвигаться, почти полностью сохраняя анонимность. Денег у меня было тогда мало, а жизнь там была дешевая. По каким-то причинам берлинцам было наплевать. Во всяком случае на английского рок-певца».
По Берлину он передвигался на велосипеде, и эта «спартанская», по его собственному признанию жизнь, должна была стать импульсом и к «достойной новой музыке», которая по его представлению должна была отвергнуть привычные стандарты англо-американского рока. Из этого стремления и родилась так называемая «Берлинская трилогия» Дэвида Боуи – созданные в Западном Берлине в 1977–1979 годах альбомы Low, Heroes и Lodger.