Именно детский хор убедил Уотерса в том, что песня получилась. «Внезапно она зазвучала как надо», – говорил он в интервью журналу Rolling Stone.
Эзрин же предложил придать песне популярный в конце 1970-х диско-ритм. Для музыкантов группы такое предложение было шоком – они привыкли делать музыку для слушания, а не для танцев. Снабдив трек придававшими ему неожиданную свежесть детскими голосами и заводным диско-битом, Эзрин понял, что у него в руках – готовый хит. Однако, чтобы она стала хитом, песню надо было издать в виде сингла – что для настроенных на крупную форму и концептуальное альбомное мышление музыкантов Pink Floyd тоже было почти анафема. Синглы они не любили, но Эзрин их уговорил.
Сингл “Another Brick in the Wall Part 2” вышел 30 ноября 1979 года, в один день с альбомом. Это был первый британский сингл Pink Floyd со времен вышедшего более десятью годами ранее, еще в 1968 году, “Point Me at the Sky”. (Все выходившие за эти годы синглы, в том числе “Money”, издавались в других странах). Он почти мгновенно стал хитом, а к Рождеству достиг «Священного Грааля» британской поп-музыки, заняв вожделенное первое место в рождественском хит-параде. Он так и остался единственным number one в истории группы и разошелся тиражом четыре миллиона экземпляров.
За свое участие в записи каждый член детского хора получил билет на концерт Pink Floyd и по экземпляру альбома и сингла. Однако директор школы запретила группе снимать видеоклип с детьми, им самим появляться в телепрограмме Top Of The Pops и публиковать их фотографии в газетах. Школа за запись получила 1000 фунтов, но контракта, предусматривающего выплату детям потиражных, заключено не было. С изменением в 1996 году британского закона об авторских правах в 2004 году действующий от имени выросших детей агент подал иск и добился от фирмы EMI соответствующих выплат.
И хотя ситуацию в школе удалось уладить, недовольных острокритическим настроем песни было немало. Департамент образования города Лондона назвал ее содержание «скандальным». Сама премьер-министр Маргарет Тэтчер, по словам Реншо, выразила резкое недовольство. «Песня вызвала реакцию резкого отторжения, хотя на самом деле к системе образования она никакого отношения не имела. Она была всего лишь рефлексией Уотерса на свою собственную жизнь и на то, какую роль в его детстве сыграла школа», – рассказывал он.
В 1980 году в расистской Южной Африке песню в своей борьбе использовали противники системы апартеида в школьном образовании. В результате и сингл, и весь альбом The Wall были в стране запрещены.
Звучала она, конечно, как один из главных номеров и в историческом концерте Роджера Уотерса The Wall летом 1990 года на месте только-только снесенной Берлинской стены. Пели ее там от имени учителя Томас Долби, а от имени детей – Синди Лаупер.
“Another Brick in the Wall” принесла Роджеру Уотерсу приз Британской Академии киноискусства за лучшую оригинальную песню в фильме «Стена» – сделанной Аланом Паркером экранизации альбома.
Она была номинирована на премию Грэмми и входит в почетный список «500 лучших песен всех времен».
А для тех, кто не относит себя к поклонникам сложной, навороченной музыки Pink Floyd, песня – самая им известная, самая легкая для восприятия и самая любимая часть музыкального наследия великой группы.
А в 2017 году оригинальная идея Роджера Уотерса об эволюции главного героя его опуса Пинка и его растянувшейся на всю жизнь борьбе со Стеной получила и другое музыкальное воплощение. Канадский композитор Жюльен Билодо решил написать на этот сюжет оперу и пригласил Уотерса стать автором либретто. Тот поначалу решительно отказался, написав в письме, что любые попытки превращения рок-музыки в оркестровые партитуры неизбежно заканчиваются «полной катастрофой». Однако услышав отправленные ему композитором фрагменты музыки, он сказал, что был «тронут» музыкой, смягчился и согласился работать над либретто. Премьера в Оперном театре Монреаля была приурочена к 375-й годовщине города. Называлась опера “Another Brick in the Wall”.
O SUPERMANКак странная песня авангардной художницы Лори Андерсон стала символом нового синтеза между поп-музыкой и «серьезным» искусством и поставила острые вопросы о взаимодействии человека, технологии и природы
На рубеже 1970–1980-х годов, как и десятилетием раньше в прог-роке, вновь стали актуальными поиски синтеза между поп-музыкой и «серьезным» искусством. Но это был уже совершенно новый поиск. Ведущие группы прог-рока к тому времени либо распались, либо превратились в бледную тень своего былого величия. Бешеная энергия панка и реинкарнированный им дух первозданного, незамутненного рок-н-ролла отбросили их на обочину рок-мейнстрима. Прежний пафос грандиозных, насыщенных симфоническим величием и отсылами к классическому наследию прошлого опусов ELP, Yes, Рика Уэйкмана и многих других казался безнадежно устарелым и чем дальше, тем больше стал оправдывать придуманное по отношению к ним презрительное прозвище «рок-динозавры»[106].
Поиск нового синтеза был потому устремлен теперь уже не в прошлое, а в будущее, не столько в классику, сколько в авангард. Как очень точно заметил один из самых чутких и проницательных рок-критиков Грейл Маркус, панк открыл миру звучания, которые, хоть сами по себе панковскими, быть может, и не были, но и родиться без панка тоже не могли бы.
Еще до появления панка покинувший Roxy Music Брайан Ино увлекся минимализмом и сначала в союзе с разочаровавшимся в первом составе King Crimson Робертом Фриппом, а затем и в собственных альбомах стал творить свой лишь весьма отдаленно связанный с роком амбиент. К концу 70-х Фрипп, наоборот, зарядившись от Ино новой энергией, пошел по пути сочетания своего уникального, сложного композиторского языка с панковско-постпанковской энергетикой и собрал новый состав King Crimson с Адрианом Белью. Тот же Ино, поработав в качестве продюсера на нескольких альбомах Talking Heads, заразил своим «авангардизмом» лидера группы Дэвида Бирна. Сначала они записали насыщенный новой сэмплинговой техникой и пронизанный экзотическими этническими влияниями дуэтный альбом My Life in the Bush of Ghosts, после чего Бирн и сам ринулся в экспериментальные поиски нового языка в сочиненной им музыке для балета “The Catherine Wheel” авангардного хореографа Твайлы Тарп и в альбоме Music for the Knee Plays с музыкой для спектакля “The Civil Wars” не менее авангардного театрального режиссера Роберта Уилсона. Вместе с Бирном над музыкой к спектаклю Уилсона работали такие признанные мастера классического минимализма, как Филип Гласс и Гэвин Брайарс. А еще через десятилетие, уже в 90-е, Гласс и вовсе пошел «на поклон» к року, написав две симфонии “Low” и “Heroes” на темы из двух альбомов «берлинской трилогии» Боуи – Ино. И это не говоря уже об экспериментальном германском краут-роке и таком творчески невероятно интересном, но и вовсе маргинальном движении, как объединившиеся под эгидой Rock-in-Opposition группы европейского авант-рока (Cassiber, Universe Zero, Art Bears, This Heat, Art Zoyd и др.), у которых панковский подход и нередко панковская манера звукоизвлечения сочетались с самым серьезным классическо-авангардным методом композиции. Все это роскошное музыкальное пиршество, как бы оно ни тешило слух продвинутых меломанов, оставалось, однако, на периферии популярной культуры. В отличие от «динозавров» десятилетием раньше, в хит-парады – что альбомные, что уж тем более сингловые – музыка эта совершенно не попадала и для широкой публики оставалась terra incognito.
До тех пор, пока в октябре 1981 года в британский хит-парад на почетное второе место не проникает сингл “O Superman” никому не известной не только в Британии, но и у себя на родине 34-летней американки Лори Андерсон.
Сингл представлял собой в высшей степени необычную, растянутую на восемь с половиной минут (!) авангардную композицию, которая, как ничто другое, символизировала весь по большому счету только начавший проявляться новый тренд.
Лори Андерсон, несмотря на полученное в престижных американских университетах серьезное академическое образование (скрипка, скульптура, история искусств), с молодости была увлечена авангардом. Ее кумирами и образцами для подражания были самые радикальные экспериментаторы из очень влиятельного в середине и второй половине 1960-х в Нью-Йорке авангардного движения Fluxus, в которое входили и с которым были связаны Джон Кейдж, Джон Кейл, Терри Райли, Йоко Оно.
Ее первые работы были вполне в духе Fluxus: симфония для автомобильных гудков или перформанс «Дуэты на льду», в ходе которого она играла на скрипке, обутая в ботинки с коньками, ножи которых были вмерзнуты в ящик со льдом; перформанс продолжался до тех пор, пока лед не растает. Скрипка у нее тоже была крайне необычная, собственного изобретения: вместо конского волоса в смычке была магнитная лента, а в подструнник была вмонтирована магнитная головка, и она таким образом могла на скрипке с усилением манипулировать предзаписанными звуками.
В конце 70-х Андерсон выступала и записывалась со всеми звездами музыкально-поэтического контркультурного авангарда: Уильям Берроуз, Джон Джорно, Филип Гласс, Фрэнк Заппа, Тимоти Лири, Джон Кейдж, Аллен Гинзберг. Тем временем она разработала и собственный грандиозный восьмичасовый музыкально-поэтический перформанс с элементами театра, кино и анимации. Перформанс, премьера которого прошла в 1979 году на сцене нью-йоркского Карнеги-холла, назывался United States и представлял собой развернутое аллегорическую картину страны – ее истории и культуры.
Именно в United States впервые и прозвучал будущий хит “O Superman”.
Как это ни парадоксально, но отправной точкой для музыкальной структуры песни была – так же как и у ориентирующихся на классику XIX века прог-рокеров, – классическая музыка. Только не широко известная поп-классика Баха, Бетховена, Чайковского, Грига или Мусоргского, а относительно малоизвестная, написанная в 1885 году опера «Сид» французского композитора Жюля Масне. Начальные строчки одной из арий оперы «Ô Souverain, ô juge, ô père» (O Господин, о Судья, о Отец) в слегка переработанном виде стали и начальными строками песни Андерсон: «O Superman / O Judge / O Mom and Dad» (О Супермен, о Судья, о Мама и Папа). В полном названии песни “O Superman (For Massenet)” стоит указанное в скобках и часто опускаемое посвящение Масне.