Автор книги о Nirvana Майкл Аззерад считает “Smells Like Teen Spirit” «типично кобейновским погружением в исследование смысла и бессмыслицы». В песне, по его мнению, «чередуется саркастическая реакция на идею революции и в то же время ее принятие».
Лучше всего, как мне кажется, о смысле песни сказал продюсер ее записи Бутч Виг: «Эта двусмысленность, эта невнятица – в ней все дело. Привлекало к песне не то, что она написана «голосом поколения». Курт, возможно, и сам толком не осознавал, что он имеет в виду, но совершенно очевидны его злость, его раздражение, его отчуждение. Все это работает на другом уровне. “Smells Like Teen Spirit” напоминает мне, как действовали на молодежь 60-х песни Боба Дилана. Это были песни о них».
Ну и в заключение разговора о тексте можно сказать, что именно строчка из “Smells Like Teen Spirit” дала название альбому “Nevermind”: «And I forget just why I taste / Oh yeah, I guess it makes me smile / I found it hard, it’s hard to find / Oh well, whatever, never mind.» («И я забыл, почему я все это пробую/О да, кажется потому, это приносит мне улыбку/Мне трудно, это трудно найти/А, впрочем, какая разница, не обращай внимания»).
Радиопремьера песни состоялась 27 августа 1991 года. Сингл в преддверии выхода альбома Nevermind, который “Smells Like Teen Spirit” открывала, вышел в свет 10 сентября. Первые недели особого коммерческого успеха он не имел, хорошо продаваясь лишь в тех районах страны – главным образом на северо-западе, – где Nirvana была и так уже известна.
Началом прорыва стала премьеры видеоклипа 29 сентября в полуночной программе альтернативного рока на музыкальном канале MTV. Уже в октябре клип был включен в основную ротацию MTV, а к декабрю и сама песня, и музыкальное видео, и альбом Nevermind стали общенациональными хитами. “Smells Like Teen Spirit” крутили по всем музыкальным радиостанциям страны, она стала редким примером песни, сумевшей преодолеть сложившиеся к тому времени в американском музыкальном радиоэфире довольно жесткие барьеры между современным роком, хард-роком, панком, альбомным роком и студенческими станциями.
Ставить видеоклип пригласили режиссера-дебютанта Самуэля Байера. Пригласили, по его собственному признанию, потому что представленное им демо выглядело настолько непрофессионально, что группа решила, что полученный результат будет выглядеть аутентично «панковским», а не искусственно «корпоративным».
За сюжетную основу клипа была взята довольно простая идея – группа исполняет песню на импровизированной сцене в школьном спортзале перед поначалу довольно апатично взирающими на них молодыми людьми, которых пытаются завести пританцовывающие в самом что ни есть своем традиционном стиле девушки-чирлидеры в черных майках с символом анархии – взятой в красный круг большой буквой «А». Снимали клип не в школе, а в лос-анджелесской студии. Для привлечения статистов был отпечатан специальный флайер, в котором на съемку приглашались «молодые люди в возрасте от 18 до 25 лет, готовые предстать в облике того или иного характерного для их возраста типа: элегантно-консервативного ученика частной школы, панка, зубрилы или атлетично выглядящего спортсмена». По задумке группы и режиссера завершаться клип должен был тем, что заведенная песней молодежь совершенно распоясывается и в кульминации крушит все вокруг, включая самих музыкантов, их инструменты и аппаратуру и даже сам зал. Так оно и произошло, правда, на самом деле ярость и выброс энергии статистов были вызваны не столько самой песней сколько несколькими часами тупого бессмысленного сидения, пока режиссер, операторы и музыканты один за другим снимали бесконечные дубли.
Эффект тем не менее получился именно таким, каким его задумывал Кобейн. Как и невинный дезодорант в названии, столь же невинное унылое сидение в студии внезапно породило столь желанный бунтарский молодежный взрыв. Школьный спортзал был подделкой, и собранные на съемку молодые люди были вовсе не все школьного возраста, но переданный в клипе анархический дух группы и ее поклонников был подлинным и по-настоящему будоражащим.
Для перечисления всех титулов и наград, собранных “Smells Like Teen Spirit” за эти три десятилетия, потребуется отдельная статья. Назову лишь самые главные. «Зал славы рок-н-ролла» включил ее в число «Песен, сформировавших рок-н-ролл». Американская ассоциация звукозаписывающих компаний включила ее в свой список «Песни века». Журнал New Music Express поставил ее на второе, а журнал Kerrang! на первое место в своих списках «100 лучших синглов всех времен». В куда более авторитетном списке «500 величайших песен всех времен» журнала Rolling Stone она стоит на почетном девятом месте – единственная в первом десятке, записанная после 1971 года. В 2017 году ее включили в «Зал славы Grammy».
На самом деле важнее другое. В полном соответствии с замыслом Кобейна и несмотря на смутное, не очень четко выраженное, полувнятное ее вербальное содержание, песня почти мгновенно обрела обрушенный на нее прессой титул «гимна поколения», того самого «Поколения Х», которое, придя за поколением идеалистов бейби-бумеров, было крайне скептически настроено к любым музыкально-культурным идеалам. То есть она стала гимном поколения, которое не хотело никаких гимнов.
«Она была призывом к сознанию, – говорил в 2000 году басист Nirvana Крист Новоселич, – гранатой мщения, которую Курт швырнул против захвата молодежной культуры корпоративными ценностями. Именно поэтому он с такой желчью и с такой издевкой пел: Развлекайте нас!».
«“Smells Like Teen Spirit” – необычный гимн, – говорит о песне музыкальный критик американского National Public Radio Энн Паурс. – Необычный потому, что она отказывается от роли гимна. Она идеальна для поколения, которое она представляет, именно в силу его двойственного отношения к любым традиционным ценностям и привычному понятию успеха».
Ей вторит бывший менеджер Nirvana Дэнни Голдберг: «Парадоксальная гениальность песни в том, что она сочетает в себе беспощадную критику пустоты и бессмыслицы массовой культуры с широчайшей массовой притягательностью».
Со временем сама песня с ее колоссальным массовым успехом превратилась в символ того, что сам Кобейн ненавидел и отвергал. Он все больше – сознательно или подсознательно – ощущал эту парадоксальность и эту двойственность. В январе 1994 года, за два месяца до самоубийства, которым Кобейн пополнил печальный и трагический «Клуб-27», в интервью журналу Rolling Stone он говорил:
«Я по-прежнему пою “Teen Spirit”, но чем дальше, тем более мне от этого неуютно и даже просто неловко. Иногда настолько, что хочется просто швырнуть гитару и уйти со сцены».
COMMON PEOPLEКак Джарвис Кокер и его Pulp вышли победителями в классовой войне между Blur и Oasis, обошли обе группы и создали музыкальный, социальный и политический гимн брит-попа
К середине 1990-х годов Британия была охвачена манией брит-попа. Явившийся как альтернатива засилью на протяжении всех 1980-х китчево-гламурной эстетики «новых романтиков» и искусственной, ненатуральной, электронной музыке синти-попа, брит-поп своим музыкальным пафосом стремился возродить «естественную» прямую гитарную музыку 1960-х, славное наследие своих предшественников и соотечественников Beatles, Rolling Stones, The Who, Kinks и Small Faces.
Брит-поп был изначально инспирирован как симметричный «гитарный» ответ всколыхнувшейся внезапно в начале 1990-х в американском Сиэтле и захлестнувшей весь мир, в том числе и британский поп-рынок, волне гранжа во главе с Nirvana. Но даже если поначалу заложенная в названии движения ориентация на «британскость» казалось всего лишь патриотическим отторжением заокеанских влияний, на самом деле в ней таилась куда более серьезная глубина. Это была подлинно британская музыка, британская не только своими музыкальными корнями, но и укорененностью в социальных проблемах британского общества, волнами накатывающихся на страну и такими же волнами отражающихся в ее популярной музыке.
Прямой, жесткий, примитивный и зачастую нарочито отталкивающий панк двумя десятилетиями раньше был реакцией не только на помпезность и оторванность от жизни «динозавров» прог-рока, но и на промышленный и социальный упадок, крах социального проекта, массовую безработицу и обнищание.
Утрированно пышный гламурный облик «новой волны» и «новых романтиков», эстетика нового богатства были в свою очередь реакцией не только на нарочито скудную, грязную и малообаятельную эстетику панка, но и отражением внезапно наступившего в эпоху тэтчеризма преуспеяния молодежи среднего класса. Преуспеяние это было результатом резкого поворота к ориентированной на жесткую американскую социально-экономическую модель рейганомики[113], а поп-символом его стали выхолощенно гламурные и снимающие свои клипы на роскошных яхтах мальчики из Duran Duran.
К 1990-м в стране наступила усталость от тэтчеровского консерватизма, появился запрос на новую яркую образность и возрождение британскости. Модельер Александр Маккуин и модель Кейт Мосс стали знаменем возвращения британской моды на мировые подмостки, точно так же как изобретательница мини-юбки Мэри Куант и Твигги были ее знаменем в 60-е. Демонстративно назвавшие себя «Молодыми британскими художниками» Дэмиен Хёрст, Трейси Эмин, братья Чэпманы стали не только сенсацией, но и лидерами мирового арт-рынка. Брит-поп, с его показной, пусть и вполне искренней британскостью, идеально вписывался в эту картину. «Юнион Джек», британский флаг, в который была выкрашена гитара лидера Oasis Ноэля Галлахера, вновь, как в 1960-е, когда во флаг заворачивались The Who, стал символом новой патриотически ориентированной поп-культуры. Лондон внезапно вновь стал эпицентром мирового стиля. “London Swings! Again!” «Лондон свингует! Опять!» – вспоминая легендарный «свингующий Лондон» 1960-х, провозгласил на своей обложке американский журнал Vanity Fair.
«Новые лейбористы» во главе с Тони Блэром чутко ощутили этот запрос. В преддверии приведших их, наконец, к власти выборов 1997 года они провозгласили лозунг Cool Britannia, отражавший в равной степени и новые модные британскую культуру и искусство, и новую свежую после почти двух десятилетий правления консерваторов британскую политику. Если у Маргарет Тэтчер ее заокеанским единомышленником, другом и партнером был преклонных лет охранитель традиционных ценностей Рональд Рейган, то у Тони Блэра – ставший президентом в 1993 году молодой и играющий на саксофоне Билл Клинтон. Сам Блэр не уставал напоминать, что в студенческие годы играл на электрогитаре в рок-группе и на один из самых первых приемов на Даунинг-стрит пригласил Ноэля Галлахера.