Сейчас отношение к усыновлению в нашей стране изменилось, а 10 лет назад была тишина, как будто детей без родителей не существует. Помню, пока скиталась по детским домам, хотела сделать либо передачу, либо серию документальных фильмов. Даже придумала, как. По сути, вся история нашей страны с ее замороченной психологией прослеживается через отношение к сиротам. Но это никого тогда не интересовало.
Жизнь – это как езда на велосипеде: если остановишься, то упадешь. Что-то все время происходит. За более или менее сносное существование все время приходится бороться.
Всегда радуюсь успехам своих друзей – меня это даже приподнимает. Не подстегивает к собственным успехам, а дает повод для гордости в том смысле, что я дружу или знакома с человеком, который чего-то в этой жизни добился.
Сильнее всего мне приходилось меняться ради любви к работе. Это касается и привычек, и особенностей характера, и внешнего вида. Необходимо было постоянно работать над собой, и я в этом смысле благодарна своей профессии: она не позволяет махнуть на себя рукой.
Чувствую определенную свободу от многих внешних обстоятельств. Я уже научилась общаться только с теми, с кем хочу. У меня появилась свобода делать то, что хочу. Это великая вещь: даже если не хватает денег, я лучше перекантуюсь, чем буду делать то, с чего меня воротит. И еще есть свобода самостоятельно строить свой день, свое время в силу первых двух обстоятельств. Я располагаю собой, и это здорово.
До сих пор не могу получить свободу от комплексов и отношений с самой собой. Власть над собой дается мне тяжело. Как говорится, сила есть, воля есть, а силы воли нет. Я человек эмоциональный, часто неуравновешенный и заложник непростых отношений с самой собой.
Хорошо, когда можно не слишком часто думать о деньгах. Это важная составляющая жизни, и, когда не хватает средств, эта мысль постоянно сидит в голове. Но в последнее время я обнаружила, что для жизни мне надо очень немного. Наверное, счастье в том, чтобы осознать, сколько тебе на самом деле нужно, и поддерживать этот уровень.
Думаю, что справедливое правление – это какое-то сказочное событие. Во-первых, всем не угодишь, во-вторых, всех не накормишь и, в-третьих, правление – это все-таки не единоличная история, а огромный коллектив людей. Во всяком случае что касается России, я не верю, что этот газон прорастет быстрее, чем через 300 лет.
Наши мрачность, погруженность в себя и вечные проблемы во многом замешаны на климате. Когда девять месяцев в году плохая погода, это портит характер, порождает «непостижимую русскую душу». Наша привычка к самокопанию, философским размышлениям мешает жить. Мы находим наслаждение в жалости и сочувствии к самим себе.
Мы все время живем с головой, повернутой назад. Нельзя так идти вперед: ничего не получится! Мне надоело то, чем пронизаны вся наша жизнь и журналистская практика в том числе, – это вечное «кто виноват?». Каждый следующий приходящий во власть винит того, кто руководил прежде. Каждый из нас знает, кого обвинить в том, что у него сегодня холодный чай. Бесконечно «и не покаемся, и не забудем». Но мы сейчас живем, мы есть такие, какие есть. И точка – поехали дальше!
Зураб Соткилава«Со мной происходило столько случайностей, что хватит на две-три жизни»
Оперный певец, тенор. Народный артист СССР, профессор Московской консерватории. Исполнитель партий Хозе в «Кармен», Ленского в «Евгении Онегине», Кавародоси в «Тоске», Отелло в одноименном спектакле и др. Награжден орденом Трудового Красного Знамени, двумя орденами «За заслуги перед Отечеством», многочисленный лауреат музыкальных премий
Со мной происходило столько случайностей, что хватит на две-три жизни. Я учился в школе, играл, как все дети, в футбол. Но не мечтал ни о чемпионских титулах тбилисского «Динамо», ни о большой сцене. Хотя еще маленьким пел с мамой и бабушками старинные грузинские романсы, народные песни.
Футбол дал мне две очень хорошие вещи — режим, который сыграл не последнюю роль в моей карьере, и стремление к победе.
К профессору музыки меня отвела соседка по дому, когда мне было 15 лет, но я не стал заниматься: играл тогда за сухумское «Динамо». И вот когда учился уже в Политехническом институте и бросил играть в футбол из-за травмы, мне было почти 20 лет, мы с этим человеком случайно встретились. Он спросил: «А почему ты не пришел ко мне больше?» Повел меня к себе, и я стал учиться. Вот так все и началось.
Я решил поступать в консерваторию, хотя понятия не имел даже о том, что такое сольфеджио. Мой профессор привел меня туда показать. В зале сидел ректор, который подошел ко мне прямо на сцене, обнял и сказал: «Ты нам послан Богом, сынок». В другом месте я бы никогда ни в какую консерваторию не попал. Он приходил на все экзамены, чтобы меня нигде не срезали. Вот такой был человек.
Поступил в консерваторию как баритон, но через пару лет, насмотревшись фильмов, стал петь дома репертуар теноров. И мне показалось, что у меня это получается лучше. Но, когда я сказал об этом своему педагогу, он не захотел меня слушать. Я настаивал на своем, и тогда он меня выгнал. После этого я пошел к Андгуладзе, великому грузинскому певцу и педагогу. И 11 января – день, когда я впервые пришел к нему на урок как тенор, – он назвал моим днем рождения.
Первый раз приглашение в Большой театр я получил после «Орфея», в 1968 году. Уже позже, после конкурса в Барселоне, в 1971 году, меня позвали на столетний юбилей Собинова в Большом театре. И вот тогда мне снова предложили стать артистом Большого театра. Но я снова отказался, потому что переживал, что не приживусь: характер у меня не очень хороший, я вспыльчивый, могу резко реагировать на что-то, а наш мир – жестокий мир.
В 1973 году, когда в Тбилиси сгорел Оперный театр, снова раздался звонок от директора Большого театра. Он просил приехать к ним спеть «Кармен». И вот 21 декабря 1973 года я дебютировал в Большом театре. Пришла вся дирекция вместе с Покровским, сказали, что меня берут. И 20 января 1974 года был издан приказ о том, что меня взяли в Большой театр.
Очень люблю пение в опере, потому что это, как и футбол, командная игра. Но не меньше люблю и сольные концерты, потому что мне нравится брать ответственность на себя.
Однажды после моего сольного концерта в Париже на Елисейских Полях ко мне пришла грузинская семья (они были выходцами из первой эмиграции, из старинного рода князей) и пожаловалась, что их 15-летний сын не считает себя грузином, не хочет учить родной язык и ехать в Тбилиси. А после моего концерта он им сказал: «Я грузин». И они меня благодарили: «Вы для нас такое сделали!» Я этим очень горжусь.
Чтобы чего-то добиться в музыке, нужно иметь огромное терпение и очень много трудиться. И тогда где-то все равно «выскочишь». Если человек очень талантлив, не может этого не случиться. Но нельзя ни в коем случае уходить в депрессию.
Сегодня для меня дороже всего успех, связанный с восприятием слушателями не популярной эффектной музыки, а более тонкой, не известной широкой публике, особенно когда это происходит на гастролях в глубинке. Это было очень важно и в молодости, но тогда хотелось иметь и все самые обычные атрибуты успеха, то есть высокий уровень приглашений, предложений, престижность залов, в которых собираются ценители музыки. И я всегда очень боялся возвращения в тот город, где имел большой успех.
У меня супруга – пианистка, и если я чуть-чуть витаю в облаках, то она меня тут же меня опускает на землю. После каждого выступления она часа в два-три ночи начинает мне объяснять: «Вот это было не так, это было не так, а это было так». Я говорю: «Давай спать, завтра утром поговорим». Но она не может уснуть, пока все мне не выскажет. И так каждый раз. Всю жизнь не могу отучить ее от этого.
То, что у меня все так успешно сложилось в жизни, – огромная заслуга моей семьи. Мне повезло с женой. Она была такой красивой, что я даже не знаю, как она за меня замуж вышла. Думаю, я ее пением взял. Она работала, но, когда появился первый ребенок, бросила. Потом, через четыре года, появился второй ребенок. А я был самым худшим ребенком. И она пожертвовала своей карьерой: создавала мне все условия, чтобы я занимался и чтобы мне никто и ничто не мешало.
Я знаю, что такое отсутствие денег. Когда играл в футбол, хорошо зарабатывал. А в консерватории только стипендию получал. Отцу было тяжело, и я спросил его: «Ты можешь меня выдержать еще пять лет, кормить меня как студента?» И он ответил: «Знаешь, если бы у меня было двое сыновей, я же должен был бы обучить обоих». Мне это очень понравилось, и я сказал ему: «Давай, отец, потерпим тогда».
Моя большая боль, что родители смогли увидеть только мои первые шаги. Я готовился к первому выступлению в Большом театре, и мама, счастливая, сшила себе красивое платье. И в это время у нее случился инсульт. В этом платье я и похоронил ее. Буквально через год ушел из жизни отец. Мама видела меня в одном спектакле, в котором я провалился, а отец успел побывать в Большом театре на нескольких спектаклях.
Многое прощаю людям. Но очень не люблю хамства и ненавижу предательство. Хамство иногда даже хуже, чем предательство.