Однако то, что она меня так тщательно прятала, означало, что в городе, куда мы ехали, работорговля была незаконной, а значит, у меня ещё был шанс сбежать и обратиться за помощью к властям. К сожалению, пока что оставалось только недовольно елозить по жёсткому дереву, надеясь найти положение, в котором давящие сверху тела мутантов будут причинять поменьше боли.
Что происходит снаружи, я мог понимать очень смутно. Видно ничего не было, да и звуки туши монстров глушили успешно, про возможность понять что–то по запаху я вообще молчу. Так что я мог ориентироваться лишь на качку телеги. И часов через двадцать после того, как меня запрятали под гору трупов, а скорее всё–таки где–нибудь часа через полтора, просто показавшихся мне двадцатью, телега надолго остановилась. В первые пару минут я думал, что мы уже приехали, однако нет, вытаскивать меня из–под туш никто не собирался. А значит… я задёргался всем телом, надеясь на то, что шевеление в горе мёртвых монстров всё–таки заметят на пропускном пункте, или где там Алила остановила свою колымагу. Однако, к моему огромному разочарованию, минут через десять телега вновь тронулась, задребезжав уже явно не по обычной насыпной дороге, а по настоящей брусчатке. Гадство…
Ещё спустя какое–то время я почувствовал, как телега сильно наклонилась вперёд, судя по всему, мы ехали по крутому спуску. И вот на этот раз меня уже, и правда, достали на свежий воздух. Честно сказать, спёртый воздух какого–то подвала вряд ли можно было назвать свежим, но мне он показался сладчайшей амброзией после той кисло–горькой вони, что успела, казалось, въесться мне прямо в кости. Однако долго наслаждаться возможностью дышать мне не дали.
Алила распутала верёвки, вытащила кляп, после чего срезала своим ножом сначала бинты на груди, а потом на ногах, а потом выкинула из телеги наружу, где мою тушку споро и умело подхватили двое амбалов, очень похожих на тех гадин, что убили меня в земной жизни. Ноги мои были снова свободны, так что я попытался вывернуться и дать дёру, но вместо кулаков у этих образин, кажется, были промышленные тиски. Так, под белы рученьки, меня и подтащили к полному лысеющему мужику. Он стоял на небольшом крылечке, возвышавшемся над полом подвала где–то сантиметров на тридцать. Я поднял глаза на него, и тут, откуда не ждали, мой желудок, державшийся молодцом всю эту жуткую поездку, всё–таки решил, что с него хватит. Меня вырвало, и я уж постарался, чтобы струя блевотины попала мужичку прямо на ноги.
Следующие пару минут меня самозабвенно лупили, но это, определённо, того стоило. Однако толстячок, успевший более–менее оттереться от моего завтрака, моё извержение никак не прокомментировал. Самообладание на уровне, это не хорошо…
Тут вдруг в его глазу загорелась такая же, как у Алилы, медная печать. Похоже, он считывал информацию обо мне.
— Без договоров, — наконец, произнёс он, с удивлением посмотрев на остроухую.
— Серьёзно? — она явно тоже была удивлена, — вообще ни одного? Даже без связи? Он что, монах?
— Ты сомневаешься в моих словах?
— Нет–нет, что вы… — он тут явно был крупной шишкой.
— Получишь за него сто двадцать, согласна?
— Двести, — твёрдо заявила остроухая. Похоже, в вопросах денег авторитет толстенького для неё не играл такой роли.
— Сто тридцать.
— Вы ведь сами сказали, что у него не заключён ни один договор! Это должно поднять цену минимум раза в полтора, если не в два, я хочу не меньше ста восьмидесяти!
— Так бы и было, если бы он был без шрамов, — вновь поморщившись, парировал мужичок. Ноги ещё ладно, но, чтобы убрать этот кошмар на груди потребуются дорогие средства. Даю сто пятьдесят, либо бери, либо ищи другое место, где его продать.
— Идёт, — немного подумав, кивнула Алила, — сто пятьдесят и серебряный пропуск на один вечер.
— Медный пропуск на три вечера, — как и эльфийка, мужичок явно умел и любил торговаться.
— Договорились.
— С тобой приятно иметь дело.
— Взаимно.
Произошёл процесс обмена. В руку эльфийки перекочевал задорно звенящий кошелёк, а я был затащен по боковой лесенке на то самое крылечко, а оттуда — в дверь, ведущую куда–то в глубины тускло освещённых переходов. Мужичок неторопливо вышагивал перед нами, определённо довольный результатом сделки настолько, что даже позабыл об остатках блевотины на туфлях. Настолько довольный, что я решил попытать удачу. Мне просто необходимо было подтвердить или опровергнуть терзавшее разум предположение.
— Можно вопрос?
Левый бугай уже собирался огреть меня по макушке, но толстячок, развернувшись, успел остановить его жестом.
— Задавай.
— Если я буду рабом, то зачем убирать мои шрамы? Они уже почти зажили, на качество работы не повлияют.
— Если бы тебя продали в работный дом — тогда да, — ехидно усмехнулся толстячок.
Я гулко сглотнул.
— А это что?
— Бордель!
.
.
.
БЛЯТЬ!!!
Глава 3. Даже из самой жирной жопы всегда есть чёрный ход.
Ну что же, бордель — это, конечно, абзац, но стоило признать, тут хотя бы было удобно. Комната была большая и тёплая, несмотря на то, что явно располагалась под землёй, с мягкой широкой кроватью и даже отдельной ванной комнатой. От еды, после того, как её попробовала служанка, которая и принесла поднос, я решил не отказываться, силы для побега мне пригодятся, и она оказалась отменной. Сразу после того, как меня передали с рук на руки, меня тщательно вымыли с разными вонючими средствами и солями, и даже одежда, которую мне выдали, не была из категории «Извращения мужиков за 50». Вполне обычные штаны–шаровары, рубаха на крючках и мягкие тапочки. Если бы мне не сказали, что это бордель, я бы так сразу и не понял.
А ещё они, и правда, убрали мои шрамы. Я вообще считал, что это невозможно, но также я думал и об излечении таких ран меньше чем за неделю. Однако мазь, которую использовала эльфийка, справилась со своей работой на ура, и теперь мой скепсис вновь потерпел крах. Использовали они, правда, никакую не мазь. Меня положили на стол, велели лежать смирно, а потом посыпали шрамы каким–то порошком, от которого начался зуд, а потом кожа нагрелась так, словно на меня положили батарею отопления. Однако прямо чтобы больно не было, так что я, уже успев познакомиться с умением местных охранников бить, не оставляя синяков, решил потерпеть. И действительно, уже после первого «сеанса» шрамы стали бледнее и более гладкими, а после четвёртого раза о том, что мою грудь и ноги исполосовал упырь, напоминал лишь чуть более розовый оттенок кожи на местах бывших шрамов. Если у них тут такой постапокалипсис, то, пожалуйста, дайте два. Ну… кроме части про бордель.
Впрочем, попытаться сбежать мне это не помешало. Дверь в мою комнату закрывали на ключ, но однажды, когда служанка принесла еду, я подкараулил её под дверью и попытался выскочить в коридор. Однако, как оказалось, с той стороны двери всё это время дежурил один из местных бугаев, тут же скрутивший меня в бараний рог, вернувший в комнату и хорошенько прошедшийся кулаками мне по рёбрам.
Что удивительно, никто не пытался заключить со мной рабский контракт или что–то подобное. Не то, чтобы мне этого хотелось, но это было нелогично, с точки зрения хозяина заведения, а значит, подозрительно. Впрочем, спрашивать и напоминать об этом я точно не собирался.
Толстенький мужичок заходил ко мне пару раз, оба раза в сопровождении каких–то ещё людей. Но судя по тому, что они у меня ничего не спрашивали и просто тихо что–то обсуждали в сторонке, их, похоже, интересовала только моя статистика. Происходило что–то странное. Вот только те, у кого я мог что–то безбоязненно спрашивать — служанки, в ответ лишь утыкали глаза в пол и, молча, выбегали из комнаты, а слишком агрессивные бугаи–охранники для ответов использовали исключительно кулаки.
Но, к счастью, а может, и к сожалению, неопределённость продлилась недолго. Если я правильно сосчитал прошедшее время, то прошло где–то два или два с половиной дня после моей продажи, когда в комнату, перепугав служанку, как раз собиравшую мой, вероятно, ужин, втиснулись те самые амбалы, что принимали меня из рук Алилы.
— Хозяин велел тебя привести. Иди с нами и без глупостей.
— Да я вообще парень не глупый… — улыбнувшись напоследок служанке, девочка была неплохая и точно не была виновата в том, что со мной происходило, я встал и последовал за парочкой. Вернее за одним из них, второй примостился в хвосте, похоже, чтобы не дать мне возможности сбежать назад по коридору.
Из комнаты меня за это время так ни разу и не выпустили, так что сейчас я с любопытством озирался по сторонам. Впрочем, смотреть было особо не на что. Коридор как коридор, с парочкой таких же, как в моей комнате, дверей, похоже, это место предназначалось для содержания таких же, как я, пленников. Там дальше оказалась лестница, за ней — ещё один коридор, потом мы свернули в боковое ответвление, и через десяток метров передний бугай остановился у неприметной двери в конце этого коридорного аппендикса. Из–за неё неожиданно слышались голоса, крики и улюлюканье, похоже, где–то веселье шло полным ходом.
Бугай постучался в дверь, и спустя несколько секунд ожидания с той стороны в замке повернулся ключ. Голоса сразу стали громче и отчётливее, а на меня уставился знакомый уже толстячок, на лице которого расплылась довольная ухмылка.
— Заводите, — бросил он, и меня втолкнули за дверь.
Судя по всему, я оказался за чем–то вроде театральной сцены. На полу лежали верёвки и мешки, видимо, противовесы для рампы, а в паре метров слева начиналась сама сцена, на которую вели деревянные ступеньки. Того, что происходило в зрительском зале я не видел, обзор закрывала тяжёлая тёмно–бордовая кулиса, однако голос, видимо, ведущего, я слышал отлично.
— Итак, кто предложит больше? Десять серебряных за гномиху раз… десять серебряных два…
— Даю одиннадцать! — как–то дёшево… меня за полторы сотни, а её — за десяток? Это как считается, сексизм или расизм?