И правда, пронесло его так, что только свист пошёл. Да только Кисин, не будь дурак, прикупил упаковку «Немедлиума», и употребил от души. Может, он и не стал бы этого делать. Гораздо проще прикинуться ничего не ведающим дурачком, который всю ночь просидел на толчке. Да вот только Косте стало не до шуток, когда свой в доску, симпатяга Макс Фоскарелли, заглянул к нему в кабинку. И, ласково улыбаясь, предложил напарнику снять с себя куртку, и отдать ему, Максу. В целях сохранности и гигиены. А он, Костя, когда заботливый напарник помогал ему снять упомянутую одёжку, ощутил в его кармане точно такую же, как у него, пачку «Немедлиума». А потом Макс вернулся, и приговаривая что-то о сквозняках, снова натянул на Кисина куртку.
Нет, Константин не стал сидеть в кабинке, как ему велели. Он вышел в коридор и добрался до своего поста. На месте напарника не оказалось, и Кисин подождал немного у стола. А потом дверь лаборатории внезапно открылась, поползла в сторону, и оттуда вывалился Макс.
Константин знает, на что способны люди с таким взглядом, какой был тогда у Макса. Если бы он попробовал задержать напарника, по нему, Кисину, уже сыграли бы похоронный марш. Напарник убежал, словно за ним черти гнались, и скрылся за углом. А потом Константин оглянулся, и ему стало не до Макса Фоскарелли. Потому что из темноты коридора, из тупика, на него попёрло такое, что даже «немедлиум» перестал действовать.
Вот вы полицейский следователь, человек бывалый. Наверняка у вас в жизни случалось такое, что и хотелось бы забыть, да не можете. И если видите это во сне, просыпаетесь и зовёте маму.
Так вот, в жизни бывшего капитана Кисина такие вещи были. И одну из них, самую жуткую, он тогда увидел наяву. Из темноты, прямо через броню наглухо закрытой двери, выбрался персональный кошмар капитана Кисина и двинулся прямо на него.
Он не помнит, что случилось потом. Единственное, что осталось — как он пытается выбить заклинивший люк и выбраться на воздух. То, что за люк он принял окно, Кисин узнал позже, сидя в смирительной рубашке на полу процедурной. Где лихие ребята в форме санитаров переговаривались через его бедную голову.
Константин вздрогнул и помотал головой.
— Кофе, — Сильвия поставила чашки на журнальный столик.
Кисин попросил жалобно:
— Си, девочка, у тебя супчика не найдётся? А то эти кашки больничные…
Она кивнула, и ушла обратно на кухню. Филинов и Кисин проводили её глазами.
— Знаете, что я думаю? — сказал Константин. — Я думаю, что Макс у них был исполнителем. Не знаю, что ему наобещали. Только в последнее время он поговаривал, что оставит службу, и откроет своё дело.
— И женится? — сухо спросил Филинов.
Константин сморщился, как от зубной боли:
— Насчёт женитьбы он ничего не говорил. — Он поёрзал в кресле, и сказал, глядя в стол: — Он ведь, не будь дурак, обставиться решил. Мы оба знали, что на камере лабораторию толком не видно. Специфика помещения. Днём ещё ничего, а вот ночью… Вот он мою курточку-то и приспособил. С моим номером на рукаве.
— А как же записи из коридора?
— Да если бы я из кабинки не ушёл, да в коридоре не показался, поди разбери, кто там шастал? И через две недели запись отправили бы в архив. А там мышки.
Константин фыркнул.
— И загремел бы Кисин под фанфары. По всем статьям.
— Разве вы знали код доступа к материалам?
— Нет. Зато у меня биография богатая. А если ещё в послужном списке порыться, можно найти много интересного. И Витёк это знал.
— А откуда Фоскарелли мог узнать этот код? — спросил, морщась, Филинов. Он не хотел слышать ответ.
— Супчик, Костя, — сказала Сильвия, и Кисин закашлялся, тяжело глянув на полицейского.
Отхлебнул из ложки супчик. Посмотрел на Филинова:
— Знаете, господин полицейский, у меня ведь тот, старый кошмар-то прошёл. Как не было. У меня теперь новый появился. Будто приходит ко мне мой старый дружок, и начинает душить подушкой. Тихо так, по-доброму. И улыбается.
Глава 31
Базиль Фёдорович последний раз перечитал документ, проверил подпись и закрыл папку. Потом откинулся на спинку своего директорского кресла и закрыл глаза. Сегодня с утра он делал всё неторопливо и очень тщательно. Как старый, проржавевший робот из забытого фильма.
Всё было плохо. А ещё вчера ему казалось, что худшее позади. Когда Мари обхватила его горячими ладошками у двери кабинета, ему показалось, что теперь всё будет хорошо. Не может не быть.
«Наверное, это была последняя затяжка перед казнью» — меланхолично подумал Базиль Фёдорович, вспоминая заплаканное личико Мари, сидящей возле колеса машины. И это было только начало. С утра ему пришлось пережить ещё не один удар судьбы. И когда Базилю уже казалось, что хуже отказа в кредите быть не может, ему на голову свалился тот самый, пресловутый кирпич. Виртуальность анекдотического кирпича не смягчила силу удара.
Базиль как раз зашёл пообедать в свой клуб, и только приступил к десерту, когда за столик к нему подсел старый, добрый Макс Фрезер. Макс принялся смотреть, как Базиль Фёдорович ест, горестно покачивая головой, и, наконец, спросил:
— Как твои дела, дружище? — и не дожидаясь ответа, принялся добивать старого друга прямо над вазочкой с мороженым.
И хотя способ он избрал отнюдь не кровавый, Базиль ощутил себя старым, потрёпанным жизнью котом, которого несут усыплять в клинику рыдающие от горя хозяева. Извинившись мимоходом за отступление от традиций клуба — мы оба знаем, что о делах в этих стенах не говорят — дружище Макс предложил директору фирмы «Бейбиберг» чудный выход из сложившейся тяжёлой ситуации. Директор слушал, катая на языке очередную ложечку мороженого.
Следовало признать, что выход, предложенный Максимилианом Фрезером, был неплох. В первую очередь для господина Фрезера. Этот вариант даже создавал для директора фирмы иллюзию сохранения лица и суверенитета. А также занимаемой должности. Какое-то, приличное для сохранения лица, время.
Наконец поток красноречия иссяк, старый друг выдохся и выжидающе посмотрел на Базиля Фёдоровича. А Базиль совсем уже решил, в лучших традициях клуба, облить безупречную стрижку и чудный галстук господина генерального директора растаявшими остатками клубничного мороженого.
Очевидно, это отразилось на его лице, потому что господин Фрезер отшатнулся, и, неестественно смеясь, сказал:
— Ты знаешь, дорогой Базиль, совсем забыл тебе сообщить. Помнишь ту милую журналистку, с которой вы здесь обедали? Она написала про тебя чудесную статью. Получил сегодня с утренней почтой.
Он развернул газетный лист и бросил на столик рядом с вазочкой мороженого. Базиль уставился на свою фотографию посредине центральной полосы. Он прочёл кричащий заголовок: «маньяк или жертва трудного детства?», сквозь шум в ушах слыша голос Фрезера:
— Ох, уж эти журналистки. Ни одной нельзя верить. Ни одной.
Фрезер говорил что-то ещё, а Базиль медленно поднял глаза от страницы. Он вдруг явственно увидел на голове Макса шлем с решётчатым забралом, на груди латы с враждебным гербом, а в руке, закованной в латную перчатку, острый кинжал с изысканным названием — «мизеркордия».
— Так как насчёт моего предложения, дружище? — спросил его стоящий во главе рыцарского, выстроенного «свиньёй» клина, Макс Фрезер.
— Обращайтесь к моему заместителю, господин Фрезер, — тускло ответил Базиль Фёдорович, медленно вытирая руки салфеткой. Он бросил салфетку на стол и встал:
— Я ухожу в отпуск.
— Отпуск, это хорошо. Прекрасная идея, — одобрительно сказал Максимилиан. — Только прошу тебя, Базиль, не надо так официально. Для тебя я по-прежнему просто Макс.
— Для меня вы теперь господин Фрезер, — сухо ответил Базиль Фёдорович, выходя из-за стола и оставляя бывшего друга размышлять над двусмысленностью своего ответа.
***
— Ленок, результат экспертизы сразу ко мне, — Филинов пробежался по кабинету, теребя скрученный в жгут, окончательно потерявший вид галстук. Изумлённая Леночка повернулась на каблуках вслед за следователем.
После признания Константина Филинов отправил людей в больницу. Проверка ничего не дала. Всё было чисто. Даже стерильно. И это ощущение потерянного времени, которое мучило Филинова всё больше. Он ещё не знал, что именно упустил, но интуиция, приобретённая с годами, ворочалась в душе липким, душным комком.
Выехавшая на место группа обнаружила пустую палату, где держали Константина. Палата была закрыта на санобработку, и никто не мог внятно объяснить, почему. Лечащий врач Игорь Павлович бесследно исчез. В кабинете нашли записку: «Устал. Ухожу в отпуск. Не ищите.»
Заведующий отделением только разводил руками, бормоча: «Конечно, он давно не был в отпуске». И, взглядывая на каменное лицо главврача, медленно покрывался холодным потом.
Филинов сделал последний круг по кабинету, упал на стул и проворчал:
— Ну хоть одно дело сдвинулось. Хоть маньяк нарисовался.
И опять заворочалось внутри муторное чувство возможной ошибки. Что-то он, Филинов, упустил.
***
— Медленно, медленно работаете, господин Фрезер, — министр проводил взглядом улетевший мячик для гольфа. Господин Фрезер опустил клюшку.
— Остались простые формальности.
Министр фыркнул, двинувшись по полю за улетевшим мячом. Тележка с клюшками катилась следом за ними.
— А этот ваш директор не взбрыкнёт в последний момент?
— Не взбрыкнёт. Я его знаю. К тому же завтра воскресенье, а с понедельника он уйдёт в отпуск.
— Не хочет марать руки? — министр усмехнулся. — Кто тогда будет подписывать документы?
Господни Фрезер хмыкнул:
— У них на такие случаи есть господин Сутейкин. Он всегда подписывает, если нужно.
Они посмеялись, следуя за мячиком по покрытому зелёной травкой полю. Тележка, переваливаясь на мягких колёсах, катилась вслед.
***
— Вам назначено? — секретарь смотрел на Мари Ив, будто видел впервые.
— Назначено! — отрезала Мари, села на стул возле двери шефа, и отвернулась к окну.