— Жизнь сложилась нормально. Я же говорил вам, я кондовый научно-технический разведчик. В 1948–1950 годах работал в США.
— Почему так недолго?
— Жена заболела. Пришлось ехать в Союз на операцию. С 1956 года — резидент в США.
— То есть возглавляли всю советскую разведсеть в Штатах?
— Легальную. Шесть лет.
— Ого! Почему все-таки вы не генерал?
— В мое время нам генералов не присваивали.
— И трудились в Штатах по тому же атомному делу?
— И по тому же, и не только по этой проблематике. А атомными вопросами мы и сейчас занимаемся. Ставятся новые опыты в ядерной физике, появляются другие виды бое головок, совершенствуются средства доставки… Надо знать, что делается.
— В США?
— Да везде.
— Вторая мировая закончилась. Энтузиазм друзей-коммунистов угас.
— Согласен. Работать стало намного труднее.
— Бескорыстные и идейные, наверное, перевелись?
— К сожалению, да. И все же приходится искать, нанимать и оплачивать. Вера угасла, появился страх перед нами и своей контрразведкой.
— Но и мы сами немало сделали, чтобы от себя отвадить.
— Мы много для этого сделали. Признаюсь прямо, поиски помощников затруднены. Но бросать из-за этого работать никто не собирается. Жизнь внесла поправки в методы, и существенные.
— Покупаете?
— Приходится.
— Зашел разговор на современную тему, и что-то вы, Владимир Борисович, не слишком многословны.
— А как иначе? Ниточки-то тянутся.
— Хорошо. А в первый заезд в Штаты вы должны были застать полковника Абеля?
— Ему полковника тогда еще не присвоили. Понимаете, я был помощником резидента по линии научно-технической разведки. А нелегальная разведка всегда была и остается табу для всех. Как правило, Центр поддерживает контакт со своими нелегалами самостоятельно. У них собственные каналы связи. Только руководители нелегальной резидентуры знают о том, что есть конкретно такой нелегал. Единственное, что мне было известно: с человеком, которого вы называете Абель, есть запасная связь на тот случай, если основная оборвется. Остальное до поры до времени меня касаться было не должно.
— И то же самое относилось к Коэнам? Тем, что во время войны вывезли из Лос-Аламоса атомные чертежи от агента «Персея»?
— Я знал, чем они занимаются, пока Коэны были в сети легальной разведки. Публика эта мне была великолепно известна, и что она делала, и на что была способна. Настоящие разведчики. Сколько же они для нас всего добыли! Но я напрямую с Коэнами в контакт не вступал, хотя непосредственно руководил деятельностью этой группы через моего сотрудника Соколова. Когда Соколов, известный Коэнам под именем «Клод», шел на встречи с ними, он докладывал мне. Мы познакомили Коэнов с Абелем, который принял руководство над всей этой группой. Но к тому времени Коэнам пора было спешно покидать Америку, и сотрудничество их с Абелем было недолгим. Бежать в Мексику им помог непосредственно «Клод».
— А как развивалось сотрудничество с Абелем?
— Да, пожалуй, никак. Я работал в Штатах до 1962 года. Арест его произошел при мне. Но к этому времени он на нас уже не замыкался, непосредственно на Центр. Иногда, очень редко, поддерживали с ним связь. Были кое-какие каналы. Передавали деньги, документы — и все. Не виделся я с ним там ни разу. Мне бы не хотелось развивать дальше всю эту тему. Мои представления несколько отличаются от популярных. Я испытываю к Вильяму Фишеру, взявшему при аресте имя Абель, огромное уважение. Боготворю нелегалов-разведчиков. На риск они идут страшный. Любой из них для меня, если хотите, образец.
— А тот сотрудник КГБ Абель, фамилией которого назвался Фишер, в Штатах не работал?
— Нет. С ним Вильям Фишер познакомился еще до войны в одной из своих долгосрочных нелегальных командировок.
Барковского помнят. В декабре 2010-го на скромном доме № 9 по улице Красная Горка в подмосковном Красногорске установлена Мемориальная доска. Здесь до войны и жил будущий Герой России, атомный разведчик Владимир Барковский. А на Первом канале снят и фильм о нем, в главной роли — актер Евгений Стычкин.
Атомным разведчикам присвоили, пусть и с опозданием, звание Героев России. В июне 1996 года вышел президентский указ. Леонид Квасников, Анатолий Яцков, Леонтина Коэн удостоены этого звания посмертно. Мой постоянный собеседник Владимир Барковский, без которого, быть может, не было бы и советской атомной бомбы, и его коллега Александр Феклисов дожили до нежданного дня. Еще в 1995 году звание Героя России присвоено Моррису Коэну. Правда, тоже посмертно. Моррис так и не подержал в руках заветную звездочку. Барковский ушел в 2003-м году, Феклисов — в 2007-м.
Подвиги вершились тихо
В 1962-м резидент советской разведки в Вашингтоне Александр Феклисов сумел предотвратить начало Третьей мировой войны.
ИЗ ДОСЬЕ
Феклисов Александр Семенович (1914–2007). Полковник, Герой России, родился в Москве. После окончания в 1939-м Института инженеров связи, приглашен в органы безопасности. затем последовала учеба в специальной школе и уже в 1941 году быстрый отъезд в США, где до 1946-го Феклисов работал в легальной резидентуре по линии научно-технической разведки. основная проблематика — атомная. с 1947-го по 1950-го — командировка в Лондон, где на связи у Феклисова был ценнейший атомный агент Клаус Фукс. с 1960 по 1964-й Феклисов под фамилией Фомин — резидент в Вашингтоне. Во многом именно благодаря Феклисову и был разрешен Карибский кризис, едва не завершившейся III Мировой войной.
Герой России, он умер 26 октября 2007 года — день в день с самым главным своим подвигом. А 26 октября 1962-го бойня была уже даже не на пороге: на кончиках пальцев генералов, готовых по приказу президента США Джона Кеннеди нажать на кнопку — и понеслось бы по всему миру. Советские ракеты на Кубе, и что делать одураченным американцам, как не наказать этих русских и кубинского лидера Фиделя. А тот потрясал бородой: «Патрия о муэрте — Родина или смерть» и готов был драться именно до смерти. И Хрущев тоже уперся облысевшим своим рогом — никаких уступок. Хотя десятилетия спустя один из его родственников, пусть не кровных, зато доверенных, царство ему небесное, поведает мне за не первым бокалом «Бордо» в Париже: «А ведь он знал, что в той войне хоть и потреплем Штаты, но вот выйдем ли победителями…»
А сложилось так, что посол в США Добрынин делал все от себя и посольства зависящее, дабы предотвратить и избежать. Но уже мало что оставалось во власти хитроумной дипломатии. Тогда мир попал в цейтнот, война и только война могла разрешить планетарный, с тех пор ни разу и близко не испытываемый в таких масштабах кризис, окрещенный карибским. И требовалось уже нечто иное, не традиционное, не государственно-дипломатическое, чтобы отвести надвигающийся крах.
И вот на мировой арене появился резидент Первого главного управления — внешней разведки — в Вашингтоне Александр Фомин: так в непонятных для меня конспиративных целях звался тогда с 1960 по 1964 годы в Штатах Александр Семенович Феклисов. Скромный полковник, которому так никогда и не дали стать генералом, хотя ох как заслуживал и заслужил. Ненавижу пафос, но есть еще, черт подери, люди, которые движут историю.
Я познакомился с ним уже седовласым, вечно возящимся с неизменно садящимся и здорово его подводящим слуховым аппаратом. В маленькой квартирке недалеко от Белорусского вокзала ему поставили телефон, озарявшийся при звонках ярким сиянием. Иногда хозяин квартиры опирался на палочку. Но человек был высок и статен, галстуки всегда подходили к хорошо отглаженным темно-синим костюмам, а память Александра Семеновича работала с легкостью неимоверной: в свои тогда за 75 он буквально щелкал именами, датами, событиями. Я, признаться, сначала проверял по словарям и энциклопедиям: мой собеседник ни разу не ошибся. Ко второй жене Маргарите, намного его моложе, он относился не просто с благодарной любовью хорошо ухоженного пенсионера-отставника, а с явным и твердым мужским чувством. Увы, она нежданно ушла раньше него.
Мы встречались у Феклисова дома сначала с пирожками от Маргариты, потом — без них и уже без нее. Иногда Александр Семенович приезжал ко мне на работу: довелось не только беседовать с ним часами для моих книг, но и изредка помогать ему в литературной работе, за которую Феклисов взялся рьяно.
Гуляли — ходили от Белорусской, по, как он говорил, Горького и до Кремля. Пару раз в Дни Победы ездили на Поклонную гору. Тогда ему уже присвоили звание Героя России, и народ все теребил видного ветерана: за что, ну за что звездочка? И хотя Героя он получил с многолетним опозданием в 1996-м за то, что добыл кучу атомных секретов, Александр Семенович неизменно отвечал: за атомную бомбу и за карибский кризис.
В разгар этого кризиса 1962-го года он встретился с Джоном Скали. Известный тележурналист из Эй-Би-Си был близок к клану Кеннеди, а с младшим из Кеннеди бойз — министром юстиции Робертом дружил. И я не раз и не три допытывался у Феклисова: неужели не был Скали нашим агентом или хотя бы агентом влияния? Ну как иначе решился б на вас выйти, знал же наверняка, что имеет дело с главным в Штатах легальным русским разведчиком. Александр Семенович, который немало чего мне рассказывал, всякую причастность Скали к разведке, по крайней мере, советской, отрицал. Соглашался: могли меня вычислить, но у младшего Кеннеди руки были не то что развязаны, но посвободнее, чем у старшего — президента. И американцы тоже решили действовать нестандартно, иного-то выхода не находилось, на уровне разведок. Вот и выпустили хитрого Скали. Обе стороны выложили карты на стол: еще пару дней и сдавать было б нечего.
О его встречах со Скали, Феклисов знал это твердо, докладывалось Хрущеву и Кеннеди-младшему. Министр тут же доводил содержание разговора до брата-президента.