Мужичок скользнул равнодушным взглядом по Ефиму и едва слышно произнес:
– Заходи.
При этом он изобразил ладонью приглашающий жест, но так осторожно, словно любое энергичное движение могло вызвать у него печеночную колику или острый приступ остеохондроза.
Майор направился к двери и вслед за своим новым знакомцем вошел в кабинет начальника службы безопасности акционерного общества «Локомотив» Виктора Сергеевича Секаченко.
Кабинет, как кабинет, отметил Ефим.
Правда, боксерская груша, висящая на ввинченном в потолок крюке, и гиря в углу встречаются не в каждом кабинете. Но, учитывая сферу занятий хозяина, – ничего удивительного.
В простенке между окнами глянцевый плакат. На плакате – парящий над землей танк «Т-80», выкрашенный в непривычную для средних широт желто-коричневую расцветку. Такой камуфляж принят в качестве маскирующего на Ближнем Востоке.
Сам Виктор Сергеевич Секаченко сидел за сверкающей, совершенно пустой плоскостью письменного стола. Был он респектабелен, как депутат Государственной думы, приглашенный на телевидение. Хороший костюм, белая рубашка, галстук в красно-синюю полоску. Шея у начальника – короткая и толстая, размера воротника для нее не хватает, верхняя пуговица расстегнута. Костюм на плечах натянут до расползания швов.
А что лицо?
Круглое. Глаза карие, живые, нос не боксерский – маленький и острый. Русые волосы зачесаны набок. Хорошо выбрит, но щеки все равно сизые от спрятавшейся под кожей щетины. Общее впечатление? Отнюдь не тупой давила, как можно было ожидать. Совсем, нет… Что-то бьется там, по ту сторону карих глаз, просится наружу, не дает хозяину спокойно жить и дышать. Не простой человек Виктор Сергеевич Секаченко, – сделал вывод оперативный уполномоченный Мимикьянов, человековед-практик не только в силу своей профессии, но и по личной склонности.
Секаченко молчал, рассматривал Ефима немигающими живыми глазами.
Неэнергичный конвоир, с безразличным видом стоял, опершись о стенку.
Прием майору не понравился.
– А у вас что, гостям садиться не предлагают? – недовольно произнес он.
– А зачем тебе садиться? – негромко произнес Секаченко. – Тебе сейчас, дядя, надо руки в ноги брать и в аэропорт катиться.
Слова начальника службы безопасности Мимикьянова удивили. Всего майор ожидал, но чтоб так… Это ж какую уверенность в своих возможностях надо иметь, чтобы так разговаривать с офицером управления федеральной службы безопасности?
Майор слегка приподнял брови.
– Прямо сейчас в аэропорт? – спросил он.
– Сейчас, – кивнул хозяин кабинета.
– А что за срочность-то у вас такая? – поинтересовался майор.
Виктор Сергеевич изобразил на лице удивление тупостью гостя. Он откинулся на высокую спинку черного кожаного кресла и усмехнулся.
– Не у нас, голуба, срочность. У тебя! Тебе, дядек, надо срочно в свою Москву улетать.
– В Москву? – переспросил майор.
Никаких дел у него в Москве не было. Да и командировку ему выписывали в другом здании.
– В Москву, в Москву, в столицу нашей родины России, – охотно повторил Виктор Сергеевич.
– И для чего мне туда лететь? – поинтересовался заинтригованный майор.
– Как для чего? Как для чего? – изумился хозяин кабинета. – Чтобы здесь навсегда не остаться! У нас знаешь, какая печка в литейном? Не успеешь партийку на бильярде разогнать, а от человека уже и косточек не осталось. Один шлак.
Ефим был изумлен не меньше Виктора Сергеевича: «Вот так в открытую угрожать офицеру госбезопасности, курирующему завод? Может быть, Секаченко – просто идиот, по ошибке выпущенный из психбольницы? Не похоже… Как же все это понимать?» – спросил себя майор и не нашел ответа.
– Хорошая печка, – вслух согласился он. – А чем я вам так помешал-то?
Секаченко хмыкнул:
– Да, ничем ты нам помешать не можешь. Ничем! – он сжал ладонь в кулак. – И хозяева твои не могут. Забей себе эту мысль в черепок кувалдой! И тем, кто тебя сюда пригнал, передай! Седельникову передай! Варыгину передай! Пусть командировочные деньги поберегут, не тратят попусту! Потому что этот город – наш! И этот поселок – наш! И все, что тут есть – наше! И пульт, что ты тут ищешь, – тоже наш!
«Про каких хозяев он говорит? – спросил себя майор. – Кто такой Седельников? Кто такой Варыгин? А пульт? Уж не ГПУ ли он имеет в виду?»
– Что за пульт такой? – произнес он вслух.
– Да, ты дурачком-то не прикидывайся! – острый носик руководителя службы безопасности побелел и даже стал как будто еще острее. – Не знает он, что за пульт! А чего ты тогда сюда прикатил? Пельмени бачуринские покушать?
– Пельмени хорошие… – заметил Ефим, не зная, что сказать.
– Ты ж не первый, кто на чужое лапы поднял! – не поддержал разговор о кулинарии Секаченко. – Только что тут один, такой же, как ты, гость московский, круги по поселку вертел. Так вот он-то сразу понял, что жизнь у него одна. Вторую начальство не купит. Он даже вещи из гостиницы забирать не стал. На тачку, в аэропорт и – прощай Сибирь, здравствуй, столица! И жопа здорова, и голова цела! Что может быть лучше, а? Согласен, а спортсмен-метатель?
– Тогда, конечно, стоит подумать… – задумчиво произнес Ефим.
– Правильно, подумай! Только не долго. Пока здесь стоишь. Потом поздно будет. Ты вообще из каких? В органах, наверное, раньше служил?
«Почему – «служил»? – подумал Ефим. – Что же, он не знает, кто я такой? Спутали они меня с кем-то, что ли?»
Ефим кивнул и подтвердил:
– Служил когда-то… Раньше.
– Во! – обрадовался начальник службы безопасности «Локомотива». – Меня не обманешь. Я вашего брата верхним чутьем беру!
Он наклонил голову и внимательно рассматривал Ефима своими живыми глазами.
Вялый бригадир с безразличным видом смотрел в летнее окно.
– Ну, что, особист-резервист, выбрал, чем лучше быть: живым человеком в Москве или совком шлака в Сибири? – прервал молчание Виктор Сергеевич.
Майор молчал.
Секаченко резким движением выдернул себя из кресла и выбрался из-за стола-зеркала. Рост у него, против ожидания, оказался не высоким. Пожалуй, макушкой он вряд ли достал бы Ефиму до подбородка.
Виктор Сергеевич прошелся вдоль стола и остановился напротив майора. Ефим почувствовал: Секаченко напряжен, словно готовится неожиданно нанести удар. Мимикьянов тоже чуть расставил ноги, готовясь этот удар отразить.
И тут он почувствовал, как на его плечо легла ладонь вялого мужичка. Его пальцы оказались неожиданно твердыми, прямо, как плоскогубцы.
Ефим положил свою ладонь поверх чужой и сжал своей тоже совсем не пластилиновой лапой запястье противника. «Ох, как теперь славно можно провести бросок через бедро с поворотом», – подумал он и чуть отвел правую ногу назад.
Виктор Сергеевич быстрым движением выхватил из оперативной кобуры спрятанный под пиджаком «Макаров».
– Да, брось ты! – медленно произнес он. – Это ж – не кино. Это – жизнь. Никто тут с тобой толкаться не будет. Дырку тебе засверлим и все. Не сейчас, так через час. Понял, спортсмен-полисмен?
Произнеся эти слова, хозяин кабинета неожиданно резко отпрыгнул назад. Сделал он это так ловко, будто в подошвах у него прятались мощные пружины.
Направив ствол в грудь Ефиму, он негромко произнес:
– Пук! И нет тебя.
Дело принимало оборот не приятный.
Майор поиграл желваками и посопел носом, что должно было продемонстрировать трудный процесс принятия решения. Потом сдавшимся голосом произнес:
– Раз так… Если все так серьезно… Ладно. Улечу.
– Вот так-то лучше! – усмехнулся Виктор Сергеевич. – Правильно, соображаешь! Я вижу, ты человек – не глупый! Финтить не станешь! Но на всякий случай, имей в виду: разговоров с тобой больше не будет! Улетишь, так мы тебя больше и не увидим никогда! А не улетишь, так с трупом, какие разговоры? Правильно я говорю, а, капитан? Или, кем ты там в запас ушел?
– Старшим прапорщиком, – буркнул майор.
– Каждому – по способностям, дураку – по его образованию, так? – кивнул Секаченко и спрятал «Макарова» под пиджак, в оперативную кобуру.
Расстался Ефим с начальником службы безопасности акционерного общества «Локомотив» как будто мирно: во всяком случае, без драки и стрельбы.
Выйдя из бывшего здания специального конструкторского бюро «Экран», майор направился не к Южной проходной, через которую его ввезли на территорию завода, а к дальней – Восточной. Пошел он по узкой асфальтовой дорожке, зажатой между бесконечной краснокирпичной стеной Инструментального цеха и непроницаемой стеной разросшейся сибирской яблони-дички.
В мае она наполняла горький заводской воздух таким сладким ароматом, что, выйдя из пахнущих металлом цеховых пространств, люди на какое-то время даже замирали на месте. А потом, сомкнув губы, как кошки, тянули воздух носами, забитыми крохотными каплями мазута и стальной пудрой.
Двигаясь вдоль стены, майор поравнялся с большим открытым окном. В сумраке цеха он увидел рабочего в берете и синей спецовке, склонившегося над суппортом металлорежущего станка. Из-под резца, прикасающегося к бешено вращающейся стальной заготовке, выползала длинная сизая металлическая ленточка, вьющаяся, как серпантин. Будто, почувствовав взгляд, станочник оторвал резец от детали и поднял голову. Его лицо закрывали большие защитные очки с резиновыми бортиками по периметру. Он походил в них на вынырнувшего со дна моря водолаза или летчика-испытателя высотных истребителей.
В обращенных к нему стеклах Ефим увидел зеленую стену листвы и свое собственное вытянутое, словно в комнате смеха, лицо. Рабочий стоял и смотрел на него. И оттого, что майор не видел его глаз и выражение лица, Ефиму стало как-то не по себе.
Он вдруг заметил, что почему-то стоит на месте.
Токарь вновь опустил зеркала очков к станку, подвел суппорт к тускло блестящей цилиндрической заготовке и опустил резец. Тут же из-под его острого конуса поползла, закручиваясь серпантином, сизая лента стружки.
Ефим сдвинулся с места и прибавил шаг.