– Спрашивал, можно ли в домашних условиях собрать одно изделие…
– Какое изделие?
Гергелевич смял на один бок свои лошадиные губы и замолчал. Потом произнес:
– Да, неважно. Прибор один электронный.
– Это уж не ГПУ ли? – спросил Мимикьянов.
Гарри Григорьевич удивился. Его редкие брови взметнулись на лоб, а квадратные губы вытянулись в трубку.
– Ну, допустим, ГПУ, – сказал он.
– И, что же вы ему ответили?
Гарри Григорьевич взял со стола карандаш, повертел его в руках и начал рисовать на листе бумаги, под строчкой формул, солнце – кружок с отходящими от него во все стороны прямыми линиями.
– Ответил, что это не возможно, – кончив рисовать, сказал он.
– Так ли уж не возможно? – наугад спросил майор.
Генерал собрал складки на переносице.
– Ну, видишь ли, Ефим Алексеевич, в чем дело… Принцип работы ГПУ в СКБ не знал никто, за исключением главного конструктора, и еще двух человек. Но никого из них уже нет на свете. Люди, знаете ли, смертны, Ефим Алексеевич. Всем остальным сотрудникам бюро давались задания по конструированию отдельных деталей и узлов! Отдельных! Во что целое, все эти узлы и детали объединяются, никто из сотрудников «Экрана» не знал.
– А, если кто-то самостоятельно додумался до принципа работы ГПУ, а? – не отступал майор.
– Ну… – задумчиво протянул Гергелевич. – Это вряд ли… Нет, не возможно! – стукнул он ладонью по столу. – Тут нужен особый ум! Не нормальный, такой как у академика Дороша. В смысле, не обычный ум! А такие люди рождаются раз в столетие, да и то… не в каждое!
– А все-таки… – не отступал Ефим. – Можно в домашних условиях самостоятельно собрать этот пульт управления?
Генерал посмотрел в окно, подумал и медленно произнес:
– Конструкционная сложность ГПУ не так уж и велика, она примерно соответствует общему уровню развития современной техники. Но прежде чем собирать прибор, надо же знать, для чего он предназначен… А я, все-таки полагаю: обычный человек додуматься до принципа работы ГПУ не в состоянии… Нет, – решительно закончил он, мотнув головой.
Ефим обвел глазами солнечную комнату, остановился взглядом на переносице хозяина столовой и спросил:
– Ну, а вы, Гарри Григорьевич?
Они молча смотрели друг на друга.
– Что – я? – наконец, произнес Генерал.
– Вы-то принцип работы ГПУ знаете?
Гергелевич опустил взгляд.
– Нет, я тоже не знаю… – он посопел лошадиным носом, а потом негромко добавил: – Хотя, кое о чем догадываюсь… Я, все-таки, работал начальником ведущего отдела.
– О чем догадываетесь? – волчьей хваткой вцепился в старого скакуна Мимикьянов.
– О принципе работы ГПУ… – Гергелевич потер сухие ладони, будто озяб. – И скажу тебе: это такая идея… Такая идея! Ее, даже подготовленному человеку понять и принять трудно… Почти не возможно!
Ефим пальцем нарисовал на скатерти то ли вложенные один в другой концентрические круги, то ли мишень, и тихо произнес:
– И что, этот ГПУ очень опасен?
– Опасен? – переспросил Гарри Григорьевич, бросил взгляд в летнее окно и ответил: – Так опасен, что опаснее и не бывает…
Он оборвал себя на восходящей интонации, будто кто-то под столом наступил ему на ногу или даже незаметно сунул кулак под ребра.
В наполненной светом столовой будто бы повисло напряженное, полное скрытой опасной энергией, электрическое поле.
Генерал пожевал губами и, вскинув глаза на Мимикьянова, сказал:
– Ефим Алексеевич, говори прямо: ты хочешь узнать, не собрал ли я ГПУ на своей кухне?
– Хочу, – неожиданно для себя брякнул Ефим.
Гарри Григорьевич потер большой подбородок и ответил:
– Нет, я его не собирал.
В комнату ворвался перестук вагонных колес. Это по железнодорожному пути, проходящему рядом с поселком, бежал поезд.
Так-это-так-это-так-это… – выговаривали его вагоны на рельсовых стыках.
На стене перед глазами Ефима висели две фотографии.
На одной из них было снято через телескоп полное солнечное затмение. Пылающий круг звезды был закрыт черным диском луны. И вокруг этого диска сияла солнечная корона – потоки лучей, испускаемые поверхностью звезды в холодный Космос. На соседней фотографии была степь. Над ней плыли по летнему ярко-синему небу белые, полные влаги облака.
Мимикьяновская Интуиция вела себя так тихо, словно она покинула родной дом и уехала в отпуск.
Раздался уверенный стук женских каблуков. В комнату вошла Генриетта Павловна. В руках у нее находился поднос. Она принесла чай.
15. Генерал нарушает табу
Мать Генриетты Павловны Эссель работала экономкой у первого главного конструктора СКБ «Экран» академика Дороша.
Она была коренной сибирской немкой. Ее предки попали в эти края еще в далекие времена Екатерины Великой, переселявшей за Урал безземельных саксонских крестьян.
Говорили, что отцом Генриетты был кто-то из немецких военнопленных, работавших после войны на строительстве здания конструкторского бюро.
В пятьдесят шестом, вскоре после того, как последним пленным солдатам разрешили вернуться на родину, у нее родилась дочь, которую она назвала Генриеттой.
После окончания профессионального училища, готовящего поваров, Генриетта всю жизнь проработала в заводской столовой. Она дважды была замужем, один раз – не удачно, второй раз – напротив, – очень удачно, но любимый муж погиб в автомобильной аварии.
Когда в поселке появился одинокий доктор наук, Генриетта Павловна начала подрабатывать у него экономкой. Ходили слухи, что в его большой квартире она выполняла не только обязанности не только наемной хозяйки. Но отношения с ней Гергелевич не оформлял, и семейной парой они по улицам поселка не ходили.
У Генриетты Эссель имелась статная фигура, полная грудь и высокая, как у Екатерины Великой, прическа из черных, с легкой сединой волос. Ягодицы перекатывались у нее под юбкой, словно большие подшипники из твердого баббита. Темные глаза смотрели строго, а выдвинутая вперед нижняя челюсть свидетельствовала о твердости характера. Но Генриетта Павловна совсем не представляла собой какой-то мужеподобный тип. Напротив, от ее сильной фигуры и правильного лица с нежной светлой кожей шло манящее женское очарование.
Ефим знал, что вплоть до восемнадцатого века разговорным языком крестьян и ремесленников Южной Германии являлся совсем не старонемецкий, как можно было предположить, а тюрско-татарский язык. Не из этих ли могучих крещеных степняков и происходила Генриетта Павловна? – думал майор.
В начале пятидесятых главный конструктор СКБ «Экран» Дорош жил как раз в той квартире, где теперь пенсионерствовал бывший начальник отдела номер один Гарри Григорьевич Гергелевич, по прозвищу Генерал. Так что, Генриетта Павловна приняла эту квартиру, словно бы по наследству от матери.
Рассказывали, именно в ее столовой академик Дорош принимал приезжавшего в СКБ Лаврентия Павловича. В поселке существовала легенда: здесь за ужином, после тарелки острых бачуринских пельменей, всемогущий министр сказал Зиновию Матвеевичу:
– Ты, Зиновий, не обижайся, что мы такие средства на атомную бомбу кидаем! Это все маскировка для Запада! Думаешь, мы всерьез с ними в гонку за атомную бомбу впряглись, а тебе не поверили? Нет! Хозяин все понял! Он тебе верит! Он сказал: «Дорош прав! Природа устроена так, как он говорит. Если Дорош то, что обещал, сделает, история Дороша не забудет! Во всех городах мира памятники ему поставим! Из золота». А ты, Зиновий, знаешь, как Хозяин сказал, так и будет! Ты только не подведи!
Ефим взял из рук Генриетты Павловны блюдце с золотистым ранетковым вареньем и повернулся к Генералу:
– Гарри Григорьевич, а почему вы милиции не сказали, что Чапель к вам заходил?
Гергелевич пожал плечами:
– Так, меня никто и не спрашивал. Никто ко мне из милиции не приходил.
– Ну, сами бы в милицию зашли, – упрекнул майор. – Рассказали бы о его визите. Ведь человек все-таки пропал! Неужели не знаете?
– Да знаю, конечно… Здесь в поселке все про всех знают… Но он сам просил не говорить никому, что он у меня был! И еще, когда я его провожал, он на лестничной клетке меня предупредил: «Если искать станут, вы не беспокойтесь, мне тут на недельку в одно место смотаться надо, дело служебное, секретное, не нужно чтобы о нем знали…» Вот я в милицию и не пошел.
– Понимаете, Гарри Григорьевич, получается, вы его последним видели… – с нажимом произнес майор.
– Ну! Разве? – удивился Гергелевич.
– Да, так…
– Ну, я этого не знал… – покачал головой Генерал. – Мне показалось, он вроде с кем-то еще из бывших «экранщиков» встретиться собирался…
В солнечном мире столовой повисло молчание.
Взгляд Ефима бродил по комнате пока не уперся в географическую карту в медной раме под стеклом. Она висела на стене у двери в коридор. На ней была изображена Европа с прилегающей акваторией Атлантического океана. Что-то привлекло в ней майор. Он поднялся и подошел к двери.
Карта, как карта. Ничем не отличающаяся от тех, что есть в школьных атласах.
Кроме одного.
За западной оконечностью Европы, недалеко от Гибралтара неизвестный географ поместил большой остров, похожий очертаниями на уменьшенную Австралию. Судя по коричневой раскраске, остров был гористым с двумя большими зелеными долинами. Поперек острова лежала надпись черной латиницей: Atlantida.
Об этом острове больше двух тысяч лет назад написал древнегреческий философ Платон. Он утверждал, что на нем располагалось могучее государство с очень высоким уровнем развития цивилизации. Возможно, даже превосходящим тот, что мы имеем сейчас.
Атланты могли с большой скоростью передвигаться по суше, летать по воздуху и плавать под водой. Они располагали какими-то устройствами, позволяющими получать энергию из окружающего эфира. Их эскулапы могли лечить самые тяжелые заболевания, проводить трепанацию черепа и вставлять в сердца искусственные клапаны.
Жители острова не знали войн и социальной вражды. Их города были благоустроены: атланты жили в просторных каменных зданиях, к каждому из которых были подведены водопровод и канализация. Они ходили по широким мощеным улицам и плавали в лодках по чистым каналам.