Ричард Холбрук, исходя из того, что сербские спецслужбы его подслушивают, прямо из Белграда позвонил в Вашингтон:
— Я полагаю, вы согласны, что мы не можем позволить, чтобы нас отвлекал или тормозил визит Примакова. Мы все равно разбомбим Милошевича к чертовой матери, если он не выведет войска и не прекратит противоправные действия в Косово, поскольку зверства, которые он совершает, — прямой повод для бомбардировок.
— Совершенно справедливо, Дик, — услышал он в ответ. — Мы здесь тоже смотрим на это именно так.
Строуб Тэлботт соединился с американским поверенным в делах в Белграде Ричардом Майлзом и передал ему официальные инструкции: сжечь секретную переписку, собрать вещи и покинуть здание посольства.
В девять вечера по московскому времени вице-президент США перезвонил Примакову:
— Евгений, наши дипломатические усилия не дали результата. Ежедневно сербские силы убивают невинных людей, разрушают деревни, выгоняют людей из своих домов. И мы готовимся к удару. Прошу понять, что речь идет о том, чтобы остановить убийство ни в чем неповинных людей. Если ты примешь решение отложить свой визит, то предлагаю отметить в сообщении для прессы, что визит не отменяется, а откладывается, то есть мы как можно скорее назначим новый срок его проведения.
— Прежде всего хотел бы поблагодарить тебя за откровенность, — сказал Примаков. — Мы дорожим отношениями с Соединенными Штатами. Однако мы категорически против военных ударов по Югославии. Считаю, вы делаете огромную ошибку. В условиях, когда ты говоришь, что удары по Югославии неминуемы, я, разумеется, прилететь в Вашингтон не могу.
Евгений Максимович соединился с Ельциным.
Президент одобрил его решение.
Самолет главы российского правительства развернулся над Атлантикой и взял курс на Москву. Разворот над Атлантикой стал одной из самых громких политических акций Примакова.
Вернувшись домой, Евгений Максимович позвонил Слободану Милошевичу, сказал, что готов прилететь в Белград, если югославское руководство готово подписать политическое соглашение по Косово.
— Я вам очень благодарен за предложение о помощи, за поддержку, — ответил Милошевич. — Но вчера парламент Сербии полностью отверг это соглашение.
Примаков понял, что поездка в Белград не имеет смысла. Как и в случае с Саддамом Хусейном, он пытался спасти тех, кто вовсе не желал договариваться. И Ираку, и Югославии было нужно только одно — столкнуть Россию с Западом в надежде, что Москва сорвет натовскую военную акцию. Это почти удалось.
Ельцин по телефону чуть не кричал на президента Билла Клинтона:
— Не толкай Россию к войне! Ты знаешь, что такое Россия! Ты знаешь, что у нас есть! Не толкай Россию к этому!
В ночь на 25 марта 1999 года начались бомбардировки Югославии. Примаков убеждал западных политиков:
— Под ударами натовской авиации не удастся заставить Милошевича сесть за стол переговоров. Это нереальная задача.
Но вскоре оказалось, что именно бомбардировки заставили Милошевича пойти на попятный и кровопролитие в Косово прекратилось…
Секрет Примакова, как говорили, состоял в том, что в его речах все слышали то, что хотят услышать. Либерально настроенные граждане — обещание рыночных реформ и свобод. Коммунисты — государственное регулирование и контроль.
И верно. Некая двусмысленность постоянно присутствовала в высказываниях Примакова. Он рассуждал о необходимости чрезвычайных мер, но тут же замечал, что это отнюдь не введение чрезвычайного положения. Обещал «круто взять курс на то, чтобы продолжить движение к демократии, к реформе общества, к строительству многоукладной экономики, плюрализму политической жизни». И тут же бросал фразу:
— Мы не можем идти дальше, рассчитывая, что все решит рыночная стихия.
Евгений Максимович — дипломат, поэтому не так важно было прислушиваться к его словам, как следить за его действиями.
Поддержка, которую получил Примаков, — результат того, что он с первого своего шага в большой политике сделал упор на стабильность и на согласие в обществе. Причина того, что Примаков прошел на «ура» в Думе и пользовался поддержкой левой оппозиции, не только в том, что он взял бывшего первого заместителя председателя Совета министров СССР по оборонному комплексу Юрия Дмитриевича Маслюкова и бывшего первого заместителя председателя Совета министров РСФСР по агропромышленному комплексу Геннадия Васильевича Кулика вице-премьерами, а в том, что он с самого начала искал согласия и компромисса.
Больше всего сил и времени уходило у него на то, чтобы убедить в своей правоте политических оппонентов и союзников, добиться их согласия на реализацию своих идей. Примаков по натуре был осторожен, продумывал каждый шаг и двигался, как по минному полю, поэтому на посту премьер-министра, возможно, допустил куда меньше ошибок, чем кто-то другой на его месте. Но вместе с тем его упрекали в том, что он не идет на решительные, радикальные, хотя и непопулярные меры, которые только и могут вытащить страну из кризиса.
Он следовал формуле «Политика — это искусство возможного». Он знал, что надо сделать много больше, и готов был это сделать, но понимал, что сейчас это невозможно. Правительство, которое называли прокоммунистическим, левым, красно-розовым, через три месяца разработало и пришло в Думу почти с той же программой, которую предлагали ненавистные молодые реформаторы. Это свидетельствует только об одном — экономика подчиняется объективным законам.
Андрей Николаевич Илларионов, который долгое время был советником президента Путина по экономическим вопросам, не принадлежит к числу поклонников Примакова. Но в газетном интервью он признал заслуги Евгения Максимовича на посту главы правительства:
— Мне вспоминается конец 1998-го — начало 1999 года. Тогда премьер-министром был Евгений Примаков, чьи публичные выступления вряд ли могли сойти за образец либерализма, за что он и получил в свой адрес немало критических стрел. Однако именно тогда у нас начался экономический рост. А чуть позже стало ясно, что экономическая политика, проводившаяся в тот период, по своему качеству оказалась наилучшей за несколько десятилетий.
Примаков приступил к работе с большим, невиданным кредитом доверия. Ни один глава правительства не имел такой массовой поддержки. Но всякий кредит, в том числе и кредит доверия, рано или поздно исчерпывается.
Понимал ли Евгений Максимович, что и его премьерство может оказаться недолгим? Что если он не сумеет справиться с кризисом, на него обрушится бешеный шквал критики, справедливой и несправедливой? Способен ли он в какой-то момент, увидев, что ничего не получается, махнуть на все рукой и уйти?
Я задавал этот вопрос всем его друзьям.
Ответы были почти одинаковые:
— Он не способен так поступить. Он невероятно настойчивый и упорный человек. Евгений Максимович не хотел становиться премьер-министром и отказывался искренне. Но теперь это значения не имеет. Он согласился, значит, принял на себя ответственность и уверен в том, что справится. Не справиться — это же для него означает опозориться. Этого он никогда не допустит…
Опросы общественного мнения показывали, что Евгений Примаков — самый популярный и влиятельный человек в стране. Раньше эту позицию занимали только два человека: как правило, Борис Ельцин и иногда, в порядке исключения, Виктор Черномырдин. Теперь же президент России отступил на второе место.
В конце октября 1998 года рейтинг доверия Примакова был самым высоким в России. По данным Всероссийского центра изучения общественного мнения, ему доверяли четырнадцать процентов россиян. На втором месте был Зюганов (десять процентов), на третьем-четвертом — Явлинский и московский мэр Юрий Михайлович Лужков (по семь процентов). Пятое место занял губернатор Красноярского края генерал Александр Иванович Лебедь (пять процентов).
В середине ноября шестьдесят восемь процентов опрошенных одобрили идею поручить Примакову исполнять обязанности вице-президента России (хотя такой должности уже не существовало). На вопрос о том, кто из политиков способен объединить политические силы, на первом месте оказался Примаков — тридцать процентов опрошенных. На втором Юрий Лужков — двадцать один процент.
В конце года опрос общественного мнения показал, что число одобряющих действия Примакова за два месяца еще выросло. Его называли самым популярным политиком 1998 года. Конечно, в этих опросах была некая неточность. Оценивалась скорее не популярность, то есть благорасположенность публики, а степень интереса к нему и мера его влияния на общественную жизнь. Начиная с сентября, все внимание было сосредоточено на Примакове. Вот и казалось, что он самый популярный политик в стране.
Социологи уже прикидывали, есть ли у него шансы на победу в президентских выборах 2000 года, вычисляли, кто именно за него проголосует, какие силы поддержат нынешнего главу правительства. Многие хотели видеть Примакова президентом именно потому, что он ни разу не заявил о своем желании стать президентом. Избиратели инстинктивно верят неамбициозным людям.
Сам Примаков относительно выдвижения его кандидатуры на пост президента выразился в ту пору предельно откровенно:
— Всякое безумство должно иметь пределы. Я исчерпал свое, согласившись на премьерство…
«Возможно, Евгений Максимович себя недооценивает, — писал я в начале 1999 года. — В нынешних обстоятельствах он, несомненно, не станет баллотироваться в президенты. Но ведь обстоятельства могут перемениться».
Отставка и обида
Первоначально Ельцин зависел от Примакова и даже в определенном смысле заискивал. Евгений Максимович потом расскажет, что через две недели после его назначения президент вдруг многозначительно и доверительно заговорил с ним:
— Я хотел бы обсудить ваши перспективы как моего преемника. Что нам следует делать в этом отношении.
Примаков благоразумно отказался развивать эту тему:
— У меня нет никаких президентских амбиций. Вообще считаю, что не смог бы по-настоящему работать во главе правительства, если бы нацелился на президентскую гонку…