Глава одиннадцатая НОВЫЙ СТИМУЛ
Возвращение Гордеева было явно нетриумфальным. Да в его положении вообще особо торжествовать не приходилось. Гораздо лучше было бы тихо и почти незаметно продолжать поиск доказательств невиновного подзащитного.
В последний день перед отъездом в Москву пришлось потрудиться, буквально собрав все силы. Поскольку сотрясение все-таки роль свою сыграло. Голова болела, и Гордеева мутило, по его же выражению, словно беременную бабу. Андрей Репин и полковник Предыбайло с пониманием отнеслись к этому его состоянию. Первый собственноручно записал все основные свои показания, а второй не ограничивал свидания адвоката с подзащитным во времени.
Возвращался Юрий в кабине лесовоза, а в Вакуловке, в леспромхозе, его встретил Агеев. Посочувствовал, поострил, конечно, малость, чтоб развеять гордеевский пессимизм, и отправились они в Вологду.
Особо пересказывать суть происшедшего в колонии майору Переведенцеву Юрий Петрович не стал, но ведь и отсутствие паспорта следовало как-то объяснить. Майор был мужиком сообразительным и запросто устроил адвокату и его «охране» двухместное купе в купейном вагоне в ближайшем же проходящем на Москву поезде.
И вот он дома. Вечером Гордеев по приглашению Вячеслава Ивановича отправился к нему на Енисейскую. Там уже был Денис, ожидали также Турецкого с Меркуловым. Повод для встречи друзей был Гордееву не совсем понятен: вроде ни у кого не намечалось дня рождения, праздников тоже не было.
– А просто воскресенье что, уже не праздник? – удивленно поднял брови Грязнов-старший. – Ну давай рассказывай пока о своих приключениях.
Юрий начал живописать, но, едва дошел до своего удостоверения, найденного в сугробе в непотребном виде, Грязнов обрадованно захохотал, будто смешнее в своей жизни ничего не слышал. Гордеев даже обиделся немного. Но Вячеслав Иванович стал тут же его успокаивать:
– Нэ журысь, хлопче! Как, бывало, говаривала наша Шурочка. – Это он свою бывшую начальницу вспомнил, покойную давно уже. – Новый паспорт мы тебе сварганим – не проблема. Еще лучше будет, с орленком табака на обложке! Но ведь знаешь, о чем я подумал, когда услыхал об этой твоей неприятности еще от Дениски? Ты ж ему как бы намекнул по телефону.
– Я уж не помню, наверное, говорил, а что? Это очень важно?
– В принципе кому как… Ты мне, друг мой, вот чего скажи. Разглядеть-то хоть этого своего налетчика успел?
– Ну, во-первых, уже смеркалось немного. Потом была на нем не то широкая такая куртка с капюшоном, не то тулуп с меховым воротником и огромной шапкой.
Но теперь, припоминая мелькнувшие подробности, Юрий мог почти с уверенностью сказать, что лицо у напавшего на него было достаточно молодым, в смысле – не отягощенным бородой и усами, какие обычно бывают у местных лесорубов. Нынче ведь и молодежь любит похвастать растительностью на лице, почему-то считая ее признаком особого, что ли, мужества.
– Думаю, было ему лет под тридцать. Ростом пониже меня. Я ничего и сообразить не успел, как он меня достал чем-то, причем вот сюда. – Юрий положил ладонь на темя. – Это ж каким надо орудием…
– Эх ты водила! – ухмыльнулся Грязнов-старший. – Да обычной монтировкой! А что он, по-твоему, по поселку должен был с кирпичом ходить? Или с дубиной? Головой думай… Хотя да. – Он понимающе почесал собственную макушку. – А еще что-нибудь характерное в нем успел заметить? Шрам там, фиксу, например, ну такое, что в глаза первым делом бросается?
– Нет, – вздохнул Гордеев.
– Жаль, – развел руками Грязнов и будто потерял к Юрию всякий интерес. – Ладно, мне с тобой все ясно. Приедут Костя с Саней, ты им еще разок эту историю про ксиву свою расскажи, пусть тоже посмеются…
– Ну, дядька, ты у нас садист! – засмеялся Денис. – Зачем же человека мучить?
– Я знаю зачем, – как-то непонятно многообещающе отмахнулся Вячеслав Иванович. Но объяснять не стал.
Между прочим, встреча с Меркуловым и Турецким была бы Гордееву более чем кстати. Он и сам, едучи сюда, хотел напроситься, предварительно, естественно, посоветовавшись с Вячеславом Ивановичем, на прием в Генеральную прокуратуру, к Меркулову. И поэтому лучшего способа сформулировать свою просьбу, нежели сделать это во время застолья, просто не существовало. Как говорится, на ловца и зверь бежит.
Юрий полагал, что собранных материалов было вполне достаточно, чтобы в Управлении по надзору за уголовно-судебными делами той же Генпрокуратуры истребовали дело Репина из Мосгорсуда, изучили внимательно и внесли протест в порядке надзора в вышестоящую судебную инстанцию, каковой является Верховный суд Российской Федерации. Гордееву казалось, что, опираясь на имеющиеся у него показания Репина, Ознобихина, Юлии Поспеловской, а также Лукина, он смог бы доказать невиновность Андрея. Зато вину Носовых доказывать совсем не его дело. Не его компетенция. Этим должен заниматься не адвокат, а следователь. И в этой ситуации наиболее разумный, оптимальный, так сказать, вариант могли бы подсказать именно Меркулов с Турецким.
Ждал их с большой надеждой Юрий Петрович, даже от предварительной рюмки отказался, чтобы постараться изложить свою просьбу максимально внятно: головка-то все же побаливала еще. И пластырь на выстриженном темени выглядел этакой еврейской шапочкой – кипой, которая при абсолютно славянской физиономии Гордеева смотрелась вызывающе глупо. Чего, естественно, не мог не отметить вслух повеселевший от чего-то Вячеслав Иванович.
Ну, словом, ждал. И дождался.
Меркулов был, конечно, как всегда, спокойным, вежливым и вообще достойным человеком – в том плане, что не позволял себе откровенно насмехаться над несчастьями себе подобных. Чего никак нельзя было сказать о том же Грязнове-старшем, не говоря уж об Александре Борисовиче. Последнего хлебом не корми, дай только всласть поиздеваться над ближним! И он, естественно, хохотал как ненормальный, слушая печальную исповедь своего же товарища. Юрий хотел было уже обидеться, но потом вспомнил, с кем имеет дело, и обреченно махнул рукой.
Но при этом он заметил, что старшие его товарищи как-то довольно странно переглядываются, будто знают некую тайну, недоступную ни ему, ни Денису.
Отсмеявшись и тяпнув за новоявленного «обоссанного адвоката», который, по всем понятиям, должен был теперь жить долго-долго и счастливо – обычай какой-то отыскался, – Грязнов уже спокойным голосом спросил Турецкого:
– Ну хорошо, смех смехом, а ты что на это скажешь, друг мой Саня? Ничего не напоминает?
Меркулов живо, с хитроватой улыбочкой, которая особенно делала его лицо мудрым аки у змия, поглядел на них и заметил, что многие достаточно опытные преступники попадались именно на таких вот совершенно идиотских, вызванных исключительно наглой оборзелостью – во загнул! – проколах.
– Ну, Александр, – закончил он, – что ж ты молчишь? Забыл?
– Да автограф этот я помню, – скучным голосом ответил Турецкий. – Фигурант никак не наклевывается. Птичье что-то. Сорокин? Воронин?
– Воронцов, – улыбнулся Меркулов. – Ворон щербатый. Два передних зуба вставные.
– Ага, вспомнил! – воскликнул Гордеев. – Он вроде ощерился вот так, слегка, когда я повернулся к нему и сразу отключился. Блеснуло у него что-то.
– Похоже, он? – сказал и Турецкий, добавив Гордееву: – Ленечка Воронцов – вот как зовут того засранца. Чего там у него было-то, Славка?
– Две ходки. Обе по старой еще сто сорок шестой – за разбой. Возле трупа оставлял свою метку. Недавно засветился по сто пятой, правильный товарищ…
– Так это ж… – удивился такой нелогичности Гордеев.
– Если ты про мочу, то это, брат, цинизм, – наставительно заметил Турецкий. – Но ты возьмись и докажи, что убивал именно он!
– Так он как, еще и меня убил, что ли? Как надо понимать? – обескураженно спросил Гордеев.
– Понимай как хочешь, – хмыкнул Грязнов-старший. – Может, просто шума не хотел лишнего. Приложил-то ведь, сам говоришь, основательно? Опять же и за сугроб закинул, чтоб не нашли с дороги. Сугробы-то высокие?
– А то! Пока перелез, думал, сдохну. В горах такого напряжения не было.
– Ну вот, а я о чем? Замерз бы, что и требовалось. И никаких тебе убийств. Значит, и киллера искать не надо. Скажут: этот вот хрен куда-то лез, да хоть и на тот же забор, сорвался и башку разбил. Потому и замерз. Какой же тут криминал? По местным-то понятиям? Вот только с удостоверением нестыковочка… Непонятно. Любой же прохожий…
– Так ведь где я, а где мое удостоверение? Его в сотне метров, в стороне, нашли.
– А-а, ну тогда и спорить больше не о чем. Ты сам его по пьяни и выронил, мимо собачка бежала, хвостиком махнула, ножку приподняла…
– Ага, а потом раскрыла, прочитала и стоймя в сугроб воткнула?
– Ну, значит, не собачка, – терпеливо закончил Грязнов. – Ты, часом, снега с мочой для анализа не прихватил с собой?
– Я похож на идиота?
– Вообще-то… не очень, – засмеялся Грязнов. – Ладно, закрываем тему. Когда мне Дениска пересказал эту историю, я, честно скажу, стал думать, что меня в ней зацепило. Вот тогда и вспомнил. И послал в Вологду нашим парням, на всякий случай, фотографию Ленечки Воронцова. Он же у нас опять в розыск объявлен… Найдут – слава богу, не найдут – он же все равно сюда вернется. А вот что касается твоего парня, Юра, тут у меня все-таки сомнения не исчезли. Ты этому Предыбайло веришь сам-то?
– Хотелось бы…
– Ну посмотрим.
– Вот что, дорогой товарищ, – решил действительно положить конец проблемам Юрия Петровича Меркулов, – давай-ка наливай, а то, я чую, грязновские котлеты в духовке с минуты на минуту совсем сгорят, но завтра утром со всеми своими материалами пожалуй ко мне. Тебе ведь это требуется, я прав?
– Точно! – обрадовался Гордеев. – Только я все прикидывал, как напроситься, чтобы…
– А ты без «чтобы» – приезжай к половине второго, и все обсудим. Саня, и ты загляни. На всякий случай, как говорит твой друг Вячеслав, ладно?
– Во-во, нашлась дурная голова, на которую всякую тухлятину можно повесить!