Нет, не мог примириться Южин с решением комитета по поводу Ростовского полка. Ведь другой раз такой случай может не представиться…
О событиях в этом полку стало известно накануне заседания Московского комитета РСДРП. Солдаты восстали против командиров и предложили свои услуги Совету. Как уговаривал Михаил Марата воспользоваться волнениями ростовцев, чтобы немедленно начать восстание! Он помнил, что говорил Ленин но поводу завоевания армии во время событий на «Потемкине». Но Московский комитет высказался против немедленного выступления. Да, против большинства МК Марат, не пошел, а Южин с огромной горечью сказал: «Товарищи, это самая большая ошибка, которую мы совершаем сейчас». МК ограничился воззванием по поводу событий в Ростовском полку: «Товарищи! Царскому правительству с каждым днем труднее приходится. Последняя опора его — войско тоже поколебалось и начинает прямо восставать против него. После Севастополя, Кронштадта, Пятигорска, Риги и Самары заволновались войска и у нас в Москве. В Ростовском полку удалены все офицеры, сняты все правительственные караулы, — казармы и оружие в руках восставшего полка.
В других войсках тоже неспокойно.
Не сегодня-завтра, может быть, настанет решительный день, когда войска… выйдут на улицу. Близок, быть может, день решительного боя. Готовьтесь же, товарищи, к тому, чтобы оказать помощь нашим товарищам солдатам. Готовьтесь к тому, чтобы и всеобщей стачкой, и другими мерами помочь нашим товарищам и дружным натиском свергнуть общего врага. Организуйтесь, готовьтесь к решительному бою!»
Михаил Иванович перечитывал это. воззвание, и ему казалось, что в нем как раз проглядывает какая-то нерешительность, в то время как настала пора действий. А в начале декабря Южин убедился, что благоприятный момент был действительно упущен…
…В начале декабря… Не могли тогда предположить ни Марат, ни он, Михаил, что столь безжалостной окажется к ним судьба, что они, стоявшие во главе Московского комитета партии в самый сложный период подготовки революционного восстания, не смогут выйти вместе с рабочей Москвой на баррикады, что нелепый, глупый, слепой случай вышибет их из седла, как всадников на скаку.
Только накануне состоялось заседание Московского комитета РСДРП, которому суждено было стать историческим: на нем было принято решение о вооруженном восстании. Делегации рабочих завода Гужона, фабрик Шмита, Мамонтова, Прохоровской мануфактуры, Брестских железнодорожных мастерских сказали, что их дружины вооружены и готовы к сражению против царизма…
Голосование, на котором настояли рабочие, сомнений не оставило ни у кого.
Наутро по всей Москве были расклеены прокламации — воззвание комитета РСДРП:
«Товарищи! День решительного сражения с правительством наступил. Правительство шибко зазналось. Слишком нагло действует. Поэтому собрание представителей сознательных товарищей социал-демократов всей Москвы, созванное МК РСДРП, решило начать всеобщую политическую стачку для борьбы с правительством…»
Ах, если бы знать, что произойдет той темной, жуткой московской ночью в Косом переулке за Страстным монастырем! Если бы знать… Но разве могли предположить два большевика, два опытных подпольщика, что один из участников совещания, эсер Переверзев, приведет за собой «на хвосте» целую ораву жандармов. Сколько раз помогала им ночь, сколько раз была их верной союзницей, а тут…
Им необходимо было провести совещание о выпуске «Известий Совета рабочих депутатов» — Южин должен был редактировать их в дни восстания и выпускать вместо всех ранее выходивших газет. Он принес с собой первый номер «Известий»; надо было договориться о выпуске последующих.
И вдруг — облава, целое подразделение жандармов. Сопротивление оказалось бессмысленным.
И Михаил, и Марат не впервые встречались с жандармерией и полицией и ареста могли ожидать каждый день, каждую минуту. Однако сейчас, в самый канун восстания, — что может быть несправедливее!
Но и жандармы просчитались: они и знать не знали и ведать не ведали, что этой ночью им в руки попали руководители готовящегося восстания. Только поэтому Марат, Южин и все их товарищи избежали неминуемой смерти. Да и рабочие Москвы не знали о случившемся. Машина декабрьского восстания была запущена, и ничто не могло ее остановить. Уже строились колонны демонстрантов, уже проверялось, надежно ли оружие, написаны ли лозунги, готовы ли красные революционные флаги. Первый штурм царского самодержавия, подготовленный московскими большевиками во главе с Виргилием Шанцером-Маратом и Михаилом Васильевым-Южиным, начался.
В Астрахани
«Совершенно секретно
Выписка из агентурных сведений по г. Астрахани по Российской социал-демократической рабочей партии.
Розыском заведует полковник Бураго…
Астраханская социал-демократическая организация деятельность свою прекратила…»
Полковник Бураго под этими словами поставил свою размашистую подпись. А несколькими днями позже, сидя в своем кабинете, он читал документ, который не мог его оставить спокойным.
«МВД. Департамент полиции по особому отделу.
19 августа 1910 г. № 114299.
Секретно
Циркулярно
Препровождая при сем… копию извещения Центрального. Комитета Российской социал-демократической рабочей партии под заглавием «О созыве общепартийной конференции», заключающего в себе указания способов производства выборов делегатов на означенную конференцию, департамент полиции вновь просит Вас, в случае устройства в местности, вверенной Вашему наблюдению, конференции членов социал-демократической организации или собрания для выставки делегатов на Общероссийскую конференцию, арестовать участников таковых и о результатах доносить департаменту.
Подписал: исполняющий обязанности вице-директора С. Виссарионов.
Скрепил: заведующий особым отделом, полковник Еремин».
Нет, полковника Бураго сыскной опыт не подвел. Просто в своем донесении он несколько погрешил против истины. Интуитивно чувствуя, что в городе что-то происходит, полковник понимал, что существует если не организация, то по крайней мере отдельные, пока еще разрозненные революционные группки.
Начал беспокоить Бураго и Красный Яр — небольшой городок, расположенный примерно в сорока верстах от Астрахани. Полковник внимательно читал сообщения оттуда от своих агентов, и нюх старого, много повидавшего на своем веку полицейского подсказывал ему: не только в Астрахани, но и там, в Ярах — Черном и Красном, — следует искать… Но кого? Одного из ссыльных? Или какого-то местного жителя? Или, может быть, уже целую группу?
В руках у полковника зазвенел колокольчик.
— Шестнадцатого ко мне, — потребовал Бураго.
«Шестнадцатый» оказался рослым человеком с белесыми, словно выцветшими волосами. Он угодливо смотрел на полковника, часто моргая бесцветными ресницами.
Бураго бросил на стол несколько экземпляров газеты «Астраханский листок».
— Вы читаете иногда эту газетку?
— Конечно… Иногда…
— То-то, «иногда», — передразнил его полковник. — Возьмите эти газеты и прочитайте все сообщения из Красного Яра. Завтра отправитесь туда… Вам когда-нибудь приходилось ловить рыбу? Разумеется, не в мутной водичке.
«Шестнадцатый» улыбнулся.
— О, вы еще не утратили чувства юмора… Приятно… Это кстати… Вам следует выяснить, кто это подписывает свои заметки буквой N. Я мог бы, конечно, узнать это в редакции, но… Словом, пока не стоит. Вы меня поняли?
— Так точно. Как не понять!
— И что же вы поняли?
— Узнать, войти в контакт… Насчет связей… Бураго прервал агента. Ему неприятно было видеть его угодливую улыбку.
Как только не аттестовали Астрахань: красавицей и захолустьем, освежающей и зачумленной. Стоит город в самых низовьях Волги. Впрочем, и Волга здесь уже не Волга. Словно сопротивляясь Каспию, она разлилась на многие рукава, на речки и речонки, чтобы как можно дольше задержаться на этой опаленной солнцем земле. И появились Ахтуба, Бузан, Болда, омыв волжской водой астраханские степи, напоили знаменитые арбузы, мелколистый вяз и белую акацию, душистый тополь и теплолюбивую шелковицу…
Город как бы вобрал в себя по маленькой толике от каждой эпохи, и по его строениям можно изучать трагическую историю Руси. Астраханский кремль строился из кирпича, взятого на развалинах Сарая-Бату — столицы Золотой Орды. Все повидал на своем веку астраханский кремль — и гнев восставших крестьян, предводимых Иваном Болотниковым, и последний шабаш изменника атамана Заруцкого, бежавшего сюда вместе с Мариной Мнишек. Служил пристанищем вольнице Степана Разина во время осады царскими войсками…
И еще был этот город местом ссылки на Руси… Всем, кого отправляли сюда, с издевкой предлагали «проветриться»: сухие, колючие ветры продували этот край насквозь.
Предложили «проветриться» в Астрахани и Михаилу Ивановичу Васильеву-Южину.
Но в самой Астрахани, однако, Васильеву остаться не разрешили: ему предложили отправиться в Красный Яр.
Честно говоря, Михаилу в эти дни было безразлично, Астрахань ли, Красный Яр… Ему необходимо было лечь, положить голову на подушку, избавиться хоть на время от тюремных решеток.
Мария встретила весть о Красном Яре даже с каким-то удовлетворением: Михаил нуждался в тишине и покое.
Поселились Васильевы на тихой улице, рядом с домом местного купца Банникова, и от той тишины, которая воцарилась в их жилище, повеяло не столько ссылкой, сколько больницей…
— Ну, Маруськ, — сказал Михаил Иванович, — если я здесь и излечусь от своего кашля, то наверняка лишусь рассудка. Эта тишина, эта обывательская тишина… Хоть бы ты пошумела, спой, что ли…
Но Марии петь не хотелось. Она понимала, что мечта о покое несбыточна: ее муж попросту не рожден для покоя.
— Мы с тобой на книжки нажмем, — говорила она,
— Разумеется. Ты будешь читать мне вслух стихи, я буду восторженно слушать и восхищаться Жуковским…
— Почему именно Жуковским?
— Ну, может, Фетом… От него поко