Пес, угрюмо сопя, направился к дверям палаццо. Консультант шел следом, обнажив трехгранный клинок. Натан мог только молча стоять и ждать, пока они покончат с людьми, которые еще утром даже не думали о смерти.
Лонгсдейл коснулся дверей и вдруг с криком отдернул руку. По каналу пронесся сверкающий белый всполох, словно под водой сверкнула молния. Она стремительно скользнула по лестнице и скрылась под дверями палаццо, а консультант, отпрянув, как от огня, попятился, закрывая лицо руками. Пес припал к ступеням и замахал хвостом.
– Что случилось?! – крикнул Бреннон, подбежав к ним. Ему пришлось подхватить Лонгсдейла под локоть, чтоб тот не упал в канал.
– Это она! – простонал консультант, и у комиссара душа ушла в пятки от внезапного осознания. – Она! Валентина!
Натан бросился к запертым дверям, но ворваться внутрь не успел – на него обрушилась мягкая горячая пушистая гора, придавила к крыльцу и ласково заворчала в ухо. Комиссар отчаянно дернулся, но эта скотина только сильнее навалилась на него, лапами удерживая за плечи… почти как человек. Из-за дверей и закрытых ставень пробивалось белоснежное сияние, поднимаясь вверх и стекая вниз, к подводной части палаццо, просвечивая камень и кирпич, словно они были стеклянными.
Бреннон, прикрывая рукой глаза, слезящиеся от слепящего в ночи света, приподнялся на локте. На миг он уловил удушающий гнилостный запах, но он тут же исчез, а затем Натан ощутил нежное прикосновение, будто она дотронулась до него рукой.
– Валентина! – прошептал он. Над крышей дворца инквизиции поднялось прозрачное сияние и вдруг вспыхнуло, как алмазная корона, озарило несколько кварталов, ослепило Натана и исторгло у Лонгсдейла пронзительный вой. Пес даже привстал и обернулся к нему, сочувственно урча.
Бреннон утер глаза, проморгался и кое-как различил слетевшую к Лонгсдейлу огненную птицу. Она погасла, превратившись в знакомую фигуру, подхватила консультанта и усадила его на край причала, рядом с лодкой. Сияние, исходящее из окон и горящее над крышей дворца, постепенно угасало. Когда свет рассеялся, пес наконец выпустил комиссара, подошел к дверям и толкнул их лапой. Створки приоткрылись, и Бреннон, торопливо вскочив, ринулся внутрь.
На первом же этаже он увидел ошеломленных инквизиторов, которые в таком изумлении ощупывали друг друга, что Натан расхохотался бы, если б у него остались силы для смеха. Он бросился к лестнице, пролетел коридор и толкнул дверь кардинальского кабинета. Он почему-то знал, куда бежать, но, ворвавшись внутрь, замер на месте, а потом несмело шагнул к высокой фигуре, окутанной нежно-золотистым ореолом. Бреннон не мог различить ее лица, но узнал большие темно-синие, как зимнее небо, глаза.
– Mater Dei![3] – прохрипел Саварелли из какого-то угла. – Что… кто это?!
Она развела руки, словно защищая собой дворец и всех, кто был в нем. В кабинете стало светло, будто днем, и смотреть на Валентину оказалось так же больно, как на солнце.
«С ними все хорошо. – Ее голос прозвучал в голове Натана колокольным звоном, отдался в висках так, что пришлось сжать их руками. – Дом чист. Люди чисты. Мертвые… тоже. Вы можете похоронить их».
– А ты? – прохрипел комиссар. – Как ты?
Вивене улыбнулась ему – он как-то ощутил это, не различая ее лица, – и сияние рассеялось. Перед ним снова была Валентина, и только синева в ее глазах стала еще темнее.
14 октября
Валентина спала, обняв подушку Натана. Был уже полдень, но вивене не просыпалась с тех пор, как легла около полуночи. Бреннон с некоторой тревогой склонился над ней, всматриваясь в ее лицо. Он подозревал, что вчерашнее чудо далось жене совсем не так легко, как она говорила, и положил ладонь ей на лоб. Он был прохладным.
– Что случилось? – сонно спросила Валентина.
– Ты в порядке? Как ты себя чувствуешь?
– Вполне неплохо, – пробормотала жена. – Но я, наверное, еще посплю…
– Конечно. Мы не будем тебя беспокоить.
Вивене с благодарностью вздохнула. Комиссар погладил ее по светло-золотистым волосам и, поразмыслив, накрыл ее своим сюртуком. Валентина спала, всю ночь прижавшись к Натану, и ее коса расплелась, укутав их обоих мягким теплым покрывалом. Сейчас волосы укрывали Валентину до пят и спускались на пол. Натан подобрал шелковистые пряди и уложил на кровать.
Он надел сюртук, поправил галстук и тихонько притворил за собой дверь. В коридоре его ждал пес. Он вопросительно посмотрел на дверь и махнул хвостом.
– Все в порядке, – сказал Бреннон, – немного устала и отсыпается.
Пес кивнул и потрусил к лестнице. К полудню должен был прибыть кардинал, и комиссар спустился в холл, чтобы его встретить, пока Лонгсдейл показывал мисс Эттингер собранные улики, а Джен исследовала место, где появилась трещина.
Его преосвященство появился точно в полдень. Он выглядел совершенно здоровым, но очень усталым и похудевшим. Бреннон пожал ему руку и тихо сказал:
– Мне жаль. Простите. Мы не успели раньше…
– Ничего. Мы хотя бы сможем похоронить погибших по-христиански.
– Сколько?
– Уцелели сорок восемь, – ответил Саварелли. Натан взглянул на гребца и с облегчением узнал брата Луку. Молодой инквизитор ответил ему глубоким поклоном и вопросительно посмотрел на кардинала. Тот кивнул.
– Синьор, мы найдем того, кто убил их всех?
– Найдем, – пообещал Бреннон. – И заставим заплатить.
Инквизитор молча стиснул весло.
– Проходите. Консультанты, наверное, скоро закончат и поднимутся в кабинет.
– Я привез вам документы, которые мы успели собрать, но не просмотреть. – Кардинал показал Бреннону увесистую папку. – Здесь все записи за последние пятьдесят лет о мальчиках, переданных доминиканцам. Вы говорите, прибыли еще консультанты?
– Прибыл. Один. – Комиссар смущенно кашлянул. – Сейчас я вас представлю.
Когда они поднялись в кабинет, мисс Эттингер, ее пума и Лонгсдейл уже были там. Они поднялись навстречу кардиналу, и тот недоверчиво уставился на консультантку, а потом в некотором изумлении перевел взгляд на ее пуму.
– Мисс Регина Эттингер, – сказал комиссар, – из Дорнгерна. Мы работали вместе над делом Ройзмана. Кардинал Саварелли, глава местной инквизиции.
Его преосвященство закашлялся, запыхтел, немного побагровел и протянул руку даме. Регина пожала ее и с улыбкой сказала:
– Не беспокойтесь, я так же эффектифна, как и мой коллега.
– Я ни секунды не сомневаюсь в этом, – дипломатично изрек кардинал, снова покосился на пуму и шепотом уточнил: – А она точно ручная?
Большая кошка, свернувшаяся клубком у камина, подняла голову, смерила его преосвященство презрительным взором и фыркнула. Пес ободряюще похлопал кардинала хвостом по колену и улегся рядом с пумой. Комиссар пригласил всех к столу перед зеркалом, которое уже начало светиться.
Спустя секунду в нем появился Энджел Редферн. Маргарет стояла рядом, слегка опираясь на спинку его кресла; Натан обеспокоенно заметил, что она бледна и тоже выглядит уставшей, под глазами даже обозначились тени.
– Доброе утро, – поприветствовал комиссар. – Ваше преосвященство, позвольте представить вам мистера Энджела Редферна, создателя всех зелий, амулетов, оружия и прочего обеспечения для консультантов. Его ассистентка, – это Натану далось нелегко, – мисс Шеридан.
Лонгсдейл и Регина Эттингер едва не подпрыгнули и уставились на пиромана, как дети – на святого Николая с мешком рождественских подарков. Но Редферн, не удостоив их и взглядом, смотрел на кардинала, и Бреннон впервые в жизни увидел сочувствие на лице пиромана. Пироман негромко спросил:
– Многих вы потеряли?
– Треть, – ответил Саварелли. Энджел опустил голову, и Маргарет положила руку ему на плечо.
– Вы такое уже видели? – отрывисто спросил кардинал, и пироман молча кивнул. – Где?!
– Перед открытием провала, – пробормотал Редферн. – Тогда удалось убить всех… зараженных. У нас не было вивене, чтобы спастись.
Саварелли сглотнул. Натан его не винил: явление вивене в сиянии благодатной мощи изрядно шокировало бы даже конченого атеиста. Вчера ночью кардинал вцепился в комиссара, как клещ, и Бреннон с большим трудом отбился от настойчивых вопросов насчет ангела во славе и прочей богословской чуши. Он даже не подозревал, что Саварелли вообще во все это верит. С другой стороны, Натан не очень представлял себе, как объяснить служителю церкви, что своим спасением он и его инквизиторы обязаны едва ли не языческой богине.
– Мы должны знать, как это произошло, – мягко сказал Лонгсдейл. – Расскажите, что случилось после нашего ухода.
Саварелли опустил руки на папку и сжал кулаки. Ему было нелегко начать, но никто его не торопил.
– Когда вы ушли, – наконец заговорил кардинал, – я распорядился о допросе рыбаков и их священника, а сам занялся документами приемышей. У нас есть свой архив, и брат Иларио… – Голос кардинала стих. Комиссар не стал спрашивать, что случилось с архивариусом. Помолчав, его преосвященство продолжил: – Он нашел все документы, и я стал их просматривать. К тому же я собирался к дожу и хотел написать несколько писем в другие отделения инквизиции. К счастью, не успел. Кто знает, не прицепилась бы к бумаге эта зараза…
– Прицепилась бы, – отрезал Редферн. – Вы были заражены с того момента, как подошли к рыбе.
– Теперь я и сам знаю, но тогда я ничего не понял. Пока я работал, ко мне поднялись инквизиторы, которые занимались допросом, и сказали, что всем рыбакам и падре вдруг стало худо. Я сам спустился к ним, но на первый взгляд мне не показалось, что с ними что-то не то. Они жаловались на слабость, озноб и одновременно – жар, путались в словах, у двоих уже начался бред. Слава Богу, – тут кардинал перекрестился, – у нас есть свой врач, брат Филиппо, и мы сначала вызвали его. Если б мы послали за другим врачом… – Саварелли поежился.
– Когда вы заперли все окна и двери и повесили ленты? – спросил Лонгсдейл.
– Я сразу запретил всем инквизиторам выходить и впускать тех, кто приходил к нам. Брат Филиппо заподозрил отравление ядовитыми парами от рыбы, мы перенесли рыбаков и падре в наш лазарет и оставили на попечение врача. Я вернулся к себе, но через два или три часа ко мне поднялся брат Филиппо и доложил, что им стало хуже – на теле появились пятна и бубоны, и нам… – Кардинал посмотрел на свои руки. Он наверняка увидел на них то же самое… позже. Сердце Натана сжалось. Он не знал, что делал бы, если б ему пришлось решать, как быть в такой ситуации. – Тогда я приказал повеси