– Ты никогда не понимала меня правильно! – с пафосом воскликнула Наталья Андреевна.
Тут уж Софи не удержалась и, склонившись, фыркнула прямо в тарелку, разметав по скатерти гарнир. Сережа заметил ее оплошность и тут же, состроив рожу, сделал то же самое. Гувернер Сильвестр Александрович обнаружил сильнейшее желание закатать буйному воспитаннику подзатыльник и сдержался лишь усилием воли. Леша напрягся, а молчаливая Ирен вдруг улыбнулась ясной улыбкой и спросила:
– А правда, что у покойного барона Шталь была огромная коллекция жуков, в которой имелись уникальные экземпляры? Я в журнале читала…
– Да, – охотно подхватила Софи. – Она вполне сохранилась, и Ефим мне ее даже показывал. Правда, я не интересуюсь жуками и не могу вполне оценить…
Наталья Андреевна сидела, о чем-то задумавшись, и смотрела в тарелку. Видно было, что ее программа на сегодняшний вечер выполнена полностью. Все, что она хотела узнать, она уже узнала. Теперь дети могут резвиться между собой, как им заблагорассудится.
«И что же из этого следует?» – чисто из озорства хотелось спросить Софи.
Разумеется, она не спросила.
Про Гришу никто в Гостицах ничего не знал.
Старая баронесса Шталь давно не устраивала вечеров и почти никого не принимала. Тем интереснее и пикантнее показалось ее намерение устроить в особняке концерт.
Ефим передал приглашение Софи.
– Квартет из самой Италии, говорят, виртуозы…
– Вы знаете, мне в детстве медведь на ухо наступил… И вообще я марши люблю…
Ефим рассмеялся.
– Ну приходите для меня. При вас матушка не будет меня уж слишком шпынять…
– А она разве вас… гм… шпыняет? – удивилась Софи. Само слово было как-то не из лексикона молодого барона.
– Еще как! – улыбнулся Ефим. – Я у нее виноват абсолютно во всем. В том, что не ношу усов, в том, что не люблю математики и не стал военным, а также в том, что убили австрийского наследника, а на улице – опять плохая погода и у маман болят колени. Разумеется, единственная моя настоящая вина в том, что я – не Николай. Но с этим уж ничего не поделаешь…
– Здорово же вам достается, – посочувствовала Софи. – А вы не могли бы… ну, как-нибудь от нее отделиться? Простите… это не мое дело…
– Я завишу от нее, милая Софи, – легко признался Ефим. – По завещанию отца именно она распоряжается капиталом. В последние годы ей удалось убедить его, что я – едва ли не слабоумен… Впрочем, мое поведение временами действительно было… слишком эксцентричным для немецкого баронета. Да еще и по контрасту с Николаем…
– Так, значит, ваши опыты под руководством Константина, это не просто прихоть, но и…
Ефим приложил палец к губам.
– Т-с-с! Давайте не будем об этом, милая Софи. Вы обо всем догадались правильно, но мой имидж повесы, любителя псовой охоты и легкомысленного отпрыска аристократов… Он этого не перенесет… давайте же пока пощадим его!
– Т-с-с! – прошипела в ответ Софи. – Я никому не скажу. Но знайте – в моих глазах вы только выиграли.
– Премного благодарен. В доказательство дарю вам сплетню: упомянутый мною аристократизм – вещь весьма проблематичная, по крайней мере с одного конца, ибо моя маман в юности не была никакой аристократкой и даже торговала молоком в костюме охтенки, помните, его еще Пушкин воспел: «С кувшином охтенка спешит, под ней снег утренний скрипит…»? Все ее восхождение к вершинам и нынешнее богатство – дело исключительно ее собственных рук… и тщательно подобранных мужей…
– Но это же замечательно! Она что, скрывает свое действительное происхождение?
– Да нет, просто в череде лет и ее замужеств все об этом уже позабыли. Но хватка у нее осталась еще та… прежняя…
«Господи, как странно устроен мир! – в который уже раз подумала Софи. – Ефим Шталь почти гордится низким происхождением своей матери, а Михаил Туманов всю жизнь страдает от этого. Вероятно, именно позиция Ефима – признак подлинного, не кровного, а именно духовного аристократизма. Туманов же, безусловно, в этом вопросе ущербен…»
– Спасибо за приглашение, Ефим. Если сумею, приду непременно и окажу вам поддержку перед лицом суровой маменьки…
– Благодарю, – Ефим, склонившись, поцеловал руку Софи, задержал ее ладонь в своей, и взглянул снизу вверх своими странно серьезными глазами.
Неожиданно по спине Софи пробежала стайка холодных мурашек. Отчего? Так и не разобравшись в своих чувствах, она поспешила распрощаться с Ефимом.
Записка от Элен застала ее дома, в Калищах. Тон записки был откровенно паническим.
«Софи, милая! Я знаю, ты от Ефима Шталь получила приглашение на концерт итальянского квартета, у них в особняке. Откажись под любым предлогом, потому что я только что узнала – ОН тоже будет там. Баронесса, должно быть, от старости из ума выжила. ЕГО в таких местах не принимают, и ей то сто лет известно, но вот, однако… Софи, душечка, откажись! Не надо вам с НИМ теперь встречаться. Я не могу, не хочу, не вынесу, если все это у вас опять, по новой начнется. А ведь гарантий никаких нет, и ты это не хуже меня знаешь. Евфимий, если ты о нем думаешь, на тебя не обидится, он все поймет, а если нет, так я ему объясню. Хотя мне и самой-то идти не хочется, все поджилки с утра дрожат. Заклинаю тебя, Софи!
Остаюсь с тревогой и надеждой. Твоя Элен Головнина.»
Прочитав записку, Софи поймала себя на том, что улыбается странной, замороженной улыбкой. Вот, значит, как. По какому-то капризу престарелой баронессы Туманов тоже приглашен на концерт. Интересно, знал ли о том Ефим, когда приглашал Софи? Скорее всего, нет, баронесса, по видимому, любительница сюрпризов. Как же теперь поступить? Неужели просто трусливо не пойти, убежать, скрыться, как советует осторожная Элен?
Задавая себе этот вопрос, Софи лукавила, ибо уже знала наверняка, что ни за что так не поступит. Разумеется, она посетит концерт в особняке Шталей, и пусть Элен лопнет от страха, а Туманов – от злости. «Начнется по новой!» Глупенькая Элен! Как будто бы не учила греков, которые первыми догадались о том, что в одну реку невозможно войти два раза…
Оставалось обдумать детали. Например, в чем она пойдет на концерт? Все ее приличные наряды куплены на деньги Туманова, а следовательно, надевать их нельзя. Неужели опять просить у Аннет?! Разумеется, теперь, когда маменька сменила гнев на милость, и сестричка будет рада выделить Софи что-нибудь из своего гардероба, но… Это же совершенно невозможно!
Софи лихорадочно копалась в скрипучем платяном шкафу, а ничего не понимающая Ариша стояла за ее плечом, ожидая приказаний. Внезапно, в самом дальнем углу Софи наткнулась на старое траурное платье, которое ей сшили по случаю смерти отца, Павла Петровича. Черное платье с богатой отделкой и целомудренно закрытым воротом.
«Интересно, намного ли я раздобрела с тех времен? – подумала она, еще не совсем понимая, куда движется ее мысль. – Все-таки шесть лет прошло…»
Вспомнилась смерть отца, а сразу за ней – Сибирь и сибирские приключения. Среди мелькания лиц – лицо юродивой еврейки Элайджи. Рыжие кудри, обрамляющие лицо, странная последняя встреча с ней. Последний подарок Туманова. Конечно! Пророчества для того и существуют, чтобы исполняться! А если они не торопятся, то им можно немного помочь!
Еще покопавшись в шкафу, Софи отыскала то, что хотела – бордовое бархатное платье с верньерскими кружевами.
– Отпори все осторожно и отгладь, – велела она Арише. – Приеду, скажу, что дальше делать.
Оседлав по-мужски смирную кобылку Горошину, Софи вихрем промчалась по селу.
Через полчаса после ее отъезда парень с лицом прожженного плута и движениями куницы принес к крыльцу опустевшего домика еще одну записку:
«Милая Софи! Мне кажется, что концерт будет не так хорош, как предполагалось вначале. Впрочем, решайте сами. Е.»
Ариша, которая приняла записку и, разумеется, умела читать, терялась в неприятных догадках. Парень-посыльный ей откровенно не понравился, да и волнение барышни показалось каким-то… нездоровым, что ли?
«Но что ж я, ничтожная, поделать могу? – рассуждала Ариша, разогревая утюг. – Все в воле Божьей…»
В небольшой, пыльной, но, несмотря на это, уютной комнате пахло травяным бальзамом и кошками. Три пушистых сибирских красавца (или красавицы? – Софи не умела на взгляд определять пол кошек) сидели на старинном клавесине и смотрели на Софи непроницаемыми зелеными глазами. Их вид разом напомнил Софи о горничной Лизе и об Ефиме. «С чего бы это? – мимолетно удивилась Софи. – Вот уж у кого ничего общего меж собой нет!»
Арсений Владимирович сидел за столом и вооружившись огромной лупой, читал газету. Рядом в небольшом кресле примостился его верный и уже наследственный (Арсению Владимировичу служил еще его отец) слуга, денщик и, пожалуй что, друг – грузный неопрятный человек лет за пятьдесят. Последний занимался делом весьма необычным для мужчины – с помощью деревянного грибка ловко чинил шерстяной чулок, прохудившийся на пятке.
– О, барышня Софья Павловна! – прищурившись и признав, наконец, гостью, воскликнул Арсений Владимирович. – Премного рад. И удивлен, конечно. Желаете ли чаю, кофе, ликеру?… Прохор, ты оставь теперь чулок, приготовь там… Ну, ты сам знаешь… И варенье, варенье клубничное не забудь…
– Арсений Владимирович! – после положенных приветствий и справок о здоровье Софи сразу перешла к делу. – Я к вам за одолжением приехала.
– Да я уж понял, – усмехнулся старик. – Что не просто навестить, или вон спеть со мной дуэтом, – он кивнул в сторону клавесина. Все три кота согласно моргнули, словно соглашаясь со словами хозяина.
Музыкальность Арсения Владимировича была известна всей округе уже лет шестьдесят, а то и поболе. Играть он нынче уже не мог из-за артрита, но и сейчас иногда подпевал на вечерах. Его надтреснутый, но, впрочем, вполне приятный голос странной гармонией вливался в голоса молодежи, печально напоминая о наличии у подлунного мира множества граней и возрастов.
– Одолжите мне теперь немного денег, – попросила Софи. – Я скоро вам верну, не сомневайтесь. Мне просто срочная надобность открылась, а в Гостицы я… не хочу… Можете вы?