Профессор замер, нащупывая подходящее слово.
— Как банши? — услужливо подсказал я.
— Не понимаю… — опешил Сент-Ив. — Суть метафоры от меня ускользает. Какой здесь смысл?
— Этим словечком я часто пользуюсь при сравнениях. Подходит буквально везде.
— Ясно… — сказал профессор. — Ну так вот.
Кракен выдвинул гипотезу, что бегонии как-то связаны с черной дырою и что энергия или нечто, весьма ее напоминающее, свободно истекает через дыру, просачиваясь из нашей Вселенной в чужую.
— Кровоточит, можно сказать?
— Вот именно.
— И поэтому деревья там вымахивают здоровенные и разбрасывают свои плоды, как конфетти на празднике?
«Достаточно и снежинки, чтобы Джек Оулсби уловил, откуда ветер дует», — говаривала моя матушка, и я мигом сообразил, что задумали грязные инопланетные вторженцы и почему в награду за труды вручили мне готовую взорваться бомбу.
— Короче, ты понял, — сказал Сент-Ив, вытряхивая на краешек ногтя понюшку табаку.
— Инопланетчики вытягивают себе наши сущностные жидкости? — всё же уточнил я.
— Воруют наши эссенции, — согласился профессор. — Чтобы противостоять их планам, я подсунул в музей копию подправленного мной издания и попросил доктора Лестера не вручать ее никому, кроме тебя. И что же? Пришельцы пытались ее получить не менее восьми раз. Лестер считает, что это был один и тот же парень с творожистым лицом, каждый раз в разных безумных нарядах. В последний раз он явился в головном уборе индейского вождя с перьями, торчащими в разные стороны, и золотых арабских туфлях с загнутыми носками. Лестер пригрозил позвать констебля, и тот сбежал через черный ход и дальнейших попыток не предпринимал.
— Кто же навел их на Бёрдлипа?
— Младший брат Каракатицы, безумец Билл.
— Значит, теперь Билл на их стороне?
— Боюсь, что так. Только беднягу не стоит в этом винить, ведь злодеи хорошо потрудились над его рассудком — вернее, над остатками оного.
— Вот тебе и раз… — с грустью вздохнул я. — Это может объяснить костюмчик Фонтлероя и смехотворный парик. Билловы шуточки!
— Очевидно, хотя причина остается неясна. Записку написал я. Зная, что Лестер выдаст книгу, я был уверен, что пришельцы отберут ее у тебя и найдут там ложную подсказку: точную дату нашего вылета, назначенного на завтра, двадцать четвертое число.
— Ночь полнолуния!
— Верно. Но на самом деле, — с хищной усмешкой косатки прошептал Сент-Ив, — мы полетим уже сегодня… — он сверился с карманными часами. — Ровно через полтора часа.
Профессор сунул свернутую рукопись Бёрдлипа в карман сюртука и вернулся к прерванному занятию — проверке содержимого ящика с консервированной снедью и бочонка морских сухарей. По возвращении в башню мы застали Хасбро за поливом тисовых саженцев в теплице на втором уровне космолета. Мне хватило сообразительности, чтобы с первого взгляда, брошенного на эту мирную картину, смекнуть: все кусты, и папоротники, и прочая зелень будут снабжать нас в полете необходимым кислородом. Аппарат Сент-Ива был не простым кораблем — он был оснащен как настоящий линкор.
В нашей авантюре настал тот этап, когда минуты тащатся, как морская звезда по песку: эта штука, если вы следите за моей мыслью, обладает достаточным количеством лап, чтобы нестись галопом, но вместо этого едва способна ползти. Уже час как стемнело, и погода стояла исключительная — ничто, ни единого клочка тумана, не заслоняло нам россыпь звезд на небосводе.
Мы прыгнули внутрь корабля, захлопнули и задраили все люки, законопатили атмосферные шлюзы, настроили гироскопы в их эластичных кожухах, похожих на тюрбаны, — словом, завершили все нужные приготовления. Меня распирала жажда приключений; будь там трос, за который можно дернуть, или лебедка с рычагом, я отдал бы швартовы с искренним рвением, как подобает палубному матросу. К половине девятого мы застегивали ремни, забравшись в мягкие подушки расставленных в носовой части кушеток. Сняв последние ставни с иллюминаторов, Хасбро ощупью пробрался к собственной кушетке, и все мы молча уставились сквозь толстые стекла прямо вперед — верхушка чингфордской башни была уже убрана, чтобы явить стихиям кружок неба, различимый словно через линзу телескопа.
Профессор нажал несколько кнопок, выразительно кивнул Хасбро и мне, протянул руку и дернул здоровенный анти-чего-то-там рычаг в гуще подобных щупальцам нитей серебряных жгутов. Внутри жутко затрещало, защелкало: поднялась жуткая какофония стрекота, будто целая армия саранчи настраивалась дать гала-представление. В этот решающий миг послышался глухой взрыв, заставивший профессора обмереть. «Что за?..» — начал было он, но тут вся башня колыхнулась, подобно колонне из студня, и мы в водопаде искр вырвались на волю из ее лишенного крыши жерла.
Должен сознаться, смелость мою оправдывало неведение, и не только касательно передачи свинорылам ложных подсказок. Сам того не подозревая, я принял участие в спасении Земли от их происков; чего уж там, мы оказались не по зубам этой ватаге худо экипированных психов. Я мог вообразить, как они вскакивают на ноги там, где таились в сумеречном Эппингском лесу, толкают друг дружку локтями и, забыв о шляпах, в полнейшем изумлении выбегают на лужайку. Представьте себе, именно такую картину я своими глазами тотчас же и увидел в каких-то сорока футах под нами.
Диву даешься, до чего хитро устроены эти космолеты: в них полным-полно всяких штук вроде гироскопов и иных приспособлений, которые доставляют человека полагать, будто он сидит, как и следует, головою вверх, когда на самом деле — в точности наоборот. Думаю, это спасает путешественника от целой кучи неудобств, но осознать происходящее у меня, таким образом, вышло далеко не сразу. Очевидно, пришельцы запустили в нас очередной бомбой с фитилем, и в момент запуска та рванула в основании башни, вытолкнув нас вон и сбив с толку все системы управления треклятым судном. Стрелки циферблатов крутились бешеными волчками, и Сент-Ив, уподобившись в тот момент очень шустрому осьминогу, молотил руками во все стороны в попытке стабилизировать наш сумасбродный, хаотичный полет ввысь.
Вихляясь из стороны в сторону, наш корабль резво пронесся над лужайкой, и разодетые будто на маскарад свиноморды толпой пустились бежать вслед, размахивая горящими факелами. Наконец Сент-Ив и Хасбро вдохнули новую жизнь в необходимые тормозные установки и стабилизаторы, и напоследок мы заложили лихую петлю, чтобы, лежа на боку, устремиться на запад, к общинным пастбищам, и оставить бегущих пришельцев далеко позади. Их место под нами, впрочем, весьма скоро оказалось занято стройными рядами скаутов при полном параде: несколько сотен юных бездельников на вечернем марше. Когда, рассеивая огненные фонтаны и пестрые искры, мы промчались у них над головами, перепуганные мальчишки сбили строй и бросились врассыпную, что твои мыши. Достаточно быстро мы скрылись у них из виду, но всё же, сами не желая того, успели поджечь десятки расставленных на поле палаток; воспоследовавший грандиозный переполох уже сходил на нет, когда (и здесь я могу опираться исключительно на свидетельства газетчиков) на склоне холма неподалеку обнаружилась целая армия свинорылов, ведомая пришельцем гигантского роста, облаченным в алое трико опереточного дьявола. Продолжая махать факелами и выкрикивать сущую околесицу на неведомом языке, те накинулись на скаутов.
Дальнейшие события потасовки на чингфордских лугах принадлежат истории. Те их свидетели, кому не повезло стать участниками сего прискорбного кавардака, предложили с той поры с дюжину несуразных и в равной степени неправдоподобных версий; я же не скажу больше ничего, разве только намекну, что ни единая из них не годится истине даже в подметки. Как уверяют нас философы, зачастую именно так и случается. Что же до космического судна, то нам удалось вернуть его на нужную траекторию и, с поддержкой достижений науки и промысла Божия, проторить себе дорогу сквозь бездну к той черной воронке, что нечестивым туннелем зияла чуть левее Марса.
В сущности, больше рассказывать почти и нечего, — пока, во всяком случае. Мы на протяжении шести суток со свистом мчали всё дальше и дальше, когда мне пришло на ум поинтересоваться у профессора, как долго еще может продлиться наше путешествие скромных героев. Сент-Ив отвечал уклончиво. Вернее, намекнув, что миссия действительно может затянуться, он пояснил: чтобы закрыть дверь, порой бывает необходимо пройти сквозь нее и твердой рукою захлопнуть за собой. В слабости своей я посчитал это откровение прозвучавшим не слишком-то вовремя, если вы улавливаете мою мысль.
На тринадцатые сутки полета, поздним вечером долгого темного дня, когда Земля у нас за кормой уже успела превратиться в крошечный огонек в бескрайнем космическом просторе, пред нами явилась сферическая тень, каковую некий поэт-футурист, в своем лингвистическом угаре, мог бы окрестить чем-то большим, нежели просто черное отверстие посреди черноты: «эбеновой лакуной судьбы», возможно, или «зияющей пастью мрака» в окружении густых, бурлящих паров, пронизанных радужными огоньками. Словно бы тысяча крохотных призм кружили в танце над бездной.
— Вот и источник сквозняка, — любезно пробормотал Хасбро, смешивая новую порцию грога в химической мензурке.
— Дыра всё еще довольно далеко, — пораженный открывшимся зрелищем, ответил я и опрокинул в себя содержимое мензурки.
— Оптическая иллюзия, — подмигнул мне профессор. — С такого расстояния может показаться, будто в поперечнике у нее с тысячу миль, хотя на деле дыра крошечная… Она ненамного шире, стоит заметить, чем основание нашего корабля, хотя все разговоры о размерах здесь чисто умозрительны. Видишь ли, Джек, существуют еще и стены.
— Да я и не сомневался, что они где-то есть! — вскричал я, слегка пьянея от выпитого. Вслед за чем описал профессору свои давний сон, включая и Сидкапа Кэтфорда, и сложенную из камней стену. Надо отметить, Сент-Ив оценил мои метафорические сновидения даже выше, чем я мог ожидать. Космос, как выясняется, представляет собою именно космос: бескрайнюю пустоту, населенную изредка попадающимися звездами или стайкой-другой метеоритов, или кометами с замашками мизантропов. Мы совершаем ошибку, полагая, будто где-то среди звезд, рассыпанных по ночному небу, существует жизнь. Она там есть, даже не сомневайтесь, но прячется за стеной, за какой-то дверцей, — в общем, за тою самой, куда влетели на собственной межзвездной колымаге Бёрдлип и Каракатица, и которую оставили открытой настежь, подобно дверце амбара из крылатого выражения