ание, я включил фонарь и двинулся вдоль нашей вразброд притормозившей кавалькады. На мои вопросы о самочувствии каждый отреагировал по-своему. Вилли только кивнул, не проронив ни слова, а Найтли, хоть и слабо улыбнулась, похоже, всё еще пребывала в легком шоке. И лишь громадный Ган, казалось, совсем не слышит меня: он сидел неподвижно, словно статуя с острова Пасхи, и его странно сузившиеся зрачки тупо смотрели сквозь меня в безбрежную сумеречную даль.
— Эй, друг, — похлопал я его по колену, — что с тобой? Хочешь воды?
Медленно, словно преодолевая непонятное внутреннее сопротивление, здоровяк качнулся в седле и, неуклюже завалившись вперед, принялся выпутывать ногу из явно узкого для него стремени. Спешившись, он громко икнул и неуверенной походкой побрел в сторону от дороги.
— Никогда, что ли, на лошади не ездил? — посочувствовал я ему вслед. — Укачало?
Ничего не ответив и продолжая странно пошатываться, Гансези вдруг остановился и резко уронил голову на грудь, будто сзади ее подрезали чем-то острым. Предчувствуя недоброе, я шагнул к нему, чтобы поддержать, но в этот момент он, коротко что-то пробормотав, навзничь рухнул в траву. Вместе с подоспевшим Вилли мы приблизились к несчастному.
— Эй, Уно, — потряс его за плечо Зомфельд, — поднимайся! У нас времени мало.
— Может, сознание потерял? — предположил я.
— Да нет, кажется, не дышит уже, — сплюнул в сердцах немец. — Умер, похоже.
— Пульс проверить сможешь? — опасливо сделал я шаг назад.
— У мертвецов пульса не бывает, — буркнул Зомфельд, но всё же присел и приложил пальцы к шее лежащего. — Точно, готов, — констатировал он, поднимаясь.
— А это не ты его подстрелил? Я имею в виду, случайно…
— Если бы я, — Вилли брезгливо отер руки о траву, — он бы через реку вообще не перебрался. Тридцать восьмой калибр — штука серьезная. Давай-ка лучше перевернем его спиной вверх. Может, и найдем разгадку…
Перевернув Гансези лицом вниз, мы не сразу разглядели пятно застывшей крови, еле заметное на фоне темно-синего балахона.
— Невелика ранка, — пробормотал я, с удивлением рассматривая небольшую прорезь в рубахе Гансези. — Выглядит как обычная царапина… Да для такого здоровяка, как Уно, этот порез — что для слона дробина!
Зомфельд молча вытащил охотничий нож, распорол им ткань рубахи до самой шеи погибшего и тотчас воскликнул:
— Ого! Да у него в спине застрял наконечник стрелы! Скорее всего, отравленной… Алекс, Найтли, быстро и осторожно осмотрите друг друга! Не дай бог, если в чьей-то одежде застряла еще одна такая же стрела — достаточно будет просто оцарапаться об нее, и результат окажется аналогичным, — цинично пнул он неподвижное тело мозамбикца.
Не успел Вилли договорить, как одна из наших лошадей вдруг сдавленно захрипела, зашаталась и… завалилась на бок.
— Ой, что с моим Кентавром?! — вскрикнула Найтли, опрометью кидаясь к рухнувшему животному.
— Куда?! Назад! — еле успел я перехватить ее. — Найтли, лошади, я думаю, уже не помочь, а вот ты можешь случайно пораниться об эту проклятую стрелу!
Склонившись над дергающимся в предсмертных конвульсиях животным, я начал внимательно осматривать его. Вскоре выяснилось, что в Кентавра угодили аж две стрелы: одна, правда, безвредно застряла в клапане дорожной сумки, а вот вторая вонзилась в бок буквально в сантиметре от обреза седла.
— Они же могли и в нас попасть, — прошептал я, только теперь осознав всю меру грозившей нам и особенно Найтли опасности.
— Надо поскорее сматываться отсюда, — глухо и зловеще прозвучал рядом голос Зомфельда.
— Да, да, конечно, — растерянно пробормотал я и в ту же секунду вспомнил о подозрительно молчащем до сих пор дяде.
Бросившись к стоящей несколько поодаль спарке, я откинул край одеяла. Дядя крепко спал! Убедившись, что с ним всё в порядке, я на всякий случай осветил фонарем и лошадей. Опасения оказались ненапрасными: у одной из них смертоносная стрела запуталась в гриве, а у другой обломанный наконечник торчал из ногавки. Осторожно изъяв их и забросив в кусты как можно дальше, я подвел лошадей к несколько уже успокоившейся Найтли. Телохранитель стоял рядом. Сняв с павшего Кентавра седло, он крутил его в руках, явно прикидывая, куда бы пристроить.
— Да брось ты его! — нетерпеливо посоветовал я. — Надо просто перевесить мешки с Кентавра и поскорее рвать отсюда.
Пока мои спутники распределяли поклажу по другим лошадям, я вернулся к начавшему уже деревенеть трупу Уно. По христианским канонам его следовало бы предать земле, но прежде я хотел осмотреть карманы: вдруг отыщется какой-нибудь документ, чтобы при случае можно было сообщить о его смерти родственникам? Увы, при покойном оказались лишь несколько патронов к револьверу, кусок желтой тряпки с завернутым в нее рулончиком денежных купюр и перочинный нож. Перевернув труп на спину, я, ни на что уже особо не надеясь, бегло ощупал нагрудные карманы, но именно в этот момент мои пальцы и наткнулись на нечто странное. Причем не в карманах, а под рубахой несчастного. Расстегнув несколько пуговиц и распахнув ворот, я увидел продолговатый замшевый мешочек, держащийся на довольно толстом кожаном ремешке.
— Алекс, чего ты там с ним возишься? — нервно окликнул меня уже вскочивший в седло телохранитель, и я, механически сдернув мешочек с погибшего, навесил его на себя.
— Может, стоит всё-таки предать тело Гана земле? — неуверенно предложил я, вернувшись к спутникам.
— Если ты хочешь замести следы, то придется и лошадь закапывать. Но время, Алекс, время! Сам же только что призывал нас поторопиться!
— Действительно, Алекс, — слабым голосом поддержала его Найтли, — меня уже тошнит от вида трупов. Бр-р-р, ужас!
— Уже сажусь, — успокоил я ее.
Поскольку ни Вилли, ни Найтли не выказали готовности поделиться со мной местом на их лошадях, пришлось оседлать одну из лошадок, перевозящих носилки с дядей. Одной ноге не хватало стремени, но постепенно я смирился с этим досадным неудобством, благо двигались мы со скоростью не более пяти километров в час. Чем больше мы углублялись в лес, с каждым шагом удаляясь от Матембе, тем больше я надеялся, что все неприятности остались позади. Да и общение с проснувшимся часам к одиннадцати родственником помогало отвлечься от невеселых дум. Очнувшись, Владимир Васильевич первым делом поинтересовался, почему он раскачивается в люльке между двумя лошадьми. Оказывается, события минувшей ночи были восприняты им лишь как кошмарный сон. Я не стал разубеждать — к чему больному человеку лишние волнения? Вместо этого обстоятельно рассказал обо всем, что почерпнул в рижском предместье от его дочери.
Владимир Васильевич явно находился под действием какого-то снотворного: во время моего монолога он то и дело блаженно закрывал глаза, подолгу пребывая в неподвижном молчании. Когда же дядя попросил наконец воды, я остановился: провизия была прикреплена именно к моей лошади. Заметив остановку, к нам подъехали и мои спутники. Любезно поздоровавшись с дядей и справившись о его самочувствии, они поинтересовались, не хочет ли он отдохнуть от пусть легкой, но всё же тряски, а заодно и поесть горячего. Поняв по их запыленным и измученным лицам, что они и сами не прочь передохнуть, дядя с удовольствием согласился на привал. Через несколько метров, словно по заказу, лес расступился, и мы выехали на залитую солнцем поляну, украшенную с одной стороны стадом антилоп, которых все здесь называли маленькими импала, а с другой — небольшой аккуратной деревушкой.
— Если слева от нас, — заглянул я в карту, — деревня Мессаване, тогда до следующего населенного пункта предстоит одолеть не менее двадцати километров совершенно дикого пространства. Так что, мне кажется, заночевать следует именно здесь. Тем более что прошлой ночью мы вообще не спали…
— А я предлагаю здесь только пообедать и переждать полуденную жару, — снял с плеча карабин Зомфельд, — а потом, до наступления сумерек, продвинуться еще немного.
— Думаешь, лошади успеют отдохнуть? — предпринял я слабую попытку возразить.
— Успеют, — заверил меня телохранитель. — Травы здесь много, воды вблизи селения тоже должно хватать.
В подтверждение своих слов, будто желая поставить точку в споре, Вилли ловко сбил пулей бродящую неподалеку антилопу. Так мы и въехали в деревню — с только что добытым трофеем, но мечтая в основном не о еде, а об элементарном сне.
Именно тогда я в полной мере и осознал, какой это нелегкий труд — ухаживать за лежачим больным. Понимая, что многие движения для дяди еще очень болезненны, я постарался спустить его на землю как можно аккуратнее. Затем пришлось еще найти удобное место для носилок (причем обязательно в тени), накормить, помочь сходить в туалет, распрячь лошадей, найти для них пастбище посочнее… В общем, обязанностям не было конца. Правда, надо отдать должное и моим спутникам: несмотря на полную измотанность, они без лишних слов принялись помогать мне ухаживать за беспомощным пациентом. Дядя, кстати, тоже старался изо всех сил: ловко подтягиваясь на руках, самостоятельно садился, приваливаясь спиной к какой-нибудь твердой опоре.
— Ничего, ничего, Сашок, — подбадривал он меня за обедом, — вряд ли я долго прослужу вам обузой. Аминокан хоть и тот еще зазнайка, но всё же помог мне крепко. Ноги-то ведь чувствуют уже силу! Если б не эта проклятая железка в спине, я бы, может, смог и в седле держаться самостоятельно… Но как же тебе в голову пришло разыскать меня?
— Долгая история, — скромно потупил я взор. — Намыл по случаю деньжат, вот и решил, что негоже бросать в беде родного человека.
— «Намыл» — это что значит? — недоуменно переспросил дядя.
— Значит… добыл, ну-у… почти что как заработал.
— Странно всё как-то, — приподнял старпом выцветшие брови. — Разве в нашей стране можно заработать на поездку в Африку? Зарплата большая или премию за что-то получил?
— Ох, Владимир Васильевич, — скептически усмехнулся я, — вы в этой глуши совсем от жизни отстали! Какая зарплата? О чем вы говорите? В России всё перевернулось с ног на голову! Это раньше у нас человек человеку был друг, товарищ и брат, а теперь — волк, мерзавец и гад! Союз распался, каждый сейчас выживает, как может. Кто получше устроился, кто — похуже, а некоторым и вообще жить не на что стало…