Маленькая львица развернулась и кинулась вниз по склону.
Учуяв запах мальчика, она сбавила шаг. Нет, близко к нему она не подойдет, но может идти за ним и следить, чтобы он не попал в беду. Мальчик ее не увидит: от людей прятаться легко, они ничего вокруг не замечают, а нюха у них и вовсе нет.
Не-Свет в очередной раз уступил место Тьме, а Белое-Мягкое-Холодное все сыпалось на гору. Ветер яростно ревел, но маленькая львица упорно продвигалась вперед, щурясь среди вихрей метели.
Мальчик в беде. Он шатается, безволосое лицо посерело. Верхняя овечья шкура его не согреет. Он ведь не может свернуться под камнем, как маленькая львица, и спать, пока ветер не утихнет.
Если она не приведет его в укрытие, мальчику конец.
«Что ж я раньше не сообразил спрятаться?» – ругал себя Гилас, продираясь сквозь метель.
Он ведь рос в Горах и пережил столько снежных бурь, что и не сосчитать. Что ж на этот раз попал впросак? При первых признаках надвигающейся стихии надо было найти укрытие, разбудить огонь и переждать метель. Но Гиласу так не терпелось найти Разбойницу, что он шагал дальше как ни в чем не бывало, а теперь уже темнеет, и он так замерз, что мысли в голове путаются. Нужно поскорее где-то спрятаться, иначе плохи его дела.
Между деревьями что-то мелькнуло. Да это же Разбойница! Вот она стоит меньше чем в десяти шагах от Гиласа и смотрит на него.
– Разбойница, – с трудом выговорил мальчик, но вой ветра заглушил его голос.
Разбойница отвернулась и мощной рысцой потрусила прочь, высоко подняв хвост. Львица оглянулась. Она хочет, чтобы Гилас шел за ней?
Проваливаясь в снег по колено, мальчик поплелся cледом. И опять Разбойница подождала его, а затем поспешила дальше, только черная кисточка хвоста мелькала на фоне снежной белизны.
Казалось, так они шли целую вечность. Снег больно хлестал по лицу, каждый шаг давался с трудом. Наконец Гилас остановился, покачиваясь и едва переводя дух. Он уловил запах дыма, горящих дров. Но откуда здесь взяться очагу?
Разбойница вернулась и мотнула головой, будто веля Гиласу поспешить.
Почти в изнеможении Гилас заставил себя сделать еще несколько шагов. Между деревьями он заметил темный квадратный силуэт. Да это же дом!
Еще несколько шагов, и мальчик разглядел завешенное шкурой окошко: сияющий красный островок тепла в ледяной тьме бури. Гилас хотел идти туда, но ноги не слушались. Мальчик закричал, но вой метели заглушил его голос. Гилас рухнул на колени. Его оставили последние силы. Нет, до двери ему не добраться.
Гилас лежал на спине, глядя, как снег падает с черного ночного неба. Но тут среди этой белой круговерти возникли два больших янтарных глаза. Они глядели на него.
– Разбойница… – прохрипел мальчик.
Его лица коснулось ее теплое дыхание. Оно пахло мясом. Широкий черный нос, окруженный колючими усами, потерся о щеку Гиласа. Он еле-еле поднял руку и вцепился в лохматый мех.
– Разбойница…
Тут дверь со скрипом открылась, и в глаза мальчику ударил яркий свет огня.
Разбойница высвободилась и скрылась в ночи, а что было после этого, – Гилас не помнил.
11
Гиласу снится, будто кто-то смахивает снег с его лица.
– Стыдись, Блоха, – произносит низкий голос мужчины в его сне. – Чтобы горец – и в снежную бурю угодил?
Этот голос… Сильный, уверенный, до боли знакомый.
Сердце Гиласа забилось быстрее.
– Акастос?
– Не болтай. Пей.
Между зубами у Гиласа оказывается носик кувшина. Едва не поперхнувшись, он глотает вино с сильным привкусом уксуса. Гилас ничего вокруг не видит, но узнал голос Акастоса – бродяги, кузнеца, беглеца и убийцы, преследуемого духами мщения. Человека, достойного большего восхищения, Гилас не встречал. Вот бы этот сон подольше не заканчивался!
– Хватит ухмыляться, Блоха. У тебя вино изо рта вытекает.
Гилас издает смешок, и брызги летят в разные стороны. Как же он рад услышать прозвище, которым однажды наградил его Акастос! Только бы не проснуться…
Но вот Гилас открыл глаза. Акастос никуда не делся.
– Ты и правда здесь! – воскликнул мальчик.
– А где мне еще быть? – огрызнулся тот.
Акастос сидит на полене у ярко пылающего очага. От его овчинных шкур и грязного шерстяного плаща поднимается пар; борода и длинные темные спутанные волосы в снегу. Но взгляд светло-серых глаз все так же быстр и проницателен, и сейчас они смотрят на Гиласа с подозрением.
– Зачем ты меня выслеживал? – потребовал ответа он.
Гилас попытался сесть.
– Никого я не выслеживал. Я даже не знал, что ты на Кефтиу. Я просто шел за Разбойницей…
– За Разбойницей? – удивился Акастос. – А львица-то как на Кефтиу угодила?
– Она привела меня сюда. Похоже, знает, что ты здесь живешь. Она меня спасла… – Гилас осекся.
В хижине тепло, но за ее стенами все так же бушует метель, и ветер свистит среди сосен, да так, что потолочные балки скрипят. А Разбойница сейчас там одна…
– Тебя ко мне привел лев, – вполголоса произнес Акастос, знакомым движением почесывая бороду. – Если это знак, то как его понимать?
– Не знаю, но я рад, что Разбойница нашла твой дом. А еще больше рад, что ты спасся с Талакреи!
Акастос вздохнул:
– А я, наверное, рад, что ты уцелел, Блоха.
– Почему только «наверное»?
Странник уставился на него:
– Он еще спрашивает! Пятнадцать лет я в бегах, скрываюсь от Воронов! За все это время мне представился лишь один шанс убить высокорожденного Ворона. Один шанс уничтожить кинжал Короносов. И кто мне помешал? Ты. Что же мне теперь, от восторга плясать при виде тебя?
– Тогда зачем было меня спасать? – проворчал Гилас.
– Да вот сам удивляюсь, с чего вдруг я не бросил тебя замерзать насмерть у меня на пороге.
Акастос встал и направился в угол, где лежали дрова. Гилас заметил, что при ходьбе он морщился и берег правую ногу.
– Да, это тоже твоя заслуга, – вполголоса произнес Акастос. – Ты мне ногу еще летом обжег, а последствия до сих пор чувствую.
– Прости.
– Какой мне прок от твоих извинений? Помоги-ка лучше ужин приготовить.
Гилас нашел два надтреснутых роговых стакана и пару мисок, а Акастос тем временем достал облепленный сажей котелок и запасы съестного: жалкие остатки ячменной муки и копченой свиной грудинки, немного козьего сыра, две подгнившие луковицы, талый снег и пригоршню мохнатых бледно-зеленых листьев (последние Акастос вытащил из мешочка на поясе).
– Это что? – настороженно поинтересовался Гилас.
– Ясенец белый. Он растет только в кефтийских горах и отгоняет Чуму, так что на вкус не жалуйся.
Кинув Гиласу палку, Акастос велел мальчику помешивать кашу; сам принялся смешивать вино с талым снегом, а потом покрошил сыр в другую миску.
Гилас произнес:
– Мне надо тебе кое-что сказать.
– Ну?
– Э-э… Вороны вернули кинжал себе.
Акастос замер.
– Как?
Гилас поведал о своей схватке с Воронами на огненной Горе Талакреи. К концу рассказа мальчика била дрожь, но Акастос лишь невозмутимо взял стакан, попробовал вино и вытер губы тыльной стороной руки.
– Ты как будто не удивлен, – заметил Гилас.
– Чему тут удивляться? Я уже несколько месяцев как догадался. Вороны сейчас на вершине могущества. Захватили шахты в Лаврионе, и оружия у них теперь завались: сколько нужно, столько и выкуют. – Акастос помолчал. – А теперь, может быть, объяснишь, как тебя на Кефтиу занесло?
Помешивая кашу, Гилас рассказал о своих странствиях. Акастос слушал с непроницаемым лицом, но много спрашивал про Перифаса.
– Когда мы добрались до Кефтиу, остальные уплыли, а я остался. – Тут Гилас осекся, вспомнив кишащий духами берег и детей-призраков. – Со мной что-то неладно, – вдруг выпалил он. – Я привидений вижу.
Акастос поставил стакан и поглядел на него.
– Это просто ужас какой-то! – жаловался Гилас. – Никогда не знаешь, когда они в следующий раз явятся, а перед этим голова болит. – Гилас коснулся шрама у себя на виске. – Почему я их вижу? Раньше такого не было!
Гилас с мольбой взглянул на Акастоса – самого мудрого человека из всех, кого он знал.
Но бродяга только заметил:
– Ты так и не сказал, что тебе здесь надо.
Гилас слегка опешил:
– Я Пирру ищу.
– Кого? А-а, вспомнил твою девчонку.
Гилас залился краской.
– Вовсе она не моя! Мы просто дружим.
Акастос фыркнул:
– Сколько тебе лет? Поди, скоро четырнадцать? Так я и поверил!
Гилас покраснел еще гуще.
– Хочешь – верь, хочешь – нет, – сердито бросил он. – Пирра в каком-то Така Зими. Это место высоко на Горе Дикти, но я не знаю где.
– Хватит мешать, каша готова, – перебил Акастос.
Вино оказалось крепким, а каша такой вкусной, что Гилас позабыл все свои обиды и съел две миски, да еще соскоблил остатки со стенок котелка. Наслаждаясь благодатным теплом и приятным головокружением, Гилас наконец набрался смелости и спросил:
– А ты?
– Что – я? – не глядя на мальчика, бросил Акастос.
– Что ты здесь делаешь?
Акастос задумался, решая, что сказать, а о чем умолчать.
– Ищу старых знакомых. Они ненавидят Воронов так же, как я.
Вороны… Перед мысленным взором Гиласа встали их черные доспехи из сыромятной кожи и суровые лица, обмазанные сажей.
Гилас спросил:
– Вороны здесь, на Кефтиу?
– Если нет, то скоро пожалуют.
– Зачем?
– Ну сам подумай, Блоха. Давненько Кефтиу не был в таком уязвимом положении, как после нынешнего бедствия. Вороны уж точно пожелают его захватить. Так уж у них принято.
В голосе Акастоса звучала горечь. Давным-давно Вороны вторглись на его родную землю. Он сражался бок о бок с законным Верховным Вождем. Может быть, они одержали бы победу, если бы жившие в Горах Чужаки к ним присоединились. Но Чужаки не стали воевать, и закончилось дело тем, что Верховного Вождя убили, Коронос захватил Микены, а Акастос потерял дом и землю и подался в бега.