Сгустилась Тьма, и маленькая львица учуяла добычу: звери собирались на водопой. Вот мимо протрусила лань. Хищницу она не заметила. А на расстоянии короткого прыжка из норы, переваливаясь, вышел барсук. Но львица на них даже не взглянула. Над ней легко и плавно пролетела соколиха. Казалось, птица нарочно дразнила ее, но маленькой львице было не до того. Что, если мальчик попал в беду? Вдруг он никогда оттуда не выйдет?
Выбравшись из камышей, она подползла поближе к рогатой горе и окинула ее взглядом снизу вверх. Нет, в разверстую пасть она ни за что не полезет, но ведь можно поискать и более безопасный путь.
Бока у этой горы твердые и такие гладкие, что царапать их бесполезно. Лапы только соскальзывают, оставляя грязные размазанные следы.
И вдруг львица заметила рядом сосну. Одна ветка совсем близко к горе. Она, конечно, высоко, зато заскочить с нее внутрь – пара пустяков…
У сосен кора неровная: чтобы лазить – самое то. Взбираться на деревья у львицы получается неважно, но в этот раз Разбойница превзошла себя. Добравшись до того места, где ветки расходились в разные стороны, она стала прикидывать, как лезть дальше.
Ветка, которая ей нужна, – с другой стороны ствола. Львица неловко вытянула переднюю лапу и ухватила ветку когтями. Потом занесла другую лапу, но промахнулась и повисла на одной, отчаянно пытаясь вернуть равновесие. Вскинув заднюю лапу, львица еле-еле взгромоздилась на ветку и съежилась на ней, цепляясь за кору всеми когтями и даже хвостом.
Тут сюда же села соколиха и внимательно уставилась на львицу. Та зашипела, чтобы отогнать ее. Птица отлетела в сторону и приземлилась на один из рогов на горе, но глаз со львицы по-прежнему не сводила.
Ветка оказалась выше и намного дальше от горы, чем львице показалось с земли. Нет, так далеко ей не прыгнуть.
Соколиха поднялась в воздух, лениво облетела вокруг сосны, потом проплыла между высокими белыми рогами и скрылась внутри горы. Будто говорила: «Видишь? Дело раз плюнуть. Для меня».
Да ну ее! Львица попыталась развернуться, но попробуй сдвинься с места на такой узкой ветке! Чтобы добраться до ствола и спуститься обратно на землю, придется ползти задом, но раньше львица таких трюков не проделывала, особенно на высоте.
Еще и соколиха улетела… А жаль, составила бы компанию. Да, птица противная и ужасно высокомерная, но уж лучше с ней, чем совсем одной.
Порыв ветра взъерошил шерсть маленькой львице, и сосна прошептала: «Ну, что теперь будешь делать?»
24
«Мы здесь только переночуем, – упрямо твердила себе Пирра. – Про Мистерию даже думать не стану. Может, даже хорошо, что мы здесь застряли, – надоело ходить грязной и трястись от страха».
Велев Гиласу ждать ее в комнате, Пирра побежала в соседнюю умывальню и быстренько вымылась холодной водой. Затем провела по волосам гребнем, нашла в сундуке чистую тунику и переоделась. После этого девочка поспешила объяснить Гиласу, что дырявое сиденье в углу – место, где справляют естественные надобности, а ведро рядом стоит, чтобы смывать после себя. Потом Пирра научила его наполнять ванну при помощи кувшинов с водой и показала, как вытягивать деревянную затычку, когда вымоешься.
Гилас смотрел на ванну с подозрением.
– Да это же гроб какой-то!
– Ничего подобного.
– Вылитый гроб. В последний раз я такую штуку в усыпальнице видел.
– Обычная ванна, – возразила Пирра. – Уж кому-кому, а тебе помыться не мешает. Я сейчас вернусь, только возьму кое-какие вещи.
Кладовые с одеждой оказались заперты, но Пирра разрезала глиняные печати ножом. Ей все казалось, что вот-вот откуда ни возьмись выскочит разгневанный кладовщик. В свете факела перед Пиррой предстали стопки льняных и шерстяных вещей, от которых исходил терпкий насыщенный аромат розмарина. Повторяя себе, что ничего предосудительного не делает, Пирра отыскала куртку с короткими рукавами из тонкой синей шерсти. Пожалуй, Гиласу будет как раз впору. Потом девочка взяла мужскую юбку из упругой оленьей кожи с бахромой на подоле, широкий красный ремень из телячьей кожи, сандалии и ножны из плетеной кожи. Завернув все свои находки в плащ редкого и необычного темно-зеленого оттенка, Пирра пошла за продуктами.
В эти кладовые кто-то уже проник до нее, причем этому человеку явно была противна сама мысль о воровстве, поэтому он добросовестно составил на покрытой воском деревянной табличке список всего, что забрал, и прислонил ее к двери. Четыре лепешки, бурдюк с вином и мешок засоленных утиных ног.
Пирра заметила на воске едва заметный отпечаток жука-скарабея. Значит, вор поневоле – Усерреф. Девочка шепотом позвала его, но ответа не последовало.
Пирра сжала в кулаке уаджет на шее. Вот бы сейчас из тени вышел Усерреф и принялся ее стыдить: «Пирра, только взгляни на себя! Волосы растрепаны, а ноги? Грубее крокодиловой кожи!»
– Усерреф, где ты? – хриплым шепотом спросила девочка.
Но ответом ей были только шорохи. Вот над головой пролетели воробьи, а вот по балке под потолком пробежали мыши.
Пирра понимала: жрецы никогда бы не покинули Кунису без защиты. Дом Богини охраняют стражи – пусть даже не в человеческом обличье. Вдруг темные углы стали казаться Пирре особенно зловещими. В тусклом свете тростникового факела пугали даже знакомые предметы. Осьминог, нарисованный на кувшине с зерном высотой в человеческий рост, не сводил с девочки недоброго взгляда.
Тут Пирра подумала об Эхо. Знает ли соколиха, где она? Осмелится ли последовать за ней в Кунису?
– Ты сюда за съестным пришла, – строго напомнила себе Пирра. – Нечего зевать.
Обойдя полки, она собрала все, что сумела унести, а потом кое-как потащилась обратно в свои покои, нагруженная, будто осел в базарный день.
Гилас все еще плескался в ванне. Пирра закинула его новую одежду в умывальню, потом стала раскладывать еду на сундуке для одежды.
– Усеррефа не нашла? – прокричал Гилас.
– Нет. Но он точно сюда приходил.
Отступив на шаг, Пирра окинула взглядом «стол». Сейчас они устроят настоящий пир: улитки в масле, соленый осьминог, сушеная рыба-меч, кровяная колбаса с луком и каштанами, засоленные виноградные листья с фенхелем и нутом, давленые фиги, зрелые черные тутовые ягоды в сиропе из лепестков розы и, наконец, любимое лакомство Пирры – хрустящие миндальные пирожки с медом. Еще девочка прихватила бурдюк с лучшим вином из изюма, заодно взяв ячменной муки и овечьего сыра, чтобы добавлять в напиток, и две серебряные чаши: они легче, чем глиняные, и уж точно не разобьются.
Пока Пирра ходила за едой, Гилас отыскал давленые оливковые косточки и разбудил огонь в жаровне. Дожидаясь, когда мальчик выйдет из умывальни, Пирра принесла подношение: брызнула в огонь вина и попросила Богиню уберечь их от Воронов.
«Умоляю, скажи, совершать мне Мистерию или нет? – мысленно спросила Пирра. – Дай мне знак. Ты не позволила мне уйти, потому что я должна провести Мистерию? Или это случайно вышло?»
Должно быть, последнюю фразу Пирра произнесла вслух, потому что у нее за спиной Гилас спросил:
– Что случайно вышло?
Он стоял в дверях в новой куртке и юбке. На секунду Пирре почудилось, будто перед ней не Гилас, а длинноногий статный бог из Зала Шепотов: такие же широкие плечи, узкая талия, правильные черты лица и глаза будто горный хрусталь.
– Так что вышло случайно?
– Ничего, – выдавила Пирра. – Я принесла подношение Богине.
Гилас кивнул:
– Боги дали тебе знак?
– Пока нет.
Гилас взглянул на уставленный яствами сундук, потом снова посмотрел на Пирру.
– Ты сегодня выглядишь получше.
Девочка дотронулась до щеки. В тот момент она особенно люто ненавидела свой шрам: никогда еще Пирра не чувствовала себя такой уродиной.
– Просто помылась, – пробормотала она.
Гилас сунул амулет с львиным когтем под куртку и спросил:
– Ну как, похож я на кефтийца?
Пирра залилась краской.
– Нет. Но выглядишь ты очень даже ничего.
Девочка зажгла еще несколько ламп и принесла овечьи шкуры. Усевшись на полу, они с Гиласом накинулись на еду. Пирра мгновенно опрокинула два кубка вина, и ее тревоги будто испарились. Казалось, все вокруг окутала золотистая дымка. Мысли о Мистерии вылетели из головы. Пирра даже про свой шрам забыла. До чего же она рада, что снова наслаждается теплом и чистотой!
Пирра лениво смотрела, как Гилас подбрасывал в жаровню оливковые косточки. В свете огня у мальчика на подбородке блеснула поросль золотистых волосков. Все кефтийские мужчины чисто выбриты, и до сих пор бороды казались Пирре неопрятными, но тут она подумала: если Гилас отпустит бороду, она возражать не станет.
Вот Гилас снова опустился на пол. Он крутил в руках чашу и разглядывал росписи на стене. Гилас выпил меньше Пирры. К ее удивлению, в новой одежде он явно чувствовал себя неловко. Сандалии мальчик надевать не стал, да и свои старые потрепанные ножны не выбросил. Интересно почему?
– Зачем они ходят в таком виде? – вдруг спросил Гилас.
– Кто?
– Кефтийские дети. Вот как этот, на росписи. Голова выбрита налысо, только одна прядь оставлена.
– Без волос не так жарко, да и вши не заводятся. Но прядь сбоку сбривать нельзя, потому что в ней живет душа.
Гилас поглядел на Пирру.
– Ты тоже так ходила?
– До одиннадцати лет, – с улыбкой ответила девочка.
Но Гилас остался серьезным.
Тут ей пришло в голову, что от великолепия Кунису мальчик чувствует себя не в своей тарелке. Чтобы как-то его отвлечь, Пирра спросила, нравится ли ему роспись с дельфинами на другой стене. Напомнила ли она ему о Духе, дельфине, с которым они подружились два лета назад?
– Носы неправильно нарисованы, – ответил Гилас. – Не дельфины, а утки.
– Вот и я так думаю, – согласилась Пирра. – И плавники совсем не похожи. Дух не признал бы в этих дельфинах своих сородичей, правда?
Мальчик чуть улыбнулся, но скоро опять помрачнел.
– Гилас, что тебя беспокоит?