— Она послала телеграмму вечером, накануне отъезда, — Марион протянула мне тонкий листок с текстом. — Можете оставить его себе, — сказала она, когда я прочитал его.
Телеграмма была адресована какому-то Мэнсону, № 97, Керзон-стрит, кв. 5, Лондон. Содержание ее было следующим: «Контракт подписан возвращаюсь Хитроу рейсом ВОАС 316 субботу».
Подписи не было.
— Дики пришлось просмотреть все его папки, но он нашел снимок, — она протянула мне небольшую глянцевую фотографию. Шерри Норт сидела, откинувшись в шезлонге, на террасе отеля. На ней были бикини и солнечные очки, но даже в них ее легко можно было узнать.
— Спасибо, Марион, — я протянул ей пятифунтовую банкноту.
— Спасибо, мистер Харри, — она улыбнулась мне и заткнула ее себе за лифчик. — За такие деньги вы можете просить о чем угодно.
— Мне надо успеть на самолет, киса, — я поцеловал ее курносый носик и шлепнул по попке, когда она вылезала из машины.
Чабби и Анджело приехали в аэропорт. Чабби должен был забрать после меня пикап. Оба они были притихшие и неуклюже пожали мне руки у выхода на посадку. О чем можно было еще говорить? Все было сказано накануне.
Когда самолет оторвался от земли и взял курс на материк, я бросил взгляд вниз и увидел две крошечные фигурки, стоящие у ограды. Я сделал на три часа остановку в Найроби, а затем пересел на самолет ВОАС, летящий в Лондон. Я так и не уснул во время долгого ночного полета. Уже давно я не ступал на родную землю и вот я снова направился туда, движимый одной лишь местью. Мне очень хотелось поговорить с Шерри Норт.
Когда вы разорены, я советую вам приобрести новую машину и дорогой костюм. Надо выглядеть удачливым и процветающим, и люди вам поверят. Я побрился и переоделся в аэропорту, и вместо «хиллман», взял напрокат «крайслер» из депо Херца в Хитроу, бросил сумку в багажник и отправился в ближайший паб «Каридж».
Я заказал двойную порцию яичницы с ветчиной, запив ее пинтой пива, и одновременно изучил дорожную карту. Я давно уже не был в Англии и порядком позабыл дороги. Тщательно ухоженный английский пейзаж казался мне каким-то ручным после слепящего света тропиков. Однако я испытывал радость, ведя машину по пологим холмам к Брайтону.
Я припарковал «Крайслер» рядом с пешеходной аллеей возле Гранд-отеля и нырнул в гудящий улей торговых рядов. Даже в конце сезона здесь было полно туристов.
Павильонная Аркада — такой адрес был указан на табличке, прикрепленной к подводным саням Джимми Норта, и у меня ушел почти час на то, чтобы отыскать ее. Она была спрятана в глубине мощенного булыжником двора, и почти все ее окна и двери были закрыты ставнями и заперты. «Подводный мир Норта», выходил в переулок небольшим трехметровым фасадом. Эта лавка тоже была закрыта, и поверх ее единственного окна до самого низа были опущены жалюзи. Я безуспешно пытался разглядеть что либо внутри из-за края ставен, но в помещении было темно, и я постучался в дверь. Внутри не было слышно ни звука, и я уже был готов уйти, когда заметил кусок картона, который, видимо, когда-то стоял внизу окна, а затем свалился на пол. Я умудрился, скривив шею, прочитать написанное от руки объявление, которое, к моему счастью, упало лицевой стороной вверх. «Обращаться по адресу «Морской вид», Даунерз-Лейн, Фалмер, Сасекс.» Я направился назад к машине и вынул из бардачка карту.
Пока я пробирался на своем «крайслере» по узким переулкам, пошел дождь. Дворники с унылым упорством очищали ветровое стекло от дождевых капель, а я вглядывался в вечерние сумерки — темнеть начинало рано. Дважды я заезжал не туда, но, наконец, подъехал к воротам в густой живой изгороди. Прибитая к ним табличка гласила: «Морской Вид Норта», и я предположил, что в ясный день, бросив взгляд отсюда к югу, можно было увидеть море.
Я проехал между рядами живой изгороди и оказался во дворе, мощеном булыжником, у старой двухэтажной фермы, стены которой были укреплены дубовыми балками, а крыша из дранки заросла мхом. На первом этаже горел свет.
Я оставил «Крайслер» и пересек двор, направляясь к двери, ведущей на кухню. От ветра и дождя я поднял воротник, затем постучал в дверь. Было слышно, что внутри кто-то есть. Скрипнули запоры, и верхняя половина двери открылась на цепочке. Оттуда на меня посмотрела девушка.
Она не произвела на меня особого впечатления. На ней был надет мешковатый рабочий трикотажный костюм. Это была высокая девушка с плечами пловчихи. Она показалась мне даже некрасивой — но как-то по особенному.
Ее лицо было широким и бледным, нос крупным и немного бесформенным, рот широким, но улыбка казалась приветливой. На ней не было никакой косметики, поэтому ее губы казались бледными, а на носу и щеках была россыпь мелких веснушек. Волосы были аскетично убраны назад и заплетены в толстую короткую косу. Они были черного цвета и свет лампы придавал им особый блеск. Брови тоже были черны — из-под их резко очерченных дуг на меня смотрели черные глаза. Но вот на них упал свет лампы, и я понял, что они темно-синие, как вода в Мозамбике, когда вдруг в полдень ее пронзят солнечные лучи.
Несмотря на ее бледность, от девушки исходило некое ощущение здоровья. Бледная кожа была гладкой и эластичной, но при пристальном взгляде — а именно так я и смотрел на нее, она казалась какой-то прозрачной.
Девушка поправила легкую прядь волос, выбившуюся из косы и будто парящую у ее виска. Это был трогательный жест. Он выдавал ее волнение и слегка противоречил безмятежному выражению ее синих глаз. И вдруг я понял, что она необыкновенно красива. И хотя ей было чуть больше двадцати, было ясно, что это не легкомысленная девчонка, а зрелая женщина. В ней была сила и уравновешенность, уверенность в себе — и это меня заинтриговало.
Обычно женщины, которых я выбирал, были не столь загадочны. Я не охотник растрачивать силы на пустые ухаживания. Такой еще не было в моей жизни, и впервые я почувствовал легкую неуверенность в своих силах. Мы довольно долго смотрели друг на друга, не двигаясь и не проронив ни слова.
— Вы — Харри Флетчер, — вымолвила она наконец. Ее голос был низким и выразительным, он выдавал воспитанного и образованного человека.
От удивления я открыл рот.
— А откуда вам это известно? — требовательно спросил я.
— Заходите, — она сняла цепочку и открыла нижнюю половину двери. Я повиновался. В кухне было тепло и уютно, по ней разносились аппетитные запахи.
— Откуда вы знаете мое имя? — снова спросил я.
— Ваша фотография была в газетах — вместе с Джимми, — объяснила она.
Мы опять замолкли, изучающе глядя друг на друга.
Она оказалась выше, чем мне первоначально показалось — почти до моего плеча. На ней были синие брюки, заправленные в черные кожаные сапоги, и теперь я рассмотрел, что у нее тонкая талия, а бесформенный джемпер скрывал красивую грудь. Только на первый взгляд она показалась мне дурнушкой, но несколько мгновений спустя уже настоящей красавицей. Я засомневался, встречались ли мне раньше женщины, подобные этой. Потребовалось время, чтобы она окончательно сразила меня.
— Я в более невыгодном положении, — произнес я наконец. — Я не знаю, кто вы.
— Я Шерри Норт, — ответила она, и я снова удивленно уставился на нее, стараясь прийти в себя после такого шока. Она совсем не походила на ту Шерри Норт, с которой был знаком я.
— А известно ли вам, что вас на свете целое племя? — спросил я наконец.
— Я не понимаю, — нахмурилась она. Под низко опущенными бровями ее глаза казались обворожительно синими.
— О, это долго рассказывать.
— Простите, — кажется, до нее дошло, что мы все еще стояли лицом к лицу посередине кухни. — Может, вы присядете? Хотите пива?
Шерри достала из буфета две банки «Карлсберга» и села напротив меня за кухонный стол.
— Вы хотите рассказать мне длинную историю? — она открыла обе банки и, протянув одну мне, ожидающе взглянула на меня.
Я начал излагать ей тщательно отредактированную версию моего знакомства с Джимми Нортом после его появления на Сент-Мери. С ней было легко говорить, как со старым заинтересованным другом. Внезапно меня охватило желание рассказать ей все, как есть, всю горькую правду. Важно было с самого начала не допустить лжи. Она была мне совершенно чужим человеком, и все же я доверял ей, как никому другому. Я рассказал ей все так, как это произошло. Позже она накормила меня ужином — аппетитными тушеными овощами с мясом из керамического горшка. Мы ели их с домашним хлебом и маслом. Я продолжал рассказывать, но уже не о недавних событиях на Сент-Мери — и она внимательно слушала. Наконец я нашел собеседника с кем бы мог отвести душу.
Я рассказал ей о моей бесшабашной молодости, всю голую правду без прикрас, даже о том, как я, не совсем честно, заработал деньги на «Балерину» и как с тех пор часто подвергался всяческим искушениям.
Лишь после полуночи она, наконец, произнесла:
— Мне трудно поверить, в то, что вы рассказали. Глядя на вас, и не подумаешь даже, у вас такой вид…, — казалось, она подыскивала нужное слово, — достойный.
— Я всегда стараюсь быть таким. Но иногда мой нимб съезжает мне на глаза. Внешность обманчива, — сказал я, и она кивнула.
— Действительно, — она вкладывала в слова глубокий смысл, будто о чем-то предупреждая. — Зачем вы рассказали мне все это? Это ведь даже неразумно, не правда ли?
— Мне казалось, пора рассказать кому-то всю правду о себе. Извините, если выбор пал на вас.
Она улыбнулась.
— Сегодня вы можете спать в комнате Джимми, — сказала она. — Я же не могу выставить вас за дверь.
Я не спал предыдущей ночью и внезапно почувствовал, что валюсь от усталости. Мне казалось, что мне не хватит сил подняться вверх по лестнице, но я задал последний вопрос:
— Зачем Джимми прилетел на Сент-Мери? Что он искал? Вы знаете, с кем он работал? Кто они такие?
— Не знаю, — покачала она головой, и я понял, что это действительно так. Она бы не смогла солгать, после того, как я доверился ей.