Хата не мала, а родственников и знакомых поглазеть на меня понабежало множество. Не помещаются. Потому стол в саду накрыли, под вишнями, длиннющий, как на поминках. А вишня уж переспела вся, да еще и не убрана и чуть ветерок, так прямо на стол в стаканы и за ворот сыплется. А от нее у меня пятна на рубашке. И сильно мне это не понравилось.
По случаю моего приезда садят меня во главе стола, на почетное место. Вовка с Софьей поблизости. А вдоль стола — до противоположного торца, как мишени в тире, молдавские родичи разместились. Все из себя черные, носы как у грачей длинные и между собой регочут не по-нашему: гыр-гыр-гыр, гыр-гыр-гыр. Не с кем после рюмки словом перемолвиться, если захочется. Только теперь я понял, куда попал. И сильно мне это не понравилось.
Между тем, наливают по первой из кувшинов. Пригубил я ихнее вино из стакана и сильно мне оно не понравилось. Тогда задаю вопрос по существу: «А что, кроме этой кислухи, в вашей Бессарабии ничего не пьют? Как бы от нее у меня в желудке какая-нибудь холера не забродила. Покрепче, говорю, чего не найдется? Хоть полстаканчика?» Запереглядывались хозяева от своей несообразительности, видно, что застеснялись своего промаха. Уверяют, что принесут покрепче и не полстаканчика, а сколько угодно. Мол, не догадались, что цуйку можно больше, чем вино уважать. Эта их недогадливость сильно мне не понравилась, но сдержался, терплю. Улыбку изобразил и согласился: несите. Вскоре принесли, налили полный стакан. Опрокинул я его с огорчения и должен заметить, что эта цуйка мне сильно не понравилась — рядом с «Московской» или «Столичной» поставить нельзя — не устоит. Но крепкая настолько же насколько и вонюча. Ищу глазами чем бы закусить привычным, вроде соленого огурчика.
А на столах — представить трудно — все есть: курятина вареная и жареная, зелень любая, фрукты всякие, вплоть до винограда, груши, яблоки, а огурцов солененьких, любимых моих — нет и в помине. Оказывается — не солят! Свежими пользуются. И сильно мне это не понравилось. Так и сижу не закусивши. Тем временем по второй наливают. Мне опять-таки цуйки. Я стерпел. Все выпили — и я с ними. После второй, глаз у меня заострился — оглядываюсь по сторонам. Боже ты мой! Сижу как в плену: ни одной русской рожи. Чуть что, случись заваруха — некому мой тыл прикрыть. И сильно мне это не понравилось.
Однако недаром мы из Сибири и нас без рукавиц не лапай — ознобишься. Решил я не выжидать, чем все это кончится. И без того понятно, что дракой. Какая же свадьба без драки. Поднялся я тогда над столом во весь свой рост, прокашлялся, чтобы чернота вокруг замолчала да и задаю свой главный вопрос: «Добром сознайтесь — у вас тут во время войны партизаны были?» Затихли за столом. Вижу: попал в самое яблочко. Молчат все, переглядываются, смущаются, и не хотят отвечать. Тогда для непонятливых, я вопрос свой повторяю погромче и с упором. Гляжу — дошло, наконец, что я интересуюсь не от безделья и отвечать все равно придется. Нашлись храбрые, поясняют мне, что партизан у них в войну не встречалось, да и быть не могло, поскольку их территорию немцы не занимали, а только свои — румыны. У них и язык тот же. Сильно мне этот ответ не понравился. Не стал я его до конца дослушивать, оборвал, говорю: вижу я, что вы за люди. Мы немецких фашистов били, крови и жизней не жалея, а вы за нашей спиной прятались и с румынскими фашистами братались! Антонески поганые! У вас с ними не только язык — кровь одна! Не было у меня такой родни и не будет. Вовка, неси мой автомат — мы с ними посчитаемся!
Дернул я скатерть — так все со стола и посыпалось. Кто-то молодой на меня кинулся, но напоролся на кулак и согнулся пополам. Вовка вскочил и спину мою прикрыл — не зашли сзади. Остальные дрогнули и по саду попрятались — не вояки. И сильно мне их трусость не понравилась. Аж голова кругом пошла.
Утром очнулся я на диване, вижу рядом на табуреточке противоядие в стакане и помидорчик красенький. Выпил я, и цуйка мне опять не понравилась. Тогда я и говорю сыну: «Собирайся домой». — «Да уж собрался, — отвечает. — Все равно мне здесь жизни нет и не будет. Сильно мы здешним людям не понравились… Софья остается…»
Так Владимир Романов вернулся в свою старую квартиру. В свою, да не совсем. За время его отсутствия, дочка успела выскочить замуж и соседством с папашей в проходной комнате слегка тяготилась, хотя и не высказывалась. Чтобы не мешать молодым, Владимир вечерами домой не спешил. На счастье выяснилось, что заброшенные им лодка и мотор никуда не делись и ожидают хозяина на лодочной станции. Заплатив за хранение, Романов снова вступил во владение ими и посвятил реке все свободное от адвокатской практики время.
Надеюсь, теперь моему читателю станет понятно, почему Романов охотно покинул компанию судей и принял предложение завернуть к реке: искупаться и все прочее. Дома его никто не ждал.
Глава третья. Уха для иностранцев
Сидим мы как-то, братцы, с африканцем.
И он мне, понимаешь, говорит:
В российских водах холодно купаться,
А потому здесь неприятно жить.
Зато, говорю, мы делаем ракеты,
Перекрываем Енисей,
И даже в области балета
Мы впереди планеты всей.
Ю. Визбор
На рыбалке, как в бане, нет неравенства и чинов. Нет подчиненных и начальников, есть только рыболовы и рыбаки, удачливые и не очень. Рыболовы — это те, которые спортсмены и вроде того, пробавляются крючками и катушечной снастью. А рыбаки — это те, что возятся с сетями, фитилями, мережами и прочей неводной делью. Этим не на уху подавай — им на продажу надо, чтобы снасть, бензин и транспорт оправдать и чтобы еще навар остался. Но за ухой и рыболовы и рыбаки и даже не виноватые в браконьерстве наемные шофера равны. Кстати, о наваре: чтобы его в ухе доставало, нужно особое умение. Для его описания мне не хватило бы и целой главы. А какая-нибудь хантыйка из Согома, которая написать о варке ухи не имеет времени, смогла бы вас угостить незабываемой по вкусу и цвету ухой из семи сортов рыб, которая у аборигенов Севера так и называется — варка.
Приготовление хорошей варки искусство сродни шаманскому и дается не каждому, а только тому, кто на рыбе вырос, имеет ее в достатке и умеет взять из нее самое полезное и вкусное, будь то икра, молоки, печень или внутренний жир. Сибиряк никогда не станет пороть окуня, чистить щуку и промывать до блеска брюхо предназначенной для ухи рыбины. Хотя случались из-за этого знания и умения даже семейные неурядицы. Рассказывают, как украинец-прапорщик подсмотрел однажды процесс приготовления ухи его любимой женой- сибирячкой, которая из старания как можно больше угодить мужу, тщательно обобрала и запустила в уху внутренний жир, не смог преодолеть предубеждения, что жена его неряха и лентяйка и подал на развод. И развелся, исключительно из-за того, что женщины-рыбачки не чистят окуня.
Очевидно Абориген оказался из числа рыбаков и искусством изготовления варки владел в совершенстве, поскольку янтарнооранжевый навар, дымящийся в ведре, весьма отдаленно напоминал ту прозрачную жидкость, которую под именем ухи подают в общепите. Под такую грешно не выпить и «Стрелецкая», поскольку она с перчиком, для ухи в самый раз. И тост подобрался с перчинкой: «За нашу и вашу свободу!» Кружки подняли, но опорожнить не успели: случилась внешняя помеха в виде выбежавшего из-за высокого мыса на широкий плес, на самом что ни на есть полном ходу небольшого катера. «Хорошо идет!» — восхитились и как по команде повернулись головы от застолья. «Да это с нашей лодочной катерок, — определил адвокат. — Андрей заруливает. — И призывно замахал руками. — К нам! Сюда причаливай! На уху!» На борту заметили и отмахнули в ответ. «К нам! К нам! — радостно закричала береговая компания. В ответ катер резко повернул и приткнулся носом в песок. С его палубы сначала подали швартовый конец, а затем и небольшой трап.
«Заболел Андрей, что ли? — пожал плечами адвокат. — Трап спускает, как белый человек, когда можно босиком прямо с борта и в воду. Даже еще приятнее. Удивляет Андрюха. «Через минуту еще более удивился Владимир, когда, по принятому им трапу чинно проследовали два с иголочки разодетых гражданина, в летних костюмах, штиблетах и галстуках. Поравнявшись с Владимиром, оба привычноэлегантно приподняли парусиновые шляпы и поприветствовали: «Good day!» — «Гуд дэй!» — машинально ответил Романов. А, следовавший за господами, переводчик пояснил ошалевшей от неожиданности компании, что мистер Роджер Смит пожелал всем доброго дня и удачи в делах.
Явление на речных водах самого Христа или появление в прибрежных зарослях стада мамонтов не произвело бы на собравшихся такого сокрушительного впечатления как эти, невесть как прорвавшиеся сквозь железный занавес советской самоизоляции, денди. Не забудем, что в это время вокруг соцлагеря полыхала холодная, а во Вьетнаме и Анголе самая настоящая кровопролитная война. Международный империализм рыскал вокруг социалистического лагеря, засылая в него своих многочисленных агентов, чтобы подрывать устои социализма изнутри, устраивал путчи наподобие «Пражской весны». Наймитам международного капитала, шпионам, фарцовщикам, абстракционистам и прочим диссидентам доблестно противостояли высокоидейные бойцы невидимого фронта — чекисты Комитета госбезопасности, в обиходе — комитетчики, которые выезд советского гражданина в турпоездку по Болгарии рассматривали как потенциальную измену Родине, а несанкционированное общение с иностранцем в отсутствие парторга — как свершившийся акт предательства. Со всеми отсюда вытекающими последствиями. А потому настоящий советский гражданин и патриот против иностранцев был всегда насторожен, не то чтобы из предубеждения, а из чувства самосохранения. И даже с рабочими иностранными делегациями контактов старался избегать. На всякий случай. А то, не дай бог, обмолвишься, по простоте душевной, лишним словом, а комитетчики его мгновенно зафиксируют и пошло-поехало: в партко