Это не головешка, а пылкая душа Антона серым пеплом подернулась. И не сегодня, а уже давно. А сегодня, как от свежего дуновения заискрила, чтобы вновь разгореться. Остаток ночи Колонтаец проворочался на своей скрипучей кровати: не выходила из головы яркая соседка. Ну кто бы в их чинной конторе мог догадаться, что она такая необыкновенная?
На другой день Антон с Татьяной гуляли по берегу, болтали о жизни и о работе, любимых книгах и музыке и о всяких разностях, о каких могут говорить между собой изголодавшиеся по теплу общения мужчина и женщина. Вечером в номере Татьяны они пили чай с твердым, как танковая броня, печеньем и болгарским айвовым джемом прошлогоднего завоза. Потом по очереди бренчали на гитаре и пели друг для друга свое любимое. Когда же забрезжили сумерки, Антон спросил Татьяну взглядом: «Я останусь» — «И не надейся! — твердо и вслух ответила она. — У меня на работе романов не было и не будет».
Дверь захлопнулась за спиной Миронова. Зато открылись глаза на собственную беспросветную жизнь. Открылись и долго не могли закрыться: опять он ворочался на тощем тюфячке и думал о женщине за стеной — зеркальном отражении его собственной неустроенности и духовного одиночества. С той же затаенной мечтой о переменах к лучшему, тем же романтизмом, с легким налетом авантюризма, но не того, каким его понимают агитаторы от «политпросвета», а берущим свое начало от латинского «аванти», что значит — вперед. Именно вперед, в леса, горы, и реки, к брезентовой палаточной демократии, за розовой туристской мечтой уходили от обыденной серости ребята в штормовках, чтобы на неограниченной регламентом свободе мерзнуть и мокнуть, откармливать комаров и голодать самим, едва тащить от усталости ноги, даже терять иногда навсегда товарищей, и все это ради того, чтобы вечерами сидеть у костра тесным братством и под непременную спутницу-гитару изливать свои души в никем не одобренных, своего подпольного производства, но горячо любимых песнях.
Известно, что песни — душа народа. Значит, и души у туристов широкие и нежные, временами озорные, как и их песни. У Татьяны, уж точно, душа такая. И почему она Антону раньше не встретилась? С такой вместе можно и горы свернуть… Антон мучился сладостной бессонницей в тревожном предчувствии лавиной надвигающихся судьбоносных событий, способных перевернуть и настоящее и будущее. Возможно такое состояние переживает самец-тарантул, стремящийся соединиться со своей избранницей: предчувствует неизбежную и ужасную расплату за мгновение счастья, за которое не жалко и жизни…
Дней через десять прилетела «Вертушка», и уже привыкшим к общению командированным удалось вырваться на Большую Землю.
— Вот все и окончилось, — грустно сказала Татьяна в аэропорту. — Больше ничего этого не будет никогда. Не будет наших прогулок и ежевечерних разговоров, не будет споров за чаем, не будет ничего. И некому мне будет петь свои песни.
- Почему же кончилось? — встревожился Антон. — Почему бы нам и впредь не встречаться?
- Как вы это себе представляете? — саркастически усмехнулась Татьяна. — У Вас жена — вот с ней и встречайтесь.
- Но мы же друзья, а не любовники! — попробовал возмутиться Антон.
- Об этом только мы двое знаем. А кто нас еще понять сможет и захочет?
Действительно — кто? Кому из обывателей их понять захочется? Да и способен ли кто-нибудь поверить в дружбу мужчины и женщины? Не ответил Антон — замялся. Только предложил поднести до дома тяжелый чемодан. Татьяна не отказала, но у подъезда сделала попытку перехватить его у Антона: «Мужчины в моей квартире не бывают».
Но Антон отшутился: «Я же не мужчина, а сослуживец».
И Татьяна сдалась: лифт привычно не работал.
- Не бойтесь, не останусь, — продолжал хорохориться по дороге наверх Антон.
- Вот этого я и не боюсь, — согласилась Татьяна. Но Антон ее не понял и поставил чемодан у порога квартиры № 13. — Спасибо! — сухо поблагодарила Татьяна и скрылась за тяжелой дверью.
Антон плелся домой медленно, как приговоренный на эшафот. Да он себя таким и чувствовал. Словно удалось ему чудом глотнуть порцию весеннего озона, от которого запела и воспарила осчастливленная душа, и вдруг, по воле неумолимого рока, жестокая рука наглухо закрыла животворящую отдушину и намертво задраила барашки, чтобы постепенно удушить Антона.
Перед дверью своей квартиры Антон замер на секунду, как прыгун на вышке: может, вернуться? Но дрогнул и обреченно нырнул в семейный омут. Семейный омут встретил его холодом. На стук двери в переднюю выглянула крысиная мордочка тещи, пробормотала: «А это ты». И снова юркнула в кухонную норку. Из своей комнаты выплыла растрепанная Светлана, запахнула полы нечистого халата и нехотя выдавила сквозь зевоту ритуальное: «Что-то ты на этот раз долго». И удалилась, величественно покачивая расплывшимся от сидячей жизни задом. Дочка, маленькая карикатура тещи, поинтересовалась у возникшего на пороге отца: «Ты что привез?» И, когда оказалось, что ничего, возмутилась: «Зачем ты тогда приехал?» Действительно — зачем?
Может, чтобы принять душ, сменить белье и через силу играть роль примерного мужа и любящего отца, выслушивать сентенции нудного тестя, стараться угождать теще и ждать, как манны небесной, очередной командировки.
На следующий день Антон и Татьяна случайно встретились во время обеда в очереди к раздаче в столовой. Антон одними глазами спросил ее: «Ну как дела?» — Татьяна поняла и ответила: «Одно расстройство: сосед сверху залил водой. Обои отклеились, линолеум вздулся, и мебель попорчена — на месяц ремонта». «Грубая мужская сила нужна?» — с надеждой спросил Антон. «Очень и очень», — обрадовалась Татьяна.
Обои перклеивали вдвоем, а линолеум Антон перестилал самостоятельно. Татьяна, не умея помочь в мужском деле, забиралась с ногами на подоконник, подстраивала гитару и пела специально для Антона его любимую: «Мой конь утомился…» И сама была счастлива, что хочет петь и что откуда-то голос взялся: «Я еще никому так не пела. Сослуживцы и не догадываются, что у меня голос».
В культотделе, точно, о талантах Татьяны никто не догадывался. Как никто не подозревал, что она тайком курит. Антон первым застукал ее на этом, учуяв табачный запах на кухне». У тебя бывают мужчины?» — заревновал он.
- Да нет, это я балуюсь, по бабьей слабости, — смутилась Татьяна. И огорчилась: — Теперь ты меня уважать перестанешь…
- А ты бросай! — предложил Антон.
- Замуж выйду — брошу, — пообещала Татьяна.
- Тогда выходи скорее, — не уступал Антон.
- За кого?
- А если за меня? — неожиданно для себя обронил Антон. Вопрос повис в воздухе без ответа. А Антон засомневался: «Куда я лезу? Из петли в ошейник? Но ошейник значительно притягательнее…
После девяти вечера Антон не засиживался, чтобы без нужды не объясняться в семействе. Прощаясь, он подставил щеку Татьяне: «Поцелуй, я надеюсь, заработал?»
Улыбчивая Татьяна вдруг посерьезнела и напряглась: «Не порти дружбы, Антон. Ведь нам и без того хорошо. Согласен?»
«Согласен, — пообещал Антон. — Тогда поцелуй по-дружески».
Татьяна вспыхнула, но все-таки чмокнула его в щеку и при этом легонько прикоснулась к предплечью Антона упругим соском обтянутой тонкой блузкой груди. И, как показалось Антону, сделала это не случайно. Мгновенное, как змеиный укус, прикосновение обожгло и воспалило рассудок, поэтому уходил он слегка ошарашенным.
Легкая ошалелость зятя не укрылась от проницательной тещи. Ночью на пару с дочерью они исследовали и нюхали рубашку Антона. Духами она не пахла, зато пропиталась краской и табаком. Антон никогда не курил, и поэтому теща сделала свой вывод: «Картежничает твой колонтаец. Разводилась бы ты с ним, доченька». И даже пустила слезу по своей несчастной дочурке. Светлана промолчала в знак согласия с житейской мудростью матери.
Наутро Антон получил классическую семейную разборку с истерическим заламыванием рук, с заранее заготовленными выпадами тещи и многозначительными намеками тестя. На работу Колонтаец убежал не позавтракав. Но, как ни странно, был счастлив, как парашютист, впервые совершивший прыжок. Однако, чтобы остановить падение, ему не следует забывать про спасительное кольцо. И Антон вспомнил про колечко с зеленым гранатом, давным-давно, во время практики купленное у загулявшего геолога». Оно принесет тебе счастье», — вспомнилось Антону. Кажется, пришло время проверить.
В перерыв, когда помещение отдела опустело, он созвонился с Татьяной: «Сегодня приду к тебе навсегда». На другом конце провода что-то щелкнуло и раздался знакомый и усталый голос: «Не надо этого делать».
- Но почему же? Ведь ты тоже этого хочешь?
- Я хочу снова сойтись со своим мужем: дочь не должна расти без отца, — возразила Татьяна.
- Но я же люблю тебя! — продолжал настаивать Колонтаец.
- Этого мало, — Татьяна не переставала упрямиться, но по оттенкам интонации Миронов уловил, что делается это не очень уверенно.
- Я тебе тоже нравлюсь. И даже больше того: ты меня тоже любишь, — не сдавался Антон. — Мы оба нужны друг другу — неужели так трудно понять?
- Я не связываюсь с женатыми. — В голосе Татьяны появились стальные нотки.
- Я разведусь, — неуверенно пообещал Миронов.
- Посмотрим, — все поняла и засомневалась Татьяна.
Вечером Антон впервые поцеловал ее в губы. Они оказались мягкими и приятными с легким ароматом сигарет «Родопи».
- Как ты классно целуешься. Вот ты, оказывается, какой умелый бабник, — выдохнула она, на миг оторвавшись. — Если ты и во всем остальном такой же умелец, я за тобой на край света пойду… Однако на ночь Антона у себя не оставила: «Не забывай, что на меня дочь смотрит. Разведись сначала».
Антон недолго балансировал на кромке обрыва: решился на заявление о разводе.
Теща молча радовалась своей победе, а номенклатурный тесть угрожающе шипел: «Анкету мне портишь, змееныш. Паскудства не прощу — наплачешься». Антон с легким сердцем махнул на все рукой и отправился в непредвиденную, как всегда, командировку на Ямал. Возвратиться удалось не очень скоро.