Для разработки операции по задержанию, Охотников прибыл к Рыбакову и заперся с ним в кабинете. Разрабатывали диспозицию расстановки постов сотрудников, привлечения народных дружинников и охотников для перекрытия путей отхода в тайгу, к реке и к аэродрому местной авиации. Самым сложным оказался вопрос, что делать если шпион вдруг начнет отстреливаться. Рыбаков предложил запросить окружной отдел Комитета…
А незадолго до этого, молодой сержант — участковый инспектор во время планового обхода участка обнаружил нарушителя паспортного режима, того самого Скочина, и предложил ему пройти в отдел «для запротоколирования и оштрафования», как он выразился. Мирный баптист даже не огрызнулся и проследовал впереди участкового, куда велено и куда следует.
Когда Охотников и Рыбаков распахнули дверь кабинета, для отдачи оперативных распоряжений, они лицом к лицу столкнулись со Скочиным, в сопровождении участкового. «А вот и наш шпион!» — от растерянности произнес Рыбаков. Естественно, никакого компромата и вещественных доказательств у задержанного не оказалось и после некоторых разбирательств и попыток допроса, его пришлось все-таки отпустить.
Крушения блестяще задуманной операции, а более того — карьеры, Охотников Рыбакову простить не мог. И не простил. Из его донесения вышестоящему начальству следовало, что в срыве операции виноват начальник райотдела милиции и его расхлябанные подчиненные, которые своими действиями и бездействием способствовали уходу от ответственности и т. д. Изучив депешу, областной отдел комитета госбезопасности вставил «фитиль» Управлению охраны общественного порядка». Те, в свою очередь, устроили разнос уже непосредственно Рыбакову, поинтересовавшись между прочим, в каком звании он думает уйти на пенсию.
После такого намека Рыбаков уже никак не мог уклониться от задержания Колонтайца. Нужен был только подходящий предлог, в роде «за уклонение от уплаты алиментов». А дальше — по обстоятельствам. У опытного милиционера, к каковым Рыбаков себя причислял, обстоятельства возникают по ходу дела и с написанием протокола задержания. Протокол — дело серьезное. Например, в нем можно отразить, что при проверке документов задержанный выказал неподчинение и оказал сопротивление органам. И что у него обнаружен самодельный нож большого размера. А сопротивление представителю власти, изготовление, хранение и ношение холодного оружия — это уже статья, посерьезнее чем за уклонение от уплаты алиментов. Да не одна. И вполне достаточное основание, чтобы держать Колонтайца под следствием, пока сам в чем-нибудь не признается. В чем — это уже пусть Ермаков по приезду разберется.
Правду сказать — Колонтаец при задержании даже не дернулся, это и свидетели подтверждают, а вот нож у него в мешке, действительно, лежал. Хантыйский, с резной ручкой из бивня мамонта, сувенир замечательный. Покупая его за бутылку, Колонтаец греха перед законом не чувствовал — хороший нож у каждого охотника есть. В тайге нож нужен, а не разрешение. Только кому что докажешь, если стоит задача Колонтайца под любым предлогом задержать. А он, дурила, этот предлог сам в мешке принес. Пароход, естественно, ждать у моря погоды и Ермакова следствия дожидаться не стал, недовольно гуднул на прощание и отбыл по расписанию к следующей пристани, а затем и на зимовку до следующей навигации. Ворота в большой мир для всех северян, а не одного только Колонтайца, захлопнулись на срок не менее полугода. Хорошо бы еще и так. Пока придется привыкать к каталажке, общение с которой для Колонтайца, последовательно прошедшего через детдом, ремесленное училище, армейскую казарму, институтское общежитие, палату психолечебницы и экспедиционный барак халеев, не представляло особой угрозы. И ранее пришлось повидать всякого — на гоп-стоп не возьмешь. Главное — сразу не поддаться. А в общем, со всякими людьми можно сойтись и поладить, если держаться настороже и умеючи. А еще — определить: кто в камере верх держит и правильно ему представиться. С такими мыслями шел Колонтаец в свою первую в жизни камеру. Как он считал, ненадолго и до выяснения. И ошибся: таких наивных в камере оказалось предостаточно. И все считали, что ненадолго и до выяснения. А представляться Колонтайцу не пришлось — воров и блатных там не оказалось. Откуда им было взяться в такой глуши. И статьи у всех несерьезные — на год не тянут. Кандидаты в условники и декабристы — пятнадцатисуточники, попросту — мелкие хулиганы.
Сосед Колонтайца по нарам — самый молодой и самый наивный Олег Тучин, по кличке Пилот, сидел и надеялся дольше других сокамерников и мог бы считаться за Бугра, извиняюсь, за старшего, когда бы не нежный возраст и природная застенчивость.
Впрочем эти качества не помешали ему заполучить статью по тем временам исключительно редкую: угон воздушного судна. Из каких побуждений — это и пыталось выяснить следствие, тянувшееся ни шатко-ни валко. Признать его побуждения хулиганскими — язык не поворачивался при одном взгляде на ясноглазого паренька, с детскими конопушками на курносом носу, корыстными, даже при самом тщательном рассмотрении и натяжке — тем более. Возможно, потому и не торопилось следствие, изобретая хитроумные оттяжки, что втайне вынашивало мысль как-нибудь заволокитить процедуру экспертизами и следственными экспериментами до полной запутанности, а может, и амнистии. Парнишку, известного на весь Сургут самодельщика и моделиста, было по-отцовски жалко, а следователи тоже люди и в Сургут не с неба свалились, а тут же и выросли в люди. И с Олежкиной матерью еще, наверное, в школе учились и с отцом его в городки играли. И сам Олежка, можно сказать, на глазах вырос: велик ли Сургут, не город — каждый как на ладони. А такой романтик неба, как Олежек Тучин — и тем более. Тем не менее, по требованию прокурора, замечательный пацан и романтик неба Олег Тучин вместе с бичами и пьянчугами кис в каталажке и наблюдал небо исключительно «в клеточку». И все из-за своей с детства неодолимой страсти к полетам и винтокрылым машинам, возникшей после детского утренника в клубе рыбокомбината по случаю празднования Первомая. После торжественного выноса знамени, речевок и декламаций пионерам продемонстрировали фильм «Валерий Чкалов». Для остальных, уже решивших стать капитанами и трактористами, этот просмотр прошел без последствий, а вот Олежа заболел небом.
Он и до того любил смотреть как пролетают высоко в небе караваны гусей и журавлиные клинья, парят над водой орланы и планируют чайки. Особенно ему нравились изящные белоснежные чайки: и летуны прекрасные, и по воде плавают не хуже уток, и по земле ходят уверенно, а не «вперевалочку». Совсем как почтовый самолетик Ша-2, ласково называемая «шаврушкой». Двухместная летающая лодочка раз в неделю плюхалась с высоты голубых небес на неспокойный обской плес и, нагоняя винтом волну, выкатывалась на желтый песок. При желании, летчики могли приземляться и прямо на аэродроме, но предпочитали воду: жалели двигатель. Аэродром — большое песчаное поле между Сургутом и Черным мысом, кое-где огороженный от бродячих беспривязно коров жердяной изгородью, был способен принимать самолетики побольше — восьмиместные «Аннушки» — АН-2. Зеленый биплан напоминал Олегу солидного селезня — такой же уверенный и увесистый. Взлетая, Аннушка поднимала в воздух тучи мелкого песка, который долго носился в воздухе, слоем оседая на оконных стеклах Олегова дома, который стоял как раз напротив аэродрома. Вся служебная деятельность аэродромных работников проходила у Олега на глазах. С малых лет он вертелся возле самолетов, пытался прислуживать бортмеханикам и заправщикам, которые снисходительно позволяли ему мелкие услуги — смена растет.
А расти и взрослеть Олегу предстояло еще необозримо долго и Олег не соглашался ждать. Летать хотелось не потом и не по регламенту и расписанию, а сегодня, сейчас, и так же свободно, как это делают чайки. Для этого самолет должен быть личным — пришел к убеждению и мальчишка. — Как, например, моторная лодка — сел и поплыл в любую сторону. Небо, огромное и пустынное, как Обь в разливе, представлялось Олегу ничьим и свободным от всяких правил. Купить самолет нельзя, но построить можно. К такому выводу пришел Тучин, разглядев и изучив «шаврушку».
В авиамодельном кружке при школе можно было построить модель из бамбуковых реек и папиросной бумаги с резиномотором и даже с компрессионным моторчиком, который гудел как настоящий и подымал модель в небо минуты на две. Тучин сумел построить модель, которая продержалась в воздухе четыре, но на областные соревнования авиамоделистов отправили не его, а сына секретаря райкома с моделью безмоторного планера.
Тучин обиделся, поставил «фонарь» под глаз сыночку секретаря и из кружка ушел. К тому же ему хотелось большего. Мечтой о собственном настоящем самолетике Олег поделился с учителем труда Василием Козловым и неожиданно нашел понимание: оказывается тот и сам давно о таком думал, только искал сообщников — самолет дело трудоемкое, в одиночку трудноодолимое, особенно для семейного. Но в школьной мастерской, с помощью молодых энтузиастов — вполне осуществимое.
Однако постройка самолетов учебным планом не предусматривалась и могла быть пресечена администрацией в самом зародыше, поэтому идею спустили на землю, для любопытных провозгласив как изготовление аэросаней.
Аэросани — это хорошо, на них лисиц гонять можно. — решил директор школы и не стал мешать. Еще пожарники посочувствовали мальчишкам и за просто так пожертвовали кружку списанную мотопомпу, которая никогда не заводилась, поскольку поступила без инструкции и даже без насоса и рукавов, которые, как утверждают злопыхатели, были разнаряжены в соседний район. Вся эта операция в области прошла по отчетам, как оснащение переносными мотопомпами сразу двух добровольных пожарных дружин и осталась без внимания, поскольку пожаров никогда не случалось в тех местах, где к ним готовились. В других — сколько угодно. Но это уже стихия и дело случая. Мотопомпа там не поможет, особенно если ее запускать не уметь.
У Козлова мотопомпа завелась после того, как он ее разобрал и убедился, что поршни в ней поставлены задом-наперед. После переборки мотор заработал как зверь и все стремился сорваться со своего места. Самый подходящий оказался движок для самолета — легкий, оборотистый и с воздушным охлаждением. А вместо недостающего водяного насоса, оказалось очень удобно воздушный винт приспособить. Учитель его сам долго изготавливал, одну только полировку доверил Тучину.