Было это так. Вернувшись домой с Курил, где он отслужил три года в погранвойсках, Паша нашел отцовские родовые угодья в некотором запустении. Нельзя сказать, чтобы это совсем уж было плохо, потому, что непуганное зверье хорошо расплодилось и шмыгало непуганное. Но в то же время путики заросли, плашки и кулемки погнили, а промысловые избушки протекли и отсырели. А все оттого, что за три года в родовых юртах Няшиных охотников сильно поубавилось, можно сказать, что и совсем не осталось: так, старики да дети. Кто утонул, кто с вина сгорел, кто замерз в тайге, кого медведь задрал, кто застрелился. Были и такие, что своей смертью от болезни умерли, но совсем мало. Другие — в лучшие места уехали или в экспедицию нанялись. В общем — опустели юрты. Девки — и те учиться уехали, кто на медика, кто на учителя.
Короче говоря, в первую же зиму в незанятых угодьях Паша совсем-таки неплохо пушнины добыл: и ондатры, и белки, и куницы, и лис, и выдры, и даже соболя. Колонков и горностаев немного было, их Паша не усчитывал. По весне повез свое богатство Паша сдавать в коопзверопромхоз. Половину в коопзверопромхоз, а другую половину тайком в Сургутский аэропорт — летчикам. Они в два раза больше заплатили. От них Паша и узнал, что коопзверопромхоз на Москву, на Всесоюзную сельскохозяйственную выставку — ВСХВ и международный пушной аукцион, самолет мехами грузит. Загорелось ему в столицу, уговорил — уломал директора взять с собой грузчиком. Тот немного поупирался и согласился взять. А чего не взять — человек свой, проверенный, сам не украдет, да и другим не даст. Однако предупредил Павла, что берет его с собой только в одну сторону — а обратно, мол, сам выбирайся. Паша не раздумывая и согласился: я, говорит, в тайге не блудил, в курильских туманах не пропал, а в городе, среди людей, тем более не заплутаю, как-нибудь выберусь. Так он и попал в Москву. Я мог бы долго рассказывать о его московских похождениях и впечатлениях от столицы, но, боюсь, на это мне всей книги не хватит. Как-нибудь в другой раз и в другой повести.
Лучше послушаем их разговор с Папой Карло.
- А на вокзале чего ты делал? — продолжал приставать Папа Карло.
- Стал домой собираться. В автоматической камере хранения у меня мешок лежал с разными вещичками. Прихожу в камеру, нахожу свой ящик, набираю номер — а он не открывается! Я и так, и этак — не могу открыть, хоть волком вой. А у меня там продукты на дорогу, билет обратный и денег немного. От огорчения хлопнул я кулаком по ящику — а милиция тут, как тут. Здрасте, говорят, гражданин. Вы кто такой будете и по какому праву по ячейкам кулаком лупите? Пройдемте для разбирательства. Я, говорю, пройти, конечно, согласен, только хочу сперва забрать свой мешок, который у меня этот ящик зажилил. Мне отвечают, что мешок мой давно в отделении дожидается, по причине хронической неуплаты суточного взноса в пятнадцать копеек. А откуда мне было знать, что я автомату каждые сутки платить должен? К тому же меня на вокзале и не было — я сам не знаю где по Москве пиво пил. Значит, приводят меня в отделение на опознание мешка. Сначала заставили написать заявление о выдаче вещей и каждую вещь обозначить. Я все описал и лосятину вяленую, и кружку железную, и ложку, и шапку и все такое. Забыл только бритву новую, которую в Москве купил. «Спутник» называется, механическая — от пружины заводится. В тайге очень удобная. И деньги не указал — они же не вещь. Милиционеры мешок мой вытряхнули, каждую вещь со списком сверили и мне возвратили. А бритва с деньгами куда-то делись. Не было, говорят. Да ты и не заявлял о них. Да и хранить деньги в ячейках нельзя по инструкции — пропадают, часто случается. Так что езжай себе на здоровье восвояси, пока и билет не пропал. Хорошо еще, что не поскупились из своих запасов мне лыжные ботинки выдать: их еще зимой вместе с лыжами на платформе кто-то забыл и не объявился. И лыжи мне навеливали, да я отказался — не для тайги игрушки. А ботинки хорошие — подошва твердая как лосиный рог».
При этом Паша задрал одну ногу, чтобы присутствующие полюбовались: горнолыжные ботинки и впрямь были надежно сработаны, единственно, что чересчур великоваты.
Долго и с приключениями возвращался Паша домой. До Тюмени на поезде, до Самарово — на буксирном пароходе «Баррикадист», на который его взяли с условием подменять кочегара. И Паша усердно кидал уголь, за проезд и тарелку флотских макарон три раза в день и чай в любое время, без ограничений. Похудел, почернел, зато накачал бицепсы. В Самарово, на рыбной пристани, ему повезло попасть на самоходку, принявшую груз специй для Сургутского рыбозавода. На коробках с перцем и лавровым листом Паша доплыл как турист, загорая и бездельничая. Зато на пристани его сразу завербовали в работу: разгружать. Там ему встретился земляк — бригадир гослова, который и сагитировал Пашу в свою бригаду, рыбаком на плавной песок.
Паша, конечно же, согласился: просто деваться некуда — обезденежел вконец. А впереди зима и скоро снова на промысел, нужно и провиант охотничий закупать, и снаряжение, и продукты — муку, чай, сахар. Без соли и спичек тоже не обойтись. И на все деньги нужны — а кто их даст? Известно: деньги есть — Иван Петрович, денег нет — кобылья сволочь. И никто тебе не друг и не брат. Пригнал Паша свой обласок, кинул в него плавную сеть, да и отплыл в бригаду гослова на старый Сургутский песок, на котором еще деды его промышляли, дно реки от топляков чистили, чтобы сетей не рвать. А теперь рыбозавод это угодье под себя забрал и коренных рыбаков муксуна ловить не пускает. Как собака на сене. Так что Паше еще повезло в бригаду гослова попасть — можно и себе половить пока муксун идет, а рыбозавод промышлять собирается.
Обустроить плавной песок дело небыстрое. Сначала на берег завезли невод с лебедкой. Однако ловить нельзя — электростанции нет. А Няшину электростанция не нужна — плавную сеть распустил, сам следом на обласочке сплавился, да и поймал муксунчиков на соленье. А кто ему запретит — рыбоохрана на пески гослова не наезжает. Она тоже из рыбного министерства питается. А потому — лови, ребята.
На другой день электростанцию завезли, однако солярку для нее позабыли. Значит, опять ловить нельзя. А муксун мимо песка косяком идет. Паше грех не ловить — он и ловит всю ночь напролет. А днем муксуна пластает и солит для себя. Делать-то нечего.
Наконец, солярку завезли и брандвахту — плавучее общежитие для рыбаков подтащили. С ним и вся бригада прибыла. Настроили невод, запустили движок, сделали один замет и остановились — рыбу девать некуда: рыбоприемный плашкоут только назавтра обещают. А муксун мимо косяком идет, и Паша его для себя ловит. И чего бы ему не ловить в свободное время?
Однако всякий отдых конец имеет, и работа, наконец, настроилась.
В первую же тонь осетра вынули. Сразу же и покупатель нашелся: с проходящего катера. Они всегда видят чужую удачу и со своим жидким эквивалентом тут как тут. Вот бы где рыбоохране проявиться. Только нет ее здесь — она в других местах, где местные мужики на прокорм своих семей рваными сетешками испромыслить пытаются. С ними проще управляться, не то, что с флотскими, у которых в командах народ отчаянный — оторви да брось. В результате удачно состоявшегося торга запила бригада на сутки.
А Паша тем временем ловит.
Когда водка кончилась, опомнившись, заметала бригада тонь за тонью. Рыба пошла, потекли и денежки. Только недолго все это было — уже прошел основной муксун, упали уловы. А на язе и всякой мелочи, у рыбообработчиков именуемой мелким частиком, много не заработаешь. В общем, свернули невода и закрыли лов. Бригадную брандвахту утащили на буксире, а Паша погрузил запас соленого муксуна в обласок и поплыл своим ходом — лучше не отберут добычу ни по дороге, ни у причала. Желающих отхватить не своим трудом добытое всегда немало находится. Планировал Паша получить с рыбзавода заработанное, закупить продуктов и пороха, да и вернуться в свои угодья, чтобы успеть к зиме подготовиться: шишек набить, клюквы собрать, щучонки подловить на приманку в капканы и собаке в корм. Торопился дела обделать Паша. Может, потому и не заметил двух рыбинспекторов, Башмакова и Сырпина, которые после очередной проверки улова рыбозавода, вышли на свежий воздух покурить и проветриться. Настроение у них было не очень вредное, а как всегда — рабочее, следовательно инспекционное и к мелкому люду высокомерное. Поэтому завидев Пашу Няшина с обласком, придрались к нему просто по въевшейся с годами привычке контролировать. «А подойди-ка сюда, милый сын, — предупредил порыв Паши спрятаться под причалом старший рыбинспектор Башмаков — человек зоркий и известный строгостью. — Откуда едешь и много ли наплавал муксунов и нельмушек, рассказывай. И как это ты без моего разрешения в государственных угодьях промышлять решился?» При этом Башмаков неосмотрительно попробовал придержать Пашу под локоток. И лучше бы он этого не говорил и не делал. Паша недаром и на Курилах служил и в московских пивных ошивался. Научился многому и там и там — давно уже не таежный зверок, с которым, что хочешь делай, если состоишь при должности. Рванулся Паша от рыбнадзора, заругался: «А почему я, коренной, у тебя пришлого должен разрешения спрашивать? Не твоя это река, а наша, остяцкая. Мы всегда на ней жили, рыбу ловили и другим давали. А плавной песок еще мои деды от карч чистили, пока его рыбозавод себе не захапал. Отвяжись, некогда мне, в кассу иду».
Башмакову дерзость остяка, да еще при подчиненном, не понравилась, и потому он его удержал и попытался руку за спину заворачивать и зря: потому, что Паша в армии с корейцем Тяном дружил — от него лихо драться научился: ногой, кулаком и палкой. Извернулся Паша и лыжным, твердым как дерево, ботинком пнул назад себя по испекторскому колену и видно хорошо попал. Взвыл Башмаков от боли, согнулся, обнял колено. Сырпин — к нему на помощь. А Паша дальше побежал.
Рыбинспектор ему вслед кричит: «Стой, все равно догоним, куда ты денешься!» И действительно — деться некуда. Догнали Пашу у самой кассы, с милицией и оформили административное задержание на пятнадцать суток за мелкое хулиганство, с отбытием наказания на этом же рыбозаводе. Рыбинспектор настаивал на большем: не административном правонарушении, а о возбуждении уголовного дела о злостном хулиганстве и сопротивлении властям, однако начальник милиции, от которого все зависит, хотя и друг по пьянке, но уголовное дело возбуждать отказался. Не захотел даже ради приятеля служебную статистику портить. Мол, колено у Башмакова поживет и переста