рпал ягоду с болотного мха одновременно двумя руками. «Да, собирать ягоду — тоже своего рода искусство и им овладеть надо. А ведь хантыйские семьи умудряются набирать клюквы по центнеру и больше и потом сдают ее за бесценок кооператорам, чтобы получить хоть какие-то деньги. Драгоценная ягодка получается. В переводе на утрату здоровья, себе дороже обходится. Только чтобы понять это, следует самому ее сначала собирать попробовать, помучиться. Сбор ягоды — это большая работа, в отличие от грибов, которых, впрочем, ханты не собирают и не едят», — так рассуждал между делом Колонтаец, обирая с кочек ягоду. Туес наполнялся медленней, чем наступала усталость.
Между тем, Паша успел наполнить свой туес, который был ну никак не меньше Колонтайцева, и поспешил на помощь: «Нам сегодня сбор ягод закончить надо, завтра снег пойдет — все завалит, до весны. А еще надо сети поставить и смородины на зиму наломать, для чая». Небо, действительно, хмурилось, и черные снеговые тучи наползали с севера. Тянуло могильным холодом.
Начинало смеркаться, когда уставшие и изголодавшиеся ягодники вернулись к избушке. Вопреки ожиданию, Паша не стал заниматься чайником и ужином и не дал этого сделать Антону: «Еще впереди вечер будет. А сейчас нам некогда. Поплывем сети ставить — надо успеть дотемна». Сеть тем и хороша, что когда рыбак спит, она ему ловит. Но это в том случае, когда сеть стоит удачно и сам рыбак удачлив, а, точнее сказать, опытен и в своем деле талантлив. Няшин таким и оказался.
Тем не менее, поесть товарищам удалось только близко к полуночи. Колонтаец без интереса орудовал ложкой и ел вареную глухарятину. На чай у него сил уже не хватило и, чтобы не уснуть от усталости прямо за столом, Антон поспешил завалиться на нары. В избушке потрескивали дрова в печурке, от ее железных боков было тепло и немного душно. Под нарами скреблись мышата, а у входа на привязи возилась в ожидании объедков собака. Тайга замерла в предчувствии холодов, и только сова — неясыть к перемене погоды хохотала в урмане. Антон ничего этого не слышал: он спал, как провалился. Паша посмотрел на него недоумевающе: «Чудак, не захотел чая». Потом вылез из избушки и вернулся с охапкой дров: чтобы подсохли за ночь и утром лучше горели. Затем покормил Орлика, проверил ружье и только тогда потушил лампу. До рассвета следовало успеть выспаться.
Кажется не успел Колонтаец сомкнуть глаза, как его растряс за плечо Паша: «Вставай, пора уже». Антон сел на нарах, со сна ничего не понимая. Все так же потрескивала печурка, горела лампа, и кипел чайник. За запотевшим окошком стояла темнота. И Антону показалось, что он проспал часа полтора, не больше. Но оказалось, что ночь окончилась, а утро все никак не наступало. Но ждать его, только терять время, за которое можно успеть позавтракать. «За щукой пойдем, — предупредил Антона Паша. — Надо на зиму щуки наморозить. День-другой и река станет. А еще в кедровник сплаваем, может, удастся шишек насобирать, какие еще остались. Чтобы зимой, в бураны не скучно было». От вчерашней работы у Антона побаливала поясница, но он не подал вида и бодрячком выскочил наружу, чтобы сполоснуться в реке. И удивился: за ночь на землю неслышно нападал мягкий снежок и покрыл ее тонким слоем.
Щуки, мерные, как на подбор, набились в сети во множестве. «Осенью всегда так, — пояснил Паша. — Потом на глубину уйдет и попадать перестанет. Вовремя мы успели — завтра щуки уже может не быть». Выпутывали рыбу в четыре руки: Няшин успевал выпутать трех, пока Антон возился с одной. От своего неумения Антон очень огорчался и ворчал себе под нос. «Да не серчай, ты! — успокаивал Няшин друга. — В нашем деле сноровка нужна. Я на рыбалке с самого детства пропадаю. Первые мои игрушки — живые рыбки. И вместо конфет — тоже рыбешка вяленая или копченая. У остяка вся жизнь с рыбой связана. Мне ли не научиться рыбу выпутывать. И ты научишься от меня, как я от отца учился». Антон соглашался и старался не отставать: хотелось не упасть в глазах товарища, не показать себя полным неумехой. От работы в неудобной позе болела спина, в ледяной воде зябли пальцы, хотелось передохнуть и выпить чайку. В обласе зубастыми хищницами заполнилось все свободное пространство. Но щуки все никак не кончались, занимая чуть-ли не каждую ячею. Казалось, что едва стоит выпутать одну из них, как на это же место попадает новая и так до бесконечности, до вечера, до ночи. Наконец, когда лодка оказалась загруженной настолько, что борта над водой возвышались не более, чем на два пальца, добрались до конца сети. Ну, слава богу, пора возвращаться. Под вечер похолодало. Вода на весле замерзала коростами. Колонтаец греб из остатков сил, стараясь размяться и согреться. Избушка оказалась рядом, и на берегу вертелся на привязи радостный Орлик.
«Потрошить не будем — не испортятся», — заявил Няшин. Но сам тут же выбрал четырех крупных щук и немедленно выпустил им кишки. «Иди вари, — передал он рыб Колонтайцу. — Есть хочется. А я пока с остальными разберусь». И кинул кишки собаке. Орлик сглотил их «в лет», не дав упасть на землю. «Тоже жрать хочет, надо его подкормить», — отметил Колонтаец и пошел к избушке, растапливать печку. А Няшин в первую очередь взялся за сети: снасти беречь надо. И только разобрав их и развесив на ветерке на специальных вешалах, он вернулся к обласу, чтобы заняться рыбой. Напрасно звал его Колонтаец к готовой ухе. В ответ Паша выдал ему еще четырех щук и предложил сварить в бульоне от уже готовых и вынутых остужаться. «Не съедим», — засомневался Антон. «Еще как съедим, — заверил его Паша. — Нам силы много надо — терять нельзя. Орлик нам поможет».
Щук из лодки Паша разложил на снегу, чтобы проморозить. После обильного обеда, когда рыбаки разогрелись и размякли, а тела рыб наоборот затвердели, он принялся окунать их, по очереди в воду. На морозе рыбья тушка покрывалась ледяной глазурью и сверкала серебром. В таком виде рыба готова к долгому хранению. Щук складывали в лабаз рядами, как поленницу, пересыпая слои свежим снежком, чтобы не обветривались и не теряли вкуса. Закончили уже ночью. «Однако, завтра река под лед станет. У ж больно холодно, — предположил Паша. — Давай еще одну варку заделаем, чтобы спалось сытнее». Колонтаец возражать не стал и взялся за приготовление ухи: он уже твердо поверил в авторитет и прожорливость Няшина. И даже мечтал перенять от него режим питания: плотно наесться с утра и спокойно терпеть до такого же плотного ужина. По-другому в тайге не получалось из-за короткого светового дня. А Паша выбрал из всех своих сетей одну, ряжевую и один поплыл ее ставить на глубину поперек реки.
Проснулся Антон от ощущения холодка: оставленная с вечера без присмотра «буржуйка» потухла и тепло беспрепятственно утекло из юрты через дымовую трубу. Не дожидаясь рассвета, Антон выбрался наружу и, ежась от холода, побежал было к реке умываться, но неудачно. За ночь река от берега до берега покрылась серебристым и прозрачным, как магазинная витрина, ледком. И только на излучине, на быстром течении, еще дымились парком незамерзшие майны. «Вот и хорошо, — послышался сзади голос вездесущего Паши, — значит, налима промышлять пойдем. Из него варка густая, лучше, чем из щуки. Нам налима на зиму много надо».
День выдался хотя и холодный, но безоблачный и солнце светило вовсю, стараясь осветить подледное царство. Сквозь ледок, как сквозь стенку аквариума, просматривалось прибрежное дно: песок, редкая галька, замшелые коряги, редкие рыбки. «Смотри: видишь налима?» — дернул за рукав Антона Няшин. И точно: у самого берега под поверхностью льда стояла недвижно, как примороженная, похожая на черную головешку, здоровенная рыбина. Потихоньку, чтобы не спугнуть, Паша подобрался поближе и, что есть силы, ударил по льду над рыбой дубинкой. Лед проломился, раскрошившись в пробоине на мелкие кусочки, и в их обломках всплыла оглушенная рыбина. Не дожидаясь, когда она придет в себя, Паша забрел в воду, схватил налима и выбросил на берег. Налим пару раз дернулся на снегу и затих. «Здорово!» — похвалил Пашу Антон. «Понял как делать надо? — отозвался Паша. — Значит, бери дубинку и ступай промышлять вниз по реке, а я вверх пойду. Вечером сойдемся и посмотрим у кого больше окажется».
Колонтайцу наука показалась нехитрой и он старался изо всех сил, пытаясь, если не превзойти, то хотя бы не отстать от наставника. Увлекшись удачной охотой, он в поисках налимов ушагал по берегу довольно далеко. И, может, шагал бы еще дальше, но небо вдруг поблекло, солнце спряталось и тени подо льдом стали трудно различимы. Промахнувшись раза два, Колонтаец понял, что пора возвращаться. Набитых налимов на обратной дороге насобиралось столько, что за один раз не унести, и Антон сложил часть их в одну кучу, чтобы потом вернуться и забрать. У избушки Няшина не оказалось. Антон разгрузил мешок и вернулся за оставленной рыбой. Луна протянула по снегу длинные тени от веток, лед на реке искрился как широкая дорога, ничто не нарушало спокойствия. Тайга, казалось, вымерла и от этого становилось тревожно. Колонтаец старался идти так, чтобы не нарушать тишины. Возле оставленной рыбы ему померещилась юркая тень, которая метнулась в кусты. Сразу припомнилось оставшееся в юрте ружье: вот так всегда, когда с собой ружья нет, дичь под ногами шарахается. Любого охотника спросите — и вам подтвердят, что это закон тайги. Кучка рыбы оказалась затронутой: один из налимов оказался оттащен на небольшое расстояние и наполовину съеден. А вокруг отпечатались круглые, поменьше чем у Орлика, следочки. «Плутовка приходила», — догадался Антон. И хотел оставить ей половину налима, но передумал, вспомнил про голодного Орлика и решил преподнести ему от лисы подарочек.
«Правильно сделал, что не оставил, — одобрил его Няшин. — Прикормил и хватит. Голодная она лучше в ловушку пойдет. По осени лисы всегда вдоль воды шарят: где подранка поймают, где рыбу дохлую подберут. На этом она нам и достанется. Завтра мы ее добудем. А ты еще спрашивал, зачем нам рыбы столько — на приваду в капканы и кулемки. Если ночью снег не выпадет или лед не окрепнет, завтра опять налима промышлять будем. А на твою знакомую обязательно капкан навострим».