По тому, как долго прогревалась печь, как она не хотела разгораться и плевалась дымом, следовал вывод, что не топилась она достаточно долго, и изба успела основательно промерзнуть. Нищенская поленница у входа быстро убывала и вполне могла вскоре закончиться. Однако, пропорционально убыли дров, печь стала, наконец, теплеть и прогревать воздух, иней на потолке и изморозь на окнах потекли и закапали. «Живем!» — обрадовались товарищи, скинули тяжелые оленьи дохи и полезли на горячую лежанку — дожидаться утра, не обращая внимания на соседство покойника, который, соответственно своему званию, смирно лежал в гробу посреди горницы и ждал своего часа.
Поутру, когда в комнатах посветлело, товарищи приступили к осмотру дома. По всему видно было, что свои последние дни Евсей Клейменов доживал в крайней нужде и скудости. Иссякающих сил старика едва хватало на обработку небольшого огородика с картошкой и капустой, которые и составляли его главное пропитание. Кадушка с мороженой квашеной капустой стояла в сенях, едва тронутая, а в подполье нашлась слегка подмерзшая, и оттого сладковатая картошка, немного моркови, свеклы и пол-мешка тронутого мышами гороха. Старая заграничная двустволка «Пипер» с десятком позеленевших патронов вряд ли использовалась в последние годы: из стволов порохом не пахло. Как у старика хватило сил сколотить себе ладный гроб и подогнать к нему крышку — загадка, которая вряд ли будет разгадана. Вероятно скорую смерть старик давно уже чуял и загодя готовился. Так и спал в гробу под иконами, пока однажды не смог проснуться и окоченел в ледышку. Но записку на память оставил. На толстом листе из церковной книги нацарапал свинцовой пулей: «Добрый человек. Похорони меня, раба божьего Евсея Клейменова, по-христиански, точно посередине между могил товарищей моих, на глубину в сажень. И будет тебе за это большая благодать и моя благодарность».
Мирская благодать, конечно, хорошо. А вот мерзлота — дело совсем плохое и долбить ее жалкой лопаткой дело совсем безнадежное. Поэтому, посовещавшись, решили мертвеца в гробу пока заколотить и определить до весны в сени, где ему на холодке ничего не сделается. Записку же покойника Миронов куда-то задевал или пустил на растопку — неважно. Важно, что текст ее хорошо запомнил. У него вообще память хорошая, чем еще в институте всех удивлял. А закопать покойника, конечно, придется — уж больно Паша мести мертвого боится. И чего не закопать — гроб есть, крест тоже заготовлен, даже надпись выжжена. Обстоятельный был старичок. Даром, что пустынник и добровольный изгой. Знать серьезные имелись причины и обстоятельства, заставившие такого навсегда покинуть людское общество. Антон пытался догадываться: кто это жил на речке Шайтанке: недобитые белогвардейцы, кулаки-повстанцы или просто разбойники. Все может быть, кроме скита староверов: те жили семьями и вели хозяйство. А эти жили будто в тревоге, всегда готовые сняться с места и уйти. Да так навеки и остались. И никто теперь не скажет, что это были за люди, откуда родом и кто их наследники.
«Старика неправильно вынесли — через дверь, а надо через окно, чтобы покойник в дом дороги не знал, не ходил и не вредил живым. Как я теперь в этом доме зимой жить стану, — огорчался Паша. — очень мне печка нравится. Однако дух старика приходить будет и пакостить. Боюсь я». Где он только набрался таких суеверий.
Время шло. Паша ежедневно убегал на лыжах в тайгу, промышлять с Орликом белок, а Антон, по привычке, продолжал отлавливать куропаток и кашеварить. С картошкой и горохом суп из них получался вкуснее и питательней. В непуганой стариком тайге Пашина охота получалась добычливой, настраивался новый путик и постепенно стали забываться и побег, и пожар, и другие огорчения. Жить оказалось можно и очень даже неплохо. Даже библиотечка нашлась, правда, божественная и на церковно-славянском. Антон попробовал разбираться в текстах для тренировки ума. Так же, как другие разгадывают кроссворды. Постепенно стало получаться и стал проявляться смысл написанного. Столетия назад написанное ложилось на душу и размягчало ее. Уходило ожесточение и ослабевала внутренняя пружина. Все чаще вспоминалась дочка, и возникала тревога за неуплаченные алименты. Воспоминания рождали опасение, что при первом же выходе на люди и контакте с властями, его снова арестуют за бродяжничество без паспорта, побег и неуплату алиментов и что-нибудь еще, что у милиции всегда найдется в запасе. Вывод напрашивался простой: если не отсидеть в тюрьме, после которой все одно жизни, как надо, не сложить, то придется отшельником доживать жизнь в тайге и умереть в одиночестве, наподобие Евсея Клейменова. Что в общем-то немного лучше, чем загнуться под забором или в драке с «бичами». А может, все-таки не уклоняться от бремени ответственности перед законом и сдаться? Отбыть, что положено, и снова стать человеком. — Такие мысли не покидали Колонтайца, когда он оставался наедине с собой, но с возвращением из тайги друга, на время улетучивались, чтобы через некоторое время возвратиться опять. Душевный покой не наступал, несмотря на покой окружающий. Казалось, умиротворение природы и тишина здесь никогда не нарушатся. Время вокруг как бы оцепенело от холодов и перестало двигаться.
Но однажды таежный покой вдруг резко нарушился. Паша как раз вернулся с малого путика и, довольный промыслом, освобождался от лыж и заплечного мешка. Вдруг забеспокоился Орлик. Не так, как на зверя, а по-другому. Забегал, засуетился, заприпадал на передние лапы и все смотрел в одну сторону: за Шайтанку. Паша догадался, что собака что-то знакомое и для себя не страшное слышит. И тоже прислушался. Из-за излучины едва — едва различимо доносился гул, похожий на звук самолета, но несколько поглуше. «АТЛка по льду реки идет, — определил Паша и предложил Колонтайцу: — Приготовься встречать гостей». — «Мне что — спрятаться?» — поинтересовался Колонтаец. «Хозяева от гостей не прячутся, — поправил его Москвич. — В твоей бороде никто тебя не опознает, а паспорта в тайгу с собой не носят. Ружье возьми, однако. Сначала поглядим что за люди». Колонтаец выбрал почему-то мелкокалиберку, закинул ее за плечо и вышел на поляну перед домом в ожидании встречи.
АТЛка (артиллерийский тягач легкий) по льду реки бежала резво, как катер, далеко разбрасывая по сторонам снежные буруны и нещадно коптя половинкой танкового дизеля. Переданная из армии, она теперь честно дослуживала «на гражданке» геофизикам из сейсморазведки — неразлучному экипажу, конкретно: механику-водителю Петрухину и взрывнику Пацевичу. Друзья демобилизовались по сокращению из вооруженных сил и, за неимением гражданских специальностей, устроились работать по воинским в экспедицию. В которой, среди вербованных со всего света, таких же неприкаянных как и они, дембеля понабрались нехорошего и в отрыве от нормальных взаимоотношений малость одичали. Да, честно говоря, и не ведали друзья белорусы местных порядков и традиционных норм поведения. Считали, что в отрыве от цивилизации закон только один — тайга и прокурор в ней — медведь, для разговора с которым нужна двустволка, крепкие руки и твердый глаз охотника-первопроходца. Первопроходцами (или первопроходимцами) друзья себя и считали, и вели себя в тайге так, словно до них в ней никогда никого не бывало, не будет и хозяев не найдется. Из-за чего не раз бывали биты. Переделка, в которую они попали осенью в избушке Няшина на Торм-агане их ровно ничему не научила. Выбрались живыми — и слава богу. Можно продолжать охотиться. А попадутся им обидчики — то и поквитаться можно. На этот случай Пацевич всегда возил с собой толовую шашку с куском бикфордова шнура. И в сегодняшний рейс друзья выехали вооруженными, хотя и не на охоту: начальник экспедиции решил сам проехать маршрут перебазировки сейсмопартии. Данные аэрофотосъемки свидетельствовали, что в месте предполагаемых работ удачно расположено охотничье зимовье с добротными постройками. Следовало изучить возможность их использования для размещения партии. Для АТЛки по неглубокому снегу сто километров — не расстояние. Особенно, когда экипаж на подпитии. Еще до захода солнца, обозначенная на карте, избушка открылась из-за поворота. На пути к ней в снегах стояли двое в оленьих дохах, на лыжах и с ружьями. Перед ними вертелась собака.
«Да ведь это же наш Орлик!» — опознал его Петрухин. — «Точно, — согласился Пацевич. И повернувшись к начальнику пояснил: — это наша лайка. Ее у нас осенью украли вот эти двое. Сейчас мы с ними поразбираемся».
Разборки в тайге с неизвестными не входили в расчеты начальника экспедиции. Александров за годы таежных скитаний прекрасно уяснил чем такие разборки чреваты и как порой кончаются. Потому он и стал начальником, что научился осаживать своих не в меру горячих помощников и принимать трезвые решения, подумав предварительно. Так он поступил и на сей раз. «Стой, Петрухин. Оглядимся. Надо узнать, что это за люди», — последовала команда. Петрухин дернул рычагами и тягач застыл, не доехав метров сорок. Пацевич откинул боковое стекло, высунулся и заорал: «Орлик!» Радостно взвизгнув, Орлик бросился к вездеходу и заплясал на задних лапах у форточки, норовя запрыгнуть внутрь.
«Это те самые, что мою юрту сожгли и лабаз пограбили, — заволновался Няшин. — Видишь, Орлик их за своих признает. Я этих бандитов к себе на порог не пущу. Пусть у костра померзнут, как мы с тобой той ночью». И взял двустволку на изготовку: «Уходите без разговоров, а то прицельно стрелять буду!» Весь решительный вид охотника не предвещал ничего хорошего.
«Приехали, называется», — огорченно проворчал Александров и приготовился выждать, пока охотник слегка поостынет. Заворачивать назад, на ночь глядя, не входило в его расчеты. Ночью спать полагается, а не по лесам плутать. К тому же метель подымается. Нет, от избы уезжать нельзя никак.
В расчеты Колонтайца знакомиться с приезжими, кто бы они ни были, никак не входило. Он не забывал, что и сам он беглый, беспаспортный, подозреваемый в убийстве и ограблении, неплательщик алиментов, псих и вообще бесправный на этой земле человечишка, которого можно привлечь к ответу не по закону, а «за здорово живешь», не то, что за вооруженное сопротивление властям. К тому же, Колонтаец всей спиной ощущал присутствие в сарае еще не захороненного покойника, от наличия которого следовало ждать одних неприятностей и милицейских разборок. А вдруг экспертиза покажет, что он задушен? Оправдывайся потом, что не тобой. Антон о таких делах успел понаслышаться. Поэтому он тоже, вслед за товарищем, предупредительно поднял винтовку: «Стойте, вперед ни шагу! Кто такие?»