«Геологи! — в ответ замахал рукой Александров. — Мы проездом, завтра дальше двинемся, пустите переночевать».
Вот это — «дальше двинемся» переполнило чашу терпения давно уже закипавшего Няшина. Дело в том, что дальше по остяцким понятиям двигаться уже некуда, незачем и вообще нельзя, особенно русским, да еще и на транспорте. Невдалеке, за Чертовым болотом, начиналось шибко священное место, в котором на Шайтан-горе в специальных лабазах втайне сохранялись главные боги окрестных мест. Не только из ближних, но и из дальних мест приходили к ним на поклон ханты и каждый с подарками: пушниной, деньгами, посудой, оружием. За долгие годы много там чего накопилось и не зря. Случился однажды у отца Паши — Спиридона Няшина — недобычливый сезон. Долго болел Спиридон, а когда встал на ноги — пушной промысел кончился. Без пушнины нет денег, а в долг сельпо муку и соль не отпустит, чаю и сахару не даст, ситца на рубаху не отмеряет. А ребятишки за спиной пищат, и жена ворчит. В таком случае — хоть сам помирай. И отправился тогда Спиридон за помощью на Шайтан-гору, к идолам. Просить пушнины из числа подношений, взаймы. Клятвенно пообещал им в следующем сезоне все вернуть, еще и с прибылью. Не отказали ему болваны, промолчали. Взял Спиридон у них меха посвежее да и сдал в заготконтору, чем и план выполнил и пропитание семье добыл. А в следующий сезон постарался, чтобы свое слово выполнить. А иначе беда: если не боги накажут, так соседи не пожалеют. Им ведь тоже в эту сберкассу иногда обращаться приходится. Но русских к Шайтан-горе и близко подпускать нельзя, особенно этих: все выгребут, да еще и сожгут. А ответ Паше Няшину держать придется: если видел, что идут куда заповедано — зачем пропустил? Вот потому Паша и взвел курки, чтобы из кабины видели: «Назад не повернете — стрелять буду! Вы у меня юрту сожгли!»
«Да кто он такой, чтобы мне, государственному человеку, на дороге вставать и угрожать оружием! — возмутился Александров. — Пацевич, пугни его!» Пацевич поджег бикфордов шнур от папироски и бросил толовую шашку в снег между вездеходом и Пашей. От взрыва попадали на землю не только снежные шапки с деревьев, но и Паша с Антоном. Однако Няшин не зря служил в пограничниках: у него сработал рефлекс ответного выстрела. Картечью вдребезги разнесло фару-искатель на АТЛке. На это резко среагировал Петрухин: не стал дожидаться повтора и развернул вездеход на месте. Тем временем Антон бросился к Няшину и вырвал ружье: «Не смей стрелять!» Оглянувшись назад, Александров и Пацевич в снежной пелене разглядели бородатого русского с ружьем в руках и ханта на снегу.
«Ну и чего ты струсил? — недовольно спросил Петрухина Александров. — Ночевать нам теперь в дороге». — «Я не за броней, а у него винтовка. И еще не известно сколько их за кустами залегло. Жизнь — вещь одноразовая, а потому лучше померзнуть, чем навсегда остыть». - парировал Петрухин. «Остановись, возьмем Орлика: он за нами увязался», — попросил Пацевич и призывно открыл дверку. Лохматый привычно запрыгнул внутрь и занял свое место в ногах. «Похоже вы с этими ребятами уже раньше встречались», — догадался Александров. «Встречались, — виновато сознался Пацевич, — от них нам досталось маленько». — «И вы за это у них дом сожгли? — подковырнул Александров. — Чтобы такие сорвиголовы им мордобой простили я ни в жизнь не поверю и сам этого так не оставлю. Вот вернемся на базу, сразу же напишу заявление в милицию, что меня при исполнении обязанностей бандиты обстреляли. Пусть Рыбаков в одном месте почешет и принимает меры обеспечения нашей безопасности. Ему в кабинете тепло, светло и мухи не кусают. А нам по тайге еще ой как долго бродить придется. Мало того, что медведи повсюду мешают, так не хватало, чтобы по нам еще и стреляли. Не бывать этому». Пацевич и Петрухин знай помалкивали и каждый обдумывал, чем для него лично милицейское разбирательство может кончиться. Рыльце-то у каждого сильно в пушку. Не дай бог, выяснится чья это винтовка и откуда взялась.
Глава одиннадцатая. Кузькина мать
Парок над чаем тонкой змейкой извивался…
Он дул на воду, грея руки о стекло, —
Об инквизиции с почтеньем отозвался,
И об опричниках — особенно тепло…
В. В. Высоцкий
Никто уже не скажет, кто она такая эта «кузькина мать», откуда родом, чем живет и почему именно ее всем надо бояться. Однако во времена, о которых здесь идет речь, от высокопоставленного упоминания «кузькиной матери» неприятно вздрагивали не только полу ответственные деятели самого разного калибра, но даже целые страны и континенты. А все из-за того, что любитель отечественного фольклора и знаток подзаборной лексики, но абсолютный невежда в дипломатических оборотах речи, незабвенный Глава страны Никита Сергеевич пообещал мировому сообществу показать эту самую «кузькину мать» и для большей достоверности намерений еще и пристукнул каблуком собственного башмака по трибуне ООН, в реальность до того неведомой матери поверили и опасливо ее зауважали. А само выражение «кузькина мать» с подачи Первого секретаря ЦК КПСС пошло гулять в широкие массы, его подхватили прежде всего партийные органы не выше районного масштаба, руководители которых привычно копировали своего Генерального во всем, вплоть, до прически, соломенной шляпы и парусинового пиджака. Скопировали бы и бородавку на щеке, да известно, что она не каждому на лицо садится, а только специально богом отмеченным. Секретарь райкома Сергей Ильич Устюжанин в этом плане не был исключением и «кузькиной матерью» оперировал в речах с удовольствием и необычайной свободой, как будто именно он сам ее вырастил, воспитал и сделал матерью этого таинственного «кузьки». Обращение Устюжанина к «кузькиной матери» в качестве аргумента определенно означало, что САМ чем-то раздражен, недоволен и способен «рвать и метать», а под горячую руку ему не следует попадаться. Вот и сегодня, прочитав сводку происшествий по району за предыдущий день, Устюжанин побагровел, вспомнил «кузькину мать» и вызвал второго секретаря, по идеологии, Сырпина. «Ты сводку читал?» — без предисловий спросил Устюжанин. Сырпин оценил побагровевшее лицо Первого и постарался быть осторожным и немногословным. Времена наступали тревожные, если не сказать более. Таежной патриархальности и спокойствию наступал конец. Всему руководству района на беду и заботу, в районе вдруг обнаружились перспективные для бурения на нефть подземные горизонты и никому не ведомые залежи, которых никто еще не нашел, но непременно собираются обнаружить. А для исполнения этой бредовой задачи, в район понаехало всякого шального народа и даже сосланных тунеядцев, от которых идет рост преступности и прочие неприятности, в роде пьянства и проституции. Но партия поставила задачу: найти и теперь все помыслы райкома были направлены на ее осуществление. При успехе, перспективы открывались огромные: премии, ордена и перевод на работу в округ или даже в саму Тюмень. Сырпин умом все это понимал, но в душе не жаловал, потому, что по происхождению был остяк, воспитался и возрос на этой суровой земле, любил ее, и от наплыва в район геологов и строителей ждал для своего народа великих беспокойств и неприятностей, противостоять которым он не мог и даже не пытался в силу занимаемой должности. Так уж повелось в автономных округах: если Первый секретарь русский, то Второй обязательно из коренной народности и наоборот. Польза от такого сотрудничества ощущалась преогромная.
Вот и сегодня, Сырпин успел прочитать сводку происшествий и врасплох застать себя не дал. Из сводки он сумел для себя уяснить, что в тайге, поблизости от святых мест, произошла стычка между местными охотниками и группой геофизиков, которые выбирали место под базу партии. Причем охотники геофизиков обстреляли и побудили вернуться обратно в поселок, не выполнив задачи. Из многолетнего опыта Сырпин знал, что таежники ни с того ни с сего оружием не балуются и, значит, имелась серьезнейшая причина пустить его в ход против пришельцев. Причина, которая геофизиками скрывается и требует выяснения в ходе следствия, если такое состоится. А не состояться следствию находилось достаточно поводов, прежде всего политических, а уж потом этнических. Жалко было Сырпину своего земляка-ханта, который попав в тюрьму, подцепит там туберкулез и если даже и освободится, то все равно в тайге больше не жилец, а в поселке — обуза. Но это причина этническая и затаенная. А явная, политическая, звучала, примерно, так: местное население встречает нефтеразведчиков с распростертыми объятьями, ожидая от их прихода расцвета промышленности, строительства, культуры, образования и здравоохранения. Райком партии во главе с Устюжаниным делает все возможное для претворения поставленной партией задачи и для организации плодотворного сотрудничества геологов и местного населения. Достигнуты определенные положительные результаты и рубежи. На этом фоне нет и не может быть националистических проявлений и никакого сопротивления, тем более вооруженного, специалистам геологоразведки. Поэтому Сырпин ответил Первому без заминки: «Читать-то читал. Однако глубоко сомневаюсь в правдивости сводки. Думаю, чудят наши пинкертоны от безделья. Банды понапридумывали. Откуда бы им здесь взяться, если их никогда доселе не было. Этим же геологам или с пьяных глаз причудилось или сами драку затеяли и получили отпор от местных, а теперь жалуются. В этом еще хорошо разобраться следует и без лишней огласки. Если обнаружатся хулиганы — привлечь за хулиганство. Если угрожали оружием — привлечь за злостное хулиганство. И не более того. Нашему району еще славы бандитского гнезда не хватало. Да хорошо бы Рыбакову наказать, чтобы его выдумка о банде за пределы района никуда не ушла, а то возьмет и доложит свою блажь в округ, а мы потом отдувайся. Ему перед пенсией большую звезду на погон хочется, вот он и придумывает где бы и как бы раскрыть громкое дело».
Первый своего заместителя хорошо понимал и даже почти соглашался с его доводами, но вида не подал. Первый потому и Первый, что он мудрее и осторожнее Второго и, тем более, Третьего. И политику партии понимает лучше и видит со своего кресла дальше. И отвечать за упущения своих подчиненных не намерен. А потому он прервал рассуждения Сырп