Неудержимые словоизлияния свидетеля судья вынужден был приостановить тем же вопросом, но поставленным в несколько иной плоскости: «Может ли свидетель отличить колхозную курицу от частнособственнической или даже совершенно дикой, и по каким признакам?» Никодим кивнул утвердительно: «Нет ничего проще — не первый год на этом сидим. Если ее сварить — и тогда хоть с закрытыми глазами. Можете проверить: возьмите у Феклы ее домашнюю курочку, сварите и такую же курочку из птичника, в другой кастрюльке, а потом сравним. Разница наверх и выплывет. От домашней — бульон прозрачный, душистый, наваристый, а от колхозной — мутный и комбикормом отдает…»
Адвокат В. Н. Романов этих слов как будто ждал и предложил суду провести немедленный следственный эксперимент и проверку слов свидетеля. Суд, пошептавшись, дал согласие. Тогда адвокат вынул из сумки газетный сверток и освободил из него предусмотрительно прихваченную с обеда вареную курицу и представил Никодиму на опознание с предложением установить, какого она роду-племени. Никодим, едва окинул тушку взглядом, как уверенно заявил, что перед тем как подохнуть, она, без сомнения, считалась колхозной. И что у частных хозяев таких тощих и синюшных кур не бывает, да и не может быть, потому, что курочка, даже если ее не очень подкармливать, а взаперти не держать, пропитание себе сама отыщет, по зернышку, по зернышку наклюется, да и сыта будет. А то, что эта перед тем как в ошпарку попасть, сама собой подохла от голода и тоски, так это можно не гадать и к бабке не ходить — по паршивой коже видно. Птичница Фекла таких по утрам под насестом каждый день собирает и в кипяток, чтобы перо снять. Потом их в ящики пакуют и в город на распродажу — не пропадать же мясу. Если на верите — спросите Феклу, она подтвердит, что с тех пор как холода минули, специально для продажи птицу ни разу не забивали…»
При этих словах свидетеля весь состав суда, не исключая даже прокурора, по неизъяснимой причине слегка затошнило, а молоденькую секретаршу даже немного вырвало, к чему зрители отнеслись очень даже сочувственно, а адвокат почему-то с удовлетворением.
Судья неприличного свидетеля вознамерился уже поскорее отпустить, но невозмутимая защита попросила разрешения задать Никодиму еще один вопрос: «А каковы на вкус были птицы, отловленные возле перевернутой машины охотников? И можно ли утверждать, что это были именно колхозные куры?» Прокурор этот вопрос посчитал некорректным и заявил было протест, но суд протест обвинения отклонил и Никодим, ничуть не смущаясь, ответил вполне откровенно и с удовольствием: «Превосходные, и бульон наваристый, комбикормом не отдает. И нечего вокруг улыбаться. Граждане судьи, попробуйте, сядьте на мое место. Спрашивается: кур и охотников, когда отловили, куда поместили? Ответ: в мою сторожку. Потом охотников увезли, а кур в моей сторожке оставили, без оприходования, как бесхозного имущества и без средств пропитания. А поскольку они на колхозном балансе не состоят, то им и колхозной кормежки не полагается. Спрашивается, что мне было с этими бродяжками делать? На ферму выпустить? А если они орнитозом заразные и от них массовый падеж произойдет — что тогда? Кормить их? Значит, надо у колхозной птицы комбикорма красть, а я не за этим сюда приставлен. В лес выпустить — еще хуже — только бродячих собак приваживать. Осталось одно — забить и съесть, чтобы не пропадали. Ничего, жирные оказались, не то, что колхозные. Петушка, правда, прирезать не удалось, потому что его Фекла домой утащила. Все одно, говорит, не оприходованный и нигде не числится. Он и сейчас ее домашних хохлаток топчет, бойкий такой, певучий, веселый, не в пример колхозным…».
В качестве следующего свидетеля перед судом предстала птичница Фекла Абрамова. Осмелюсь заметить, что употребленное мною слово «предстала» в отношении Феклы могло быть употреблено с известными оговорками и в весьма переносном смысле. Во-первых, Феклу следовало отыскать, а когда она обнаружилась в лавке, то ее оттуда извлечь. Чему она упорно сопротивлялась с применением ослабленных «Стрелецкой» сил и недопустимых в отношении органов власти выражений. Огорченная, возникла перед судом Фекла Ивановна и закачалась на неустойчивых ножках в резиновых чунях с вопросом к суду: «Че надо?»
Пришлось судье терпеливо втолковывать Фекле ее гражданские права и обязанности. Фекла, слушая судью, согласно кивала и почти не пререкалась, в меру сил, а дослушавши до конца, снова задалась глубокомысленным вопросом, но теперь уже к самой себе: «И че надо?» И попробовала заснуть не сходя с места. Суду пришлось призвать Феклу к порядку и предложить давать показания. Фекла встрепенулась, как хохлатка на насесте, сбросила дремоту и понесла обо всем сразу, о том что она женщина одинокая, беззащитная, мужика у нее нет и что живет она только с кобелем и Петькой, а также о многом другом, но преимущественно о бардаке в магазине и в колхозе, что соль и спички уже месяц как отсутствуют, керосина отродясь не бывало, из-за чего все жгут солярку, а она коптит, отчего все ходят чумазые, и что хлеб завозят с такими же перебоями как и комбикорма на ферму. И что если колхозники еще не передохли как курицы, то исключительно благодаря молоку и картошке…» Последняя реплика суд насторожила, и судья поспешил уточнить насколько она соответствует действительности. На что свидетельница даже слегка оскорбилась, поджала губы в негодовании, сделав вид, что после подобного выпада в ее адрес дальнейший разговор может не состояться. Но спохватилась, что она не на посиделках, а перед советским судом, который не спустит, махнула рукой, подтверждая свою готовность резать правду-матку и подтвердила, что да, конечно, куры подыхают ежедневно и ее, Феклы, на птичнике обязанность собирать их под насестами, ошпаривать в кипятке и освобождать от пера и уж в таком виде передавать бригадиру для продажи в городе. А не делай она этого — ферме давно бы уж разориться. Вот и сегодня она полтора десятка до обеда обработала, а потом приехал Прохор-зоотехник, сложил их в машину и увез варить гостям без всякой накладной…»
При этом ее признании весь состав суда снова закашлялся, а прокурор просто побагровел и все многозначительно поглядывал на присутствующего на краю скамейки зоотехника, который вдруг засмущался, опустил глаза и стал пробираться между лавками, очевидно торопясь исполнять неотложную нужду или срочное дело общественной надобности. Перемена настроения суда не ускользнула от бдительности адвоката В. Романова, и он не замедлил воспользоваться моментом, заявив требование защиты предъявить к опознанию петуха, находящегося во временном безвозмездном пользовании свидетельницы Абрамовой. Фекла Ивановна адвоката сразу же невзлюбила со всеми вытекающими из ее гневного щербатого рта выражениями, приводить которые я здесь не берусь из-за моей крайней застенчивости. А если кому-нибудь захочется их перенять и усвоить, рекомендую ему попробовать влезть в переполненный знойными телами торговок сельский автобус, следующий в направлении толкучего рынка в базарный день. И все-же, несмотря на данный ею защите отпор а может быть, именно благодаря ему, суд заявление адвоката уважил и вынес резюме: вещественное доказательство в виде петуха на опознание предъявить. И, ввиду проявившейся попытки, пока еще свидетельницы Абрамовой Ф. И., выказать неуважение суду и уклониться от предъявления вещдока — объявить ей предупреждение и выделить для задержания бродячего петуха одного из милиционеров. За это Фекла на суд разгневалась и понесла его, как говорят, «по кочкам». Высказав в числе прочих, неосмотрительные укоризны, что вместо того, чтобы заниматься борьбой с настоящими расхитителями, вроде зоотехника Прохора и продавщицы Феши (что не осталось ими незамеченным), тратит драгоценное летнее времечко и «гонит кино на потеху публике» измываясь над честной труженицей. И пригрозила написать жалобу самому Брежневу, а заодно и Терешковой. И, вероятно, другие угрозы тоже выкликала, но их уже никто не слышал, поскольку, отряженный на поимку вещдока, милиционер настойчиво, под локоток, увлек Феклу в глубину ее собственного двора, который находился от магазина в самой непосредственной близости. А огороженный жердями огород даже к нему вплотную примыкал.
После громкого там переполоха, донесшегося даже до судейского стола, из двора гражданки Абрамовой показался милиционер с белым петухом в руках. Сама же гражданка, бывшая свидетельница, очевидно в целях безопасности, решила, что лучше соблюдать экстерриториальность и следовала параллельно блюстителю правопорядка, но по другую сторону изгороди, прямиком по огороду, через крапиву и полынь.
Для удобства опознания временно задержанного, вещдока Петьку привязали за лапу на крылечке магазина. Петька недолго похорохорился, подергался на веревочке и на радость публике загорланил весело и громко: «Все на реку!» И как в воду глядел: на реку всем хотелось, даже официальным лицам, взмокшим на солнцепеке и уже осознавшим внутренне всю бесперспективность процесса, который следовало поскорее заканчивать, чтобы попытаться «стерилизировать» желудки, в которых после показаний Феклы и Никодима стало происходить неладное. Тем не менее, социальное происхождение и имущественную принадлежность петуха, в интересах объективной истины, следовало, бы четко установить. Наиболее квалифицированным опознавателем суд посчитал зоотехника и опросил его первого.
Прохор, от внимания которого не ускользнула предварительная Феклина угроза, на всякий случай решил со вздорной бабой не связываться, и к удивлению состава суда и почтенной публики вдруг заявил, что определенно ничего утверждать не может. Но то, как петушок гордо держит головку и высокомерно выпячивает грудь, наводит на мысль, что на колхозных хлебах он вряд ли когда воспитывался. Что и занесли в протокол. Но представитель обвинения выразил протест, указав на нечистоту эксперимента. По его мнению, зоотехник — сторона заинтересованная, а мнение заинтересованной стороны не может служить единственным основанием. Суд мнение обвинения принял к сведению и стал вычислять незаинтересованного опознавателя. Из числа присутствующих такового не нашлось, поскольку все оказались работниками птичника, так или иначе заинтересованными и причастными. Тогда вспомнили о продавщице. Фаина Никитична, по причине примыкания магазина к Феклиному огороду, уже давно заимела с ней неприязненные трения, какие часто возникают между соседками. По закону механики в паре трения всегда возникает тепло, способное вызвать воспламенение при неблагоприятных условиях. Пассажи Феклы по поводу магазина и расхитительства воспламенили, и без того разгоряченную целодневным присутствием рядом с ней суда и прокурора, продавщицу. И она решила, что называется, «перевести стрелку» на обидчицу. Однако и бдительная Фекла Ивановна не дремала. Скрывшись на полминуты во глубине двора, она появилась снова уже со здоровенным гончим кобелем на сворке и привязала его внутри огорода, вблизи от судебного присутствия. Громогласым кобелем Феклу наградил ее сынок, городской охотник, сообразивший, что на деревне собаку прокормить способнее, да и удобнее, поскольку нужен такой пес только в осенний сезон, месяца два в году — не более. А в остальное время — чистая обуза. Одинокая Фекла с кобелем подружилась, кормила его палыми курами, а он ее слушался, служил как умел и, между прочим, терпеть не мог пропахшую кошками продавщицу Фешу, при виде которой просто разрывался от лая. «Сидеть!» — приказала ему Фекла и подошла к самой изгороди, чтобы лучше услышать, что это такое несет по поводу ее петушка обнаглевшая спекулянтка. А Феша доносила суду следующее: «Злодей это, а не петух, я вам скажу, граждане судьи — потому как беспощадно клюется. И несомненно колхозный — это как пить дать. И Фекла его нагло присвоила, хотя и твердит, что он ничейный. А по какому признаку он ничейный? Только по тому, что по лесу прогуливался? Так далеко зайти можно: побывайте в сезон в лесу, поглядите сколько одиноких мужиков там с лукошками или ружьями шатается. Они что — тоже ничейные? Значит, можно их хватать и затаскивать к себе в хату, чтобы потоптал, как этот петух? Не согласная я. Каждый мужик должен свою бабу иметь, а не топтаться по лесам и прочим курятникам». Ход Ваших м