При аресте Евтифеев, он же Малый, оказал упорное сопротивление и пытался скрыться в соседских дровяниках, но был разыскан ищейками, которые больно пацана покусали. Сотрудники изъяли: старинный кремневый пистолет в непригодном для стрельбы состоянии, рисунки и дневник Малого, в который по велению души заносил свои мысли, сомнения, наблюдения и огорчения. В результате прочтения и анализа дневника раскрылась антисоветская, диссидентская сущность недоросля, который сомневался в справедливости распределения материальных благ на примере своих одноклассников, и в необходимости поддерживать мировой пролетариат, в то время когда свой рабочий живет впроголодь и ходит в ватнике в будни и праздники. Вот из таких, сомневающихся и вырастают потом диссиденты, готовые выйти даже и на Красную площадь, чтобы демонстрировать свое несогласие с действиями Правительства, пусть это будет даже ввод наших войск в бунтующую Прагу. Хватит демократии: Хрущева нет, оттепель закончилась и форточка захлопнута — дышите со всеми вместе, как велено. Оружейные эксперты признали пистолет условно пригодным для стрельбы, ценным антикварным произведением искусства и собственностью государства, якобы похищенной или утерянной из музея еще в 1943 году. Характеристику из школы Володе дали тоже неважную: учился с ленцой, не вступал в комсомол и не ходил на праздничные демонстрации. Это означало, что тюрьмы Малому не избежать уже не только за хранение огнестрельного оружия, но и за скупку краденого государственного имущества в особо крупных размерах. За все заслуги по совокупности, дали Малому пять лет общего режима, и, говорят, еще мало — могли бы больше. Недосягаемовкусные ливерные пирожки теперь снились ему по ночам на тюремной койке. Из детской колонии Малого перевели во взрослую, где его уже знали как одаренного художника по телу и доверяли делать наколки особо заслуженным. К числу последних неожиданно причислили и Колонтайца.
Ни на руках, ни на груди Колонтаец колоть себя не дал — постеснялся. Татуировку ему сделали на бедре, чтобы прикрывалась трусами. Картинка получилась великолепная — Малый как следует постарался, и все жалел, что она для всеобщего обозрения оказалась труднодоступна. Ворона такого решения тоже не одобрил: авторитетные воры так не делают. Но, что сделано — то уже сделано и не исправить никогда. К тому же неумолимая судьба их с Колонтайцем развела уже вскоре. Каждому — свой этап, своя судьба и свои наколки.
По наколке и с учетом образования, блатной, смотрящий в зоне, определил Колонтайца на легкую работу: точить пильные цепи к бензопилам — это теплее и безопаснее, чем в лесосеке. Цепи тупились быстро и работы пилоточам всегда было больше, чем достаточно. Сами бензопилы тоже часто выходили из строя, чем доставляли массу неприятностей техноруку леспромхоза — полноватому лейтенанту средних лет с бегающими глазками. Бензопилы считались большим дефицитом и поступали в леспромхоз строго по разнарядке Главка и сугубо под спущеный государством план из расчета моторесурса каждой пилы в моточасах, пересчитанный на производительность в кубометры сваленной древесины. Выход из строя каждой пилы грозил невыполнением плана и строгими взысканиями. Приглядевшись к Колонтайцу, технорук придумал приобщить технически грамотного зэка к ремонту бензопил. Благо, что маломальская ремонтная база на нижнем складе имелась — без этого нельзя. Колонтайцу задача показалась интересной и к ремонту он отнесся творчески. Из двух-трех сломанных бензопил получалась одна исправная и вполне работоспособная, наравне с новой. Знания, полученные Колонтайцем в институте, вдруг всплыли из забытая и отчетливо проявились. Отдельные детали нехитрого механизма удалось восстанавливать своими силами, но, в основном, вышедшим из строя узлам требовалась замена на новые. «Вот, если бы еще и запчастями разжиться, то каждая «Дружба» отпилила бы по два срока: за себя и за того парня». - подал идею техноруку Колонтаец. Хитрый технорук уже и сам о таком думал. Списывать навсегда вышедшие из строя бензопилы ему приходилось ежемесячно. Налаженный Колонтайцем, ремонт неожиданно создал обменный фонд бензопил, который позволил изъять из оборота и реализовать на стороне среди гражданского населения совершенно новенькую «Дружбу». В результате у технорука в кармане образовалась совершенно не маленькая сумма, а в голове возникло желание получить еще, чтобы на «Землю» вернуться не бедным. В Перми, на заводе, где делали бензопилы, начальником охраны служил однокашник технорука. Приятелям удалось встретиться и договориться. В обмен на неучтенную древесину, в зону стали поступать неучтенные на заводе запчасти, снятые ночью прямо с конвейера. Недостачи никто не обнаружил, начальника охраны тем более не заподозрили и дело шло. Синдикат «Дружба» работал, и начальники богатели за счет ничего не подозревающего Колонтайца, который умудрялся давать каждой бензопиле уже не две, а три новых жизни. И при этом мечтал об условно-досрочном освобождении «на химию» или об амнистии, которую объявили в честь столетия со дня рождения вождя мирового пролетариата. Но, несмотря на все старания, и медаль «За отвагу на пожаре» условно-досрочное освобождение Колонтайца обошло стороной. Поскольку потеря нужного специалиста в результате его досрочного освобождения или амнистии в планы технорука никак не входила, он сумел сделать так, что в амнистии Колонтайцу комиссия отказала. Для этого многого не понадобилось: достаточно плохой характеристики от начальника колонии. В этом направлении технорук постарался вовсю: сумел убедить в недостаточной моральной стойкости Колонтайца и его способности вернуться на скользкий путь преступления (неважно какого), а главное в полной неспособности колонии-леспромхоза без его рук выполнить государственный план по заготовке и отгрузке леса. «Раз так — пускай сидит, — согласился подполковник. — Он у меня вообще из зоны не выйдет. Оперативники обеспечат». Уж не знаю как, но этот разговор стал известен Колонтайцу, и он жестоко обиделся на несправедливость судьбы и во все сказанное поверил. Случаи придирок администрации, выездного суда и добавки срока были перед глазами. И не один. В таких обстоятельствах, когда ему уже раз несправедливо отказали в амнистии, сложно не поверить. Колонтаец задумался и едва не впал в депрессию. «А ты подорви, — подбивал его смотрящий за зоной «Вака». — Ты же у нас бегун, судя по наколке». Ваке вдруг захотелось спровоцировать и испытать Колонтайца: всякая нестабильность в зоне была ему на руку. «А что — если?» — зашевелился «таракан» в голове Колонтайца.
И он начал заранее готовиться, на тот крайний случай, если начальству колонии все же придет в голову ему добавить срок. После ряда бессонных ночей, план побега в голове Антона окончательно оформился в блестящую инженерную идею, вполне осуществимую в условиях леспромхоза и привязанную к внешним условиям. Вопреки установившейся веками каторжной традиции, Колонтаец бежать решил не весной, не летом, а в начале марта, когда на глубоком снегу образуется ледяная корка-чарым, способная выдержать лыжника, но непреодолимая для собак и вездеходов. Тайги он давно уже не боялся и знал, что не погибнет в ней ни при каких условиях. К тому же местность вокруг зоны оказалась ему знакомой еще со времен преддипломной практики и он расчитывал бежать не наобум и не по железной дороге, как это делают почти все сбежавшие (и на этом попадаются), а во вполне конкретное место, в котором можно отсидеться. Покровительство технорука тайной подготовке способствовало, и Колонтаец втихую от начальства и оперов что-то точил, пилил и сваривал, якобы для ремонта бензопил. «Молодец, — похлопывал его по плечу технорук. — Старайся, год-два и выйдешь». Какой год, да еще и два — счет до законной свободы у Колонтайца теперь уже шел на месяцы, если ничего не случится и не накинут «довесок» к сроку. Как Колонтаец ни старался, чтобы ничего подобного не случилось, как ни оберегался — не помогло: чему быть, того не миновать. Не повезло ему и на этот раз: в колонию неожиданно приехал Охотников, чтобы снять новый допрос с Колонтайца. И началось…
Охотников приехал в такую даль не ради развлечения: в Приобье тайга не хуже. Нет, опер вышел на след особо больших ценностей, возможно ранее принадлежавших царской семье и утраченных при переводе ее из Тобольска. Или казны Сибирского правительства, запрятанной в окрестностях Сургута при отступлении белых. Или того и другого вместе. По оперативным данным, антиквариат в Приобье временами неожиданно объявлялся в виде мелких предметов и ювелирных украшений. Так или иначе, ручеек антиквариата обрел устойчивые координаты на территории района и не иссякал со временем. Отыскать его источник и предстояло Охотникову. Над этой задачей, поставленной перед ним руководством, он бился уже не первый год, облазил всю тайгу, пока, по совокупности косвенных доказательств, не вышел на след, который вел к Клейменову. Но ни самого Клейменова, ни его трупа нигде обнаружить не удалось. Про существование Няшина Охотников не догадывался. Единственной зацепкой, которая могла бы помочь раскрутить запутанный клубочек, оказался Колонтаец. Охотников выехал к месту отбытия наказания Колонтайца пока только для встречи с ним как со свидетелем и с целью снятия показаний. А ход дела покажет, что дальше делать.
Дело показало, что образцовый заключенный Миронов-Колонтаец встрече со своим старым знакомым ничуть не обрадовался, более того — огорчился, насторожился и замкнулся, ожидая очередных неприятностей для себя. Антон догадался, что новый несправедливый срок заключения готов намотаться на него, как снежный ком. Гэбисты так просто, без нужды, в гости к зэкам не ездят. Если приехали — значит, наметили цель и своего добьются, как ни изворачивайся. Поэтому, доверительного разговора у Колонтайца с Охотниковым не получилось. Может, не возникла взаимная симпатия, а может быть, потому что не курил Колонтаец и отказался от предложенной сигареты, или еще по какой причине, но не стал Колонтаец колоться и выдавать своего подельника и сообщника Евсея Клейменова. «Убежал, — говорит, — в тайгу и по ней бегает. Лови его теперь».