Всю эту историю Романову не спеша поведали, опознавшие адвоката, местные обыватели, как и он жаждущие открытия лавки и отоварки, хотя бы хлебом, который еще не завезли, но скоро должны, и вот тогда Феша непременно появится и осчастливит ожидающих.
Повествование юристу не понравилось, еще более не улыбалось возвращаться назад порожним, ибо без спичек и соли рыбалки не бывает. Пораздумав, он решил, что останется до победного конца, когда бы Феша ни заявилась, и растянулся на белых плахах крыльца, подложив под голову руки.
Часам к трем подъехала потребсоюзовская хлебовозка, вместе с ней объявилась продавщица и загромыхала ключами. Еще полчаса выгружался хлеб и оформлялись накладные и, наконец, дверь отверзлась, чтобы впустить утомившихся на солнцепеке. Как и ожидалось, ни соли, ни спичек, в лавке не оказалось, зато образовалась очередь своих селян, которая оттерла Романова в самый хвост.
Бывший сторож, а теперь колхозный пенсионер Никодим посочувствовал Владимиру: «Ты мне бутылочку красненького возьми, а я тебе у Феши сколько хочешь соли и спичек выпрошу, хоть три килограмма. Пусть только очередь разойдется». — «Идет, — согласился Романов, — но пьем пополам». — «Идет», — согласился Никодим и скрылся за углом. В ожидании Никодима, Романов прошелся по улице и, неожиданно для себя, обнаружил выгоревшую, когда-то синюю железную вывеску: «Почта». От нечего делать, Романов толкнул обшитую клеенкой дверь и поинтересовался у скучающей тридцатилетней девицы, можно ли отправить телеграмму в город. Оказалось, что можно. Романов взял бланк и написал на нем собственной авторучкой: «Обком КПСС ТЧК Секретарю по сельскому хозяйству ТЧК Облпотребсоюз ЗПТ Председателю правления. В период заготовки кормов магазине Усть-Пышминского совхозрабкоопа отсутствуют предметы первой необходимости для кормозаготовителей: соль, спички и др. Избежание срыва заготовок ЗПТ примите срочные меры. Романов». Почтовая девица внимательно прочитала текст, подсчитала слова и, принимая деньги за отправку, мечтательно произнесла: «Еще и про колготки надо было написать. Вы свой обратный адрес не указали. «Пишите: Устье Пышмы, заливные луга», — серьезным тоном поправился Романов». — «Я так и напишу?» — спросила почтальонка. — «Так и пишите», — подтвердил Романов. И пошел искать Никодима.
Оказалось, что вся торговля в лавке прекратилась, потому что хлеб закончился. Но Никодим оказался на месте. «Я тебе взял один брус, — заговорщицки прошептал он Романову, — а соли — целых три пачки и спичек тоже три. Больше не дает. Иди, бери бутылку, раз обещал». Романов взял бутылку «Акдама» и две банки «килек» — наступал вечер и хотелось есть. «Значит, идем ко мне, — предложил Никодим, довольный знакомством, — у меня картошка варится. С килечкой-то хорошо. А курей я больше не варю — после того случая, — напомнил он, — начали они дохнуть и дохнуть. Всех и прирезали. Бывший зоотехник этому факту сильно радовался — недостача поголовья скрылась. Никакая ревизия не установит сколько куриц съели, сколько разбежалось, сколько подохло, сколько зарезано. Мы и сами не знаем. А теперь наш Прохор Варламович в директора взлетел, несмотря, что рыльце в пушку. Зато к другим строгий: руководит так, что со всех нас перья летят. А курочек я больше не сторожу и не ем — нету их». — «Это хорошо», — непонятно чему обрадовался Романов.
Темнело, когда он покинул дом словоохотливого и приветливого хозяина. Путь по лугам предстоял неблизкий, в некоторых местах предстояло форсировать неглубокие протоки, по затопленным разливом мосткам, к тому же невесть откуда набежали тучи и временами погромыхивало довольно близко. Когда упали первые крупные капли, Романов прибавил шаг — не хватало еще промокнуть. Однако тучи оказались проворней: разом потемнело и закрапал неторопливый дождь. Романов сначала обеспокоился за соль и спички: не подмочить бы снова, а затем уже и сам за себя: дошло, что он заблудился. В темноте все кусты и тропинки казались одинаковыми, ручейки и протоки мелкими. Пару раз провалившись в воду по пояс, Романов понял, что сбился с пути и заблудится окончательно, если не вернется в деревню. Перспектива ночевки под дождем в мокром лесу не ободряла, и Романов спешно повернул вспять. Но, выбранная им в темноте и спешке, тропинка изрядно пропетляв по кочкам и кустам, вывела его вместо деревни к замшевшей жердяной изгороди. «Если поскотина началась, то и деревня недалеко», — обрадовался Романов и перелез через прясло. Мокрая крапива сильно обожгла руки и вдобавок Романов сильно ударился обо что-то твердое. Так, что искры из глаз посыпались. Они ли тому причиной, или разряд кстати вспыхнувшей молнии, не знаю, только Романов отчетливо увидел, что он стоит посреди старого кладбища, с рядами покосившихся крестов на полупровалившихся могилах. Зеленые огоньки мерцали, появляясь и исчезая в струях дождя, бесшумный сыч пролетел несколько раз над головой и что-то белое, аморфное слегка колыхалось впереди на тропинке между могил. Фонарика у Владимира не оказалось, а чиркнуть спичку на дожде нечего было и думать. Оставалось отступить обратно в болото и сырость или шагнуть навстречу неизвестности. Романов внутренне собрался и сделал шаг вперед, по направлению к белому пятну. Пятно колыхнулось в ночи и отступило ровно на столько же. «Привидение!» — кольнуло в сердце и ознобом пробежало по коже. Пересиливая страх, Романов сумел сделать еще шаг вперед. И сразу над головой громыхнуло, словно небеса раскололись.
Глава восемнадцатая. Иосиф Шаров
И ни церковь, ни кабак — ничего не свято,
Все не так, да все не так, все не так, ребята.
В. В. Высоцкий
Володька с утра ушел за спичками и как в воду канул, собаки убежали за зайцем, бешеных окуней ловить надоело, да и незачем: столько не съесть и не сохранить, а я сижу у костра на бревнышке и слушаю бакенщика Иосифа Шарова, с которым только что познакомился.
В порядке отступления скажу, что река отнюдь не пустынна и на ней случаются встречи интересные. Знакомый председатель садоводческого кооператива, что на самом берегу, рассказывал мне, как поймал на реке для своего дачного общества замечательного сторожа. Как-то летом, поднимал председатель из воды сеть: нечего скрывать — кто у воды живет, тот и рыбачит, в меру своих потребностей и возможностей. Сеть не шла: течение занесло в нее тяжелое бревно-утопленник. Рвать единственную сетешку пенсионеру не хотелось и он мучился, до тех пор, пока из-за косы не показалась гребная лодка с парнем, лениво шевелившим веслами. Не вдаваясь в раздумья, откуда могла приплыть эта лодка и кто в ней гребец, председатель позвал его на помощь: «Сынок, помоги сеть поднять!» «Сынок», метров около двух ростиком, весь в расчесах от комариных укусов, подплыл поближе и со знанием дела помог старику поднять сеть и вывернуть из нее бревно. А вместо благодарности попросил хлеба. Председатель просьбе не удивился и пригласил «Сынка» в гости на свою дачу. Там он накормил парня и ненавязчиво выведал его историю.
Родился Саша на Береговой улице, на ней прожил всю свою недолгую жизнь и, естественно, воспитание получил «заречное», весьма своеобразное и не имеющее ничего общего с педагогикой Песталоцци, но чем-то близкое к науке Макаренко. Родители, после того, как их сынок научился самостоятельно выходить на улицу, Сашу этой улице и доверили, полагая, что добрые люди сумеют воспитать их мальца гораздо лучше. И в этом они отчасти были правы, потому, что сами постоянно были заняты разборками между собой или поисками опохмелки и выпивки. А с этим делом у них была постоянная «напряженка», потому, что на случайных работах как-то не удавалось задерживаться, а на постоянную их брать воздерживались. Значит — денег не хватало ни на Сашку, ни на выпивку. Сторожить лодочную станцию Сашкину мать принимали с опаской, боялись доверить немалые ценности не стойкому к алкоголю человеку. Ведь на станции сама обстановка располагает выпить на бережку. Мать долго крепилась и сопротивлялась соблазну, но криминальных наклонностей, Сашкин отчим уломал ее однажды в ночное дежурство снять с чужой лодки мотор и продать на проходящее судно. Так и сделали. Самоходка отплыла и больше ее никто не видел, а сторожиху призвали к ответу. Судимость у нее уже была и второй, казалось, не избежать. Выручил несовершеннолетний сынок: по глупости и вследствие «заречного» воспитания он взял всю вину на себя. На следствии сынок показал, что мотор взял покататься, но тот соскочил с транца лодки и утонул. Место же показать не может, так, как дело случилось ночью. Но то, что мать была на дежурстве и не помешала сынку взять чужую вещь, суд сочел за предварительный сговор и приговорил мать к году лишения свободы, сына — к двум. Организатор кражи отчим остался на свободе дожидаться обоих родственников. Через год вернулась мать. По этому случаю состоялась грандиозная пьянка с плясками и пожаром, в котором сгорели оба сожителя.
Когда Сашка, окрещенный в колонии «Сынком», вернулся, то обнаружил, что больше нет у него ни дома, ни родственников, — вообще никого и деваться ему кроме лодочной станции, на которой и его историю знали и самого жалели, некуда. А потому, посовещавшись, решили на судимость внимания не обращать и доверить парню охрану. Стал «Сынок» жить при станции и охранять лодки с моторами. И удавалось ему это занятие великолепно — никаких эксцессов с имуществом не происходило. Лодочники разбаловались настолько, что не только моторы и бензин, но и имущество, порой даже ценное, оставляли в лодках на целые недели, а то и больше. Краж не случалось. Или пудовые кулаки «Сынка» или что другое играло роль — судить трудно. Но факт остается фактом, и ничего не попишешь. Однако случилась с Сашком нежданная неприятность, просто скажем — беда. Однажды вечером отлучился он со станции в магазин, за хлебом, который вместе с рыбой во всех ее видах составлял Сашкину ежедневную пищу. При возвращении, заметил он группу подростков, которые жестоко избивали пожилого мужичка. Человек этот «Сынку» был мало знаком, но он все равно не прошел и вступился за окровавленного. При Сашкиных немалых габаритах, раскидать и рассеять по ночной улице хулиганов особых усилий не стоило. Посвистев им вслед и приподняв мужика на ноги, он отправился дальше по берегу к своей станции.