С приобщением к делу живого петуха вышла некоторая заминка, но автоматически записанная в протокол фраза требовала адекватных действий. Вообще говоря, по процессуальному кодексу вещественные доказательства могут быть: возвращены владельцу, уничтожены или приобщены к делу. Но владельца петуха установить не удалось, а передать его колхозу — значит, поставить под сомнение справедливость вынесенного решения о прекращении дела. Отдать Фекле — означало бы поощрение расхитительства. Уничтожение же живого существа, к которому за время процесса успели привыкнуть, отдавало варварством и могло вызвать неудовольствие у населения и неодобрение прессы. Оставалось одно — приобщить Петьку к делу. Со связанными ногами его бросили в багажник судейской «Волги» и под звуки всеобщего апофеоза и штурма магазина состав суда отъехал восвояси в сократившемся составе: подзащитные не отпустили своего защитника, уверив, что на своей машине доставят адвоката гораздо быстрее и комфортнее. Судейские против этого возражать не стали: адвокат с воза — процессу легче. Судейская «Волга» фыркнула в негодовании на жару и бездорожье, потом нервно затряслась, крякнула коробкой скоростей и запылила в сторону города. Зеленый «газон» с оправданными и адвокатом покатился сначала следом, раскачиваясь на колдобинах как шлюпка в штормовом море, и, то ли пыль от впереди идущей машины, то ли рытвины на дороге стали тому причиной, не берусь догадываться, только «газик» спотыкался-спотыкался, да и отстал от «Волжанки», заблудился, рыскнул в еле заметный проселок да и вырулил прямо на великолепный песчаный пляж той самой речки, о встрече с которой весь день мечтали все участники процесса, а в особенности — подсудимые, которые вновь соединиться с природой так скоро и не чаяли. «Фемида сегодня была к нам благосклонна», — задумчиво пробасил один из них, с хрустом потянувшись на солнышке. «Это потому, что у нее глаза завязаны», — не согласился с ним другой. «Для того и завязаны, чтобы никто не узнал, что она от роду слепая. И все решения принимает с голоса. А голоса и подголоски разные бывают, даже и телефонные», — заключил адвокат Романов. — Случилось мне однажды матерого рецидивиста по обязаловке от Коллегии адвокатов защищать в процессе. Бандюга, по кличке Ворона, попался — клейма негде ставить: несколько убийств из хулиганских и корыстных побуждений, в том числе собственного отца, изнасилование малолетней, нападение на милиционера и все такое. За такой набор злодейств всегда стопроцентная «вышка» идет. Никто его защищать не взялся. А адвокат в процессе обязательно должен участвовать. В таких случаях Коллегия адвокатов назначает кого-нибудь, в порядке очередности. Мне и досталось. Государственный обвинитель потребовал высшей меры, общественный обвинитель его поддержал. Подсудимый все эпизоды обвинения отрицать не стал и признал вину полностью и даже с удовольствием. Процесс быстренько покатился к приговору. Дают слово защите. А я ну ни одного довода в защиту этого подонка найти не в силах, как ни тужился. Все же выдавил, что прошу высокий суд учесть рабочее происхождение и трудное детство подсудимого и проявить по-возможности снисхождение. Дают последнее слово подсудимому. Ворона встал и проникновенно так обращается к суду: «Граждане судьи! И ВЫ, гражданин прокурор, проявите человеческую милость и справедливость. Год тюрьмы вы мне уже давали. И пять лет давали, и восемь давали. Ну сколько же такое можно! Дайте хоть раз условно!» Суд место серьезное и судьи не склонны улыбаться, но в этот раз не выдержали — покатились со смеху. И прокурор прыснул в ладошку, и даже охрана. Ни на что не расчитывал уголовник, произнося свою речь на пороге в вечность, но результат не заставил ждать. Суд снизошел к его черному юмору и назначил десять лет тюрьмы. Сослепу не разглядела его Фемида, закатилась от смеха и промахнулась — пожалела. «Приговор от адвоката лишь на четверть зависит, а на другую четверть — от случая. Это я точно понял и вам говорю, на память». — Адвокат замолчал. И все задумались. Уж он-то знал что говорил! Ему ли не знать.
Глава вторая. Улыбка сибирского кота
…И нас хотя расстрелы не кости,
Но жили мы поднять не смея глаз, —
Мы тоже дети страшных лет России,
Безвременье вливало водку в нас…
В. В. Высоцкий
Вопреки всеобщим ожиданиям, глухое на вид место оказалось отнюдь не пустынным, а даже неплохо обитаемым. На некогда девственно чистом песке просыхал бредень, по соседству с ним весело пылал костер, а в ведре над пламенем, источая неповторимый аромат, булькала уха. До черноты прокаленный солнцем абориген в плавках, которые своей древностью вызывали ассоциации с набедренными повязками друзей Миклухо-Маклая, на звук мотора обернулся, прекратил помешивать варево и сделал ложкой жест, несомненно означавший приглашение к ухе. Шумное братание рыбака с охотниками сопровождалось возгласами типа: «Рыба посуху не ходит!», «А у нас с собой было!», «Милости прошу к нашему шалашу!» и тому подобное. Скорому знакомству и поспешному братанию его недавних подзащитных с местным аборигеном Романов не удивился. По татуировке на его правом бедре, изображавшей оскаленного медведя, рвущегося через взломанные прутья клетки на свободу, адвокат безошибочно определил, что загорелый субъект принадлежит к тому разряду его потенциальной клиентуры, перед которой его сегодняшние подзащитные — все равно, что мальки перед окунем. Однако умеют они находить друг друга: рыбак рыбака видит издалека…
Между тем, брезент из багажника «газика» расстелили с наветренной от огня стороны. Как по мановению волшебника, возникли на нем закопченные кружки, не менее бывалые эмалированные тарелки и засияли белыми пробками бутылки все той же «Стрелецкой». Абориген сосчитал головки, мысленно прикинул на количество собравшихся, сделал поправку на слабый градус и свежий воздух и пришел в легкое замешательство и смущение: «Братва, вы не подумайте, что я халявщик. У меня гонец на моторке в Есаул поехал. Там, понимаете, есть. Нигде нет, а там стоит в избытке. Юрты татарские, а в сельмаг настойку «Ермак» завезли. Мулла ее пить запретил, а другую с центральной базы не завозят, пока эта не кончится. Кругом «сухой закон», в городе и то перебои, а в Есауле все полки Ермаком уставлены. Вот мы и приспособились: пока один уху варит, второй успевает до магазина слетать. Так что Генка скоро должен быть…»
«Да ты не волнуйся, — успокоил его Владимир Романов. — Нам много по такой жаре не выпить. «И хотел по-дружески похлопать аборигена по спине, но вовремя вспомнил татуировку и удержался. Вместо этого он достал складной нож и взялся сосредоточенно открывать бутылки. И пока он это делает, я успею рассказать о нем моим читателям затем, чтобы глядя на события, происходящие в этом повествовании через призму личности одного из героев, они сумели разобраться в широком спектре человеческих взаимоотношений и тех оттенках, в которые окрашивает жизнь людские судьбы — от красного до фиолетового. Кому что достанется.
В коллегии адвокатов Романова особенно не выделяли: юрист, как юрист, звезд с неба не хватает, но и не без царя в голове. Правда, случались с ним иногда странности: например, четыре года совершенно бесплатно боролся он за бывшего подзащитного, осужденного за убийство на долгий срок. В конце концов истинный убийца нашелся в другой колонии. Он спрятался там от следствия, сознательно и открыто совершив карманную кражу. Володиного подзащитного выпустили, и он не сказал своему защитнику даже «спасибо». Но Романов от этого не огорчился. В отличие от многих своих коллег, Романов был правозащитником по призванию и стоило ему обнаружить несправедливость, как он ввязывался в защиту обиженных. Вдобавок Владимир обладал добротой, широтой души и внешностью благородного клоуна. К нему тянулись приятельские дети, вскакивали на колени незнакомые кошки и вешались на шею чужие жены. Из-за последнего обстоятельства с ним временами случались приключения.
Однажды, в отсутствие мужа, его пригласила к себе домой преисполненная чувствами бывшая клиентка Шурочка: «Побеседуем о том самом…» — «С собой чего-нибудь брать?» — поинтересовался адвокат. — «Ну, возьми чего-нибудь, — неопределенно протянула Шура, — по своему усмотрению».
Усмотрения и фантазии Владимира хватило на бутылку коньяка и батон вареной колбасы, которая в те застойные времена считалась дефицитом и символом достатка. Ходил даже анекдот, что если соседи не реагируют на дверной звонок, то не иначе, что колбасу торопятся съесть. Дефицитный продукт, состоящий наполовину из растительных наполнителей, разбавленных специями, в открытой продаже простому смертному сыскать было нечего и думать: изделие продавалось далеко не каждому, а только особо отмеченным распределительной системой индивидуумам и возлюбленным торговыми работниками лицам, в пределах спущенных на магазин квот. Адвокатов в торговых кругах традиционно чтят и лелеют, знакомством с ними дорожат — на всякий случай: все под богом и ОБХСС. А посему Романов числился в круге избранных потребителей «любительской» и «докторской», названных так исключительно из гуманных намерений — чтобы предупредить, что любителям колбасного суррогата потребуется доктор. Тем не менее, несмотря на поведение своих умных кошек, презрительно отвергающих суррогатный продукт, наивные люди колбасу по привычке продолжали любить и за ней охотиться.
Естественно, что Владимир чувствовал себя вполне желанным, когда с пухлым батоном «овчинорубленной» в руках он нажал на кнопку звонка на двери бывшей клиентки. К его ужасу, в распахнувшемся проеме возникла не розовая шейка и кудри Александры, а волосатая грудь и лысина детины с плечами едва не заполнившими весь проем. «Чего надо?» — подозрительно оглядел он визитера. «Колбасу принес!» — от неожиданности едва нашелся Владимир. «Шура! Тут какой-то мозгляк тебе колбасу принес!» — угрожающе прогудел волосатый вглубь коридора. «Возьми ее, Степа, — тревожно пропела с кухни его верная жена. — Я ее тебе сейчас с яичками пожарю. «Степа завладел колбасой и поинтересовался на всякий случай: «Деньги давать?» «Уже уплачено», — успокоила супруга Шура. «Ну все — гуляй!» — посоветовал на прощание волосатый нашему дон-жуану и захлопнул дверь перед носом.