важения и желания чем-нибудь его опорочить, а вовсе не из солидарности с Саитханом, которого не любил за то, что тот моложе, но богаче.
Вооруженный протоколом, лесничий попытался поприжать и запугать Саитхана ответственностью за хищение социалистической собственности в особо крупных размерах в виде порубки и присвоения лесоматериалов. Протокола Саитхан напугался и пред лесничим попытался заискивать: пригласил отобедать с водкой и свежей бараниной. Лесничий от обеда не отказался и выпил, соответственно своей должности и комплекции столько, чтобы не потерять рассудка и, тем паче, достоинства. «За такие дела, — внушал он доверчивому Алексею, — не только свободы, но и имущества можно лишиться. За хищение полагается конфискация. Приедет судебный исполнитель и все опишет: и дом, и баню, и скотину, и коней. У тебя коней сколько?» Последний вопрос насторожил Алексея и он ответил уклончиво: «Всякий есть. Каурый есть, саврасый есть. Всякий», — «И пегий есть?» — в тон ему спросил лесничий. «Всякий», — пробормотал Алексей. «Ну зачем тебе столько, — расстроился гость, — Надо кормить, пасти, чистить — морока сплошная. Ты отдай мне одного, а я за это протокол порву. И все довольны, все смеются. Я уеду на коне, а ты в своем доме останешься. Зато друзьями станем — тебе ведь еще и дрова понадобятся — мимо меня не пройдешь. Соглашайся».
— Не соглашусь, — заерепенился Алексей. — Дровами меня техучасток обеспечит, а лошадь я и сам съем с ребятами. Дом ты у меня тоже не отберешь. Ну опишут его судейские, а куда денут? Вывезти нельзя — дорог нет, продать — никто не купит. Значит — здесь останется, и я в нем жить буду как жил. И посадить меня ты не сможешь: у меня медаль есть, а сейчас амнистия». — «А ну, покажи», — изумился такому повороту лесничий. Алексей полез за занавеску на полку и через минуту поисков возвратился с картонной коробочкой, в которой блестела алюминиевая медалька «За активную работу в ОСВОДе». «И удостоверение есть, — похвалился Алексей. — Мне его сам Ермаков прошлый год вручал, когда с начальниками из области приезжал охотиться». — «Дурак, ты, однако, — презрительно сплюнул лесничий. — Таких значков наделали тысячами, чтобы вас, темных, обманывать. Не поможет тебе эта бляшка. Впрочем — как знаешь. Не хочешь по-хорошему договариваться — еще не раз пожалеешь. Не на коня верхом сядешь, а на тюремные нары». Этими словами и попрощался.
Алексей про визит и угрозы лесничего давно и думать забыл, когда однажды зимой на гусеничном вездеходе за ним прибыли два милиционера и застали врасплох — не успел спрятаться. Оказалось, что лесничий угроз на ветер не бросал, а с помощью закона и знакомств сумел добиться возбуждения уголовного дела по факту злостного браконьерства. Милиционеры прибыли за Саитханом Низамовым чтобы доставить его к следователю для завершения формальностей. Предполагалось, что времени эта процедура займет немного, и суд состоится вскоре. Естественно — с обвинительным уклоном и последующим препровождением нарушителя социалистической законности для исправления куда-нибудь на лесоповал, как бы по специальности. В результатах никто не сомневался, но недавно принятый в Коллегию адвокат Романов, назначенный вести защиту безгонорарно, не подошел к процессу, как это всегда бывает в таких случаях, спустя рукава, а неожиданно спутал суду и следствию все карты. Во-первых, он затребовал точную карту предполагаемого места преступления, чтобы определить подсудность именно этому районному суду, а не смежному. Во-вторых, затребовал протокол осмотра места преступления, чтобы идентифицировать количество оставленных пней с количеством бревен сруба. В третьих — заявил ходатайство о проведении экспертизы пней на месте порубки с целью сличения их с бревнами сруба по годовым кольцам. Ни того, ни другого, ни третьего в деле не оказалось и сам главный свидетель обвинения — лесничий, как ни крутился, но вынужден был признать, что на месте порубки не был и свежих пней не видел, но не верит в возможность того, чтобы бревна для сруба Саитхана упали с неба, а не были срублены без порубочного билета на подконтрольной ему территории. Неожиданно исчез и не явился по повестке второй свидетель — семафорщик Роман Саитов. Поиски и опрос родственников ничего не дали, кроме расплывчатой информации, что Роман уехал охотиться к родственникам в Заболотье и раньше, чем весной не появится. Зато адвокат сумел раздобыть документы, характеризующие Романа Саитова, как личность морально неустойчивую и неоднократно привлекавшуюся к административной ответственности за незаконный промысел рыбы, нарушение правил охоты и самовольную порубку леса. Третий подписант протокола старик Митяй от участия в подписании протокола о самовольной порубке буквально открестился, заявив, что и читать, и писать, и расписываться умеет и, как правоверный мусульманин, креста не признает и ни на каких бумагах его не ставит. Сшитое белыми нитками дело разваливалось на глазах. И напрасно прокурор убеждал судей и адвоката, что Саитхан деклассированный элемент, который укрывается в лесу, чтобы не платить налогов за свои многочисленные стада, укрываемые от подсчета в таежных дебрях. А значит, он должен понести наказание сначала за те преступления, которые уже обнаружились, а потом — за те, что еще выявятся. В ответ, адвокат Романов предъявил суду характеристики из учебных заведений и с мест службы всех детей Саитхана, из которых следовало, что все они воспитаны в духе преданности Родине и Коммунистической партии и являются достойными комсомольцами. А его младшая дочь Роза еще и лауреатка районной математической олимпиады среди восьмиклассников и выдвинута к участию в областной олимпиаде. По мнению Романова, это подтверждало высокие моральные качества подзащитного, по принципу: каков поп, таков и приход. А в дополнение представил выписку из бухгалтерского баланса техучастка водопути, подтверждающую, что сруб дома семафорщика на Астаповском перекате числится на балансе техучастка. Это был уже самый настоящий козырный туз. Вызванный в качестве свидетеля, заместитель начальника техучастка подтвердил, что в обязанности техучастка, кроме углубления русла и содержания судоходной обстановки, входит обеспечение безопасности плавания судов, в том числе подъем со дна карчей, (для чего имеется карчекран), и сбор с берегов плавучих предметов, в том числе бревен и обрушившихся стволов, которые могут всплыть и представлять опасность для идущих судов. По поводу самовольной постройки он пояснил, что постройка возведена из собранного по берегам плавника и другого леса, на земле, отведенной актом в бессрочное пользование техучастку и, если надобность в этом минует, инвентарная постройка будет вывезена речным путем. Но на настоящий день постройка считается незавершенной, поэтому акта о ее приемке еще нет и на баланс она поставлена с условной стоимостью. Выслушав стороны и последнее слово подсудимого: не видел, не брал, не знаю и не виновен, после недолгого совещания, суд освободил Саитхана в зале суда, а уголовное дело прекратил ввиду отсутствия события преступления. После освобождения, преисполненный благодарности Саитхан стал закадычным другом Романова, поскольку при всякой встрече, которые летом у них происходили довольно часто, оба не упускали случая заложить «за кадык» по поводу встречи.
Но на этот раз после бани мы ничего горячительного не пьем, зато едим горячую рассыпчатую картошку и запиваем ее холодным густым молоком, какого в городе не встречается. Хлеб Варвара, жена Саитхана, печет сама. Он у нее получается круглый, серый, ноздреватый и необыкновенно вкусный. А еще Саитхан выложил нам на стол копченую лошадиную ногу. Но картошка и молоко оказались так хороши, что к «махану» мы почти не притронулись, чем огорчили хозяина. «Тогда с собой берите, — заявил он, безапелляционно. — Дорога у вас впереди дальняя, а магазинов по берегам нету». — «Что дальняя — это точно», — соглашаемся мы и не отказываемся от подарка. Копченой ногой Саитхан не ограничился, а еще притащил к нам на катер ведро молодой картошки и полное ведро парного молока: «Ешьте в дороге, а мне все одно, девать некуда». Мы благодарно прощаемся: «Спасибо, Алексей, до встречи». — «До встречи», — соглашается он и долго еще машет вслед уходящему катеру. Глядя на уплывающий за кормой берег, я не подозревал, что больше никогда не увижу приветливого татарина и его жену. Вскоре, повальное внедрение радиосвязи на судах сделало ненужным семафор на перекате. Семафорщиков сократили, и они разъехались кто куда. Старые их избушки быстро догнили без хозяев, а новый дом Алексея техучасток раскатал и перевез, не скажу куда. Вполне возможно, что стоит он теперь у кого-нибудь на даче и плачет желтой смолой по шуму леса и плеску волны. Когда-то приветливый, берег без людей стал угрюмым. Зато в лесу, сразу за развалинами построек во множестве развелись непуганые белые грибы, предмет вожделения лодочников-водномоторников и прочих грибников. Чтобы уберечь любимое место от непрошеных глаз и рук, один из остроумных водномоторников выпросил у инженера по гражданской обороне металлические аншлаги: «Заражено», «Опасно для жизни», «Прохода нет» и тому подобные и наприбивал их к соснам вдоль всего берега. Несколько лет они исправно отпугивали грибников и ягодников, пока не выцвели и не проржавели. Сейчас на этом месте не осталось и следа как от прежнего семафора, так и табличек на деревьях. Грибы и ягоды почему-то перестали урождаться. Бор выгорел и запустело место.
Странные названия иногда носят Туринские перекаты. Вот, например — Сахарный. Легенда доносит, что когда-то давно, в самом начале двадцатого века, здесь села на мель и переломилась деревянная баржа с сахаром. Часть груза удалось спасти, а часть растворилась в речной воде, от чего она на километр ниже имела сладкий привкус. Проверить правдивость легенды мне не удалось, но, как бы в ее подтверждение, затонувшие и полузанесенные песком деревянные баржи по берегам Туры попадались еще сравнительно недавно. Образцы судостроительного искусства девятнадцатого века никак не хотели догнивать в одиночестве и тянули к небу, как призыв о помощи, оголенные ребра-шпангоуты. В наши дни таких умельцев-плотников, способных соорудить сорокаметровую баржу вряд ли сыщешь. Да и многое другое утрачено. Взять хотя бы тот же сахар, которого при капитализме было предостаточно, а в период развитого социализма — не более одного килограмма «в руки». И то когда завезут в порядке очередности, согласно имеющимся фондам, лимитам и разнарядке по магазинам. Однажды в библиотеке попался мне справочник «Путеводитель по Иртышу» за 1914 год. На поверку он оказался не руководством для судоводителей или туристов-вояжеров, а рекламным изданием тюменских пароходчиков, купцов и коммерсантов, для своего времени неплохо изданным, на мелованной бумаге и с большим количеством фотографий пассажирских двухпалубных пароходов Плотникова, Игнатова и ТоварПара. На комфортабельных, «американского» типа пароходах, с электрическим освещением, салоном и рестораном можно было неплохо прокатиться от Тюмени до Семипалатинска, от Омска до Обдорска и Томска. К услугам господ пассажиров бильярдная и меню из самых изысканных блюд, каких не подают сейчас в лучших городских ресторанах. А на пристанях — ес