Между тем, новогодний мороз, действительно, все крепчал и у, не надевшего даже шапки, Михаила от холода начинали потрескивать уши и выстукивать зубы. Сквозь стены сарая было слышно как по улицам ходят с гармонью и поют до ужаса неприятные песни: «Ты мороз, мороз, не морозь меня…» С другого конца деревни откликались: «В той степи глухой замерзал ямщик». — «До утра не дотянуть», — догадался Михаил и начал осматриваться. Привыкшие к темноте, глаза различили в углу на гвозде огромный ямщицкий тулуп — их никогда не заносят в избу. Завернувшись в него и подняв воротник, спасенный завалился на ворох прошлогодних овчин, согрелся и уснул.
Поутру, разгоряченный после пробежки вокруг усадьбы, обнаженный до пояса, племянник привычно забежал в амбар и, выхватив из глубины ларя двухпудовку, и, играя мускулами, стал радостно перекидывать ее с руки на руку. Затем, охватив ручку гири широким кожаным пояском, захватил его зубами и сделал несколько поясных поклонов. Только тогда он заметил сидящего на овчинах дядю в тулупе и радушно предложил: «Хочешь попробовать? Рекомендую — она у меня чудотворная, оживляет». И с широкой улыбкой перекрестившись гирей, выскочил на двор, чтобы обтереться снегом. Радостный кобель прыгал вокруг него и старался лизнуть в лицо.
Глава двадцать вторая. Экологические повороты
Если плачут северные люди —
Значит, скоро южные заплачут.
В. В. Высоцкий
Жадность всегда бывает наказана. Это я уже не о Михаиле, а о нашем экипаже, для которого употребление неразбавленного молока обернулось катастрофой в желудках. Изнеженные городскими молочными продуктами наши желудки взбунтовались против проникновения в них молока натурального и ненормализованного, со всеми из этого обстоятельства вытекающими. Кораблик наш, хотя и имел в длину десять метров, но, необходимых в дальнем пути, удобств был лишен начисто. Когда Колонтайцу надоело причаливать к берегам по очередной срочной надобности, он заявил, что намерен задержаться на берегу подольше, чтобы заняться лечением наших желудков.
И вот мы стоим на стрелке Туры и Тобола, в ожидании когда Колонтаец приготовит лечебное снадобье из кровохлебки, всем знакомой травки, произрастающей в изобилии на лугах и по дорожным обочинам. Опознать ее можно по красно-коричневым шишечкам на тоненьких стебелечках, которыми женщины любят украшать букеты. У этой нежной травки оказался развитый древеснистый корень, как у настоящего кустарника. Вот его-то, порубив на кусочки, и варит нам сейчас Колонтаец, уверяя что в их детдоме отваром кровохлебки от поноса всех и всегда вылечивали. Альтернативы у нас нет, и мы с Владимиром терпеливо ждем, когда будет готова красно-коричневая жидкость.
Катер уткнулся носом в берег на самом слиянии рек: с правого борта у него еще Тура, а с левого — уже Тобол. Желтые струи Туры не хотят смешиваться с темными водами Тобола и долго еще текут параллельно, пока не перемешаются и не растворятся одна в другой. То, что Тура впадает в Тобол, а не наоборот — явная географическая несправедливость. В отличие от степного Тобола, сбежавшая с Урала, Тура и полноводнее и судоходна на большом протяжении. Но у географов принято главной рекой считать ту, что длиннее. По этому признаку Тобол назначили в старшие, хотя он этого и не заслуживает. В ожидании микстуры, Романов развлекается: время от времени колотит по стальной палубе. По всему плесу от этого разносится грохот, и темная вода Тобола, что по левому борту, как бы вскипает: миллионы рыбьих мальков в панике выбрасываются из воды и падают обратно блестящими каплями. По гладкой поверхности реки разбегается рябь, как от дождя. Боже мой! Сколько же их в Тоболе! Совсем рядом, по правому борту, в Туре поверхность воды остается незыблемой — малька в ней нет, или он не из пугливых, что маловероятно. Видимо, рыбья кормовая база Тобола богаче планктоном и бентосом и это помогает малькам размножаться. Значит, рыбы в старом Тоболе достаточно. Но рыбачить нам в нем не хочется: всем известна секретная информация о давней аварии на хранилище жидких ядерных отходов на озере Карачай и попадании их в речку Теча, затем в Исеть и Тобол, вплоть до Иртыша и Оби. И хотя прибрежные жители рыбу из зараженной реки постоянно ели, и воду из нее пили, и бельишко в ней же стирали, и скота поили, никто из облеченных властью и сведущих о катастрофе людей, обеспечить их безопасность и не подумал. Несведущие люди продолжали поить из реки скот и купать в ней детишек. Как это отразилось на судьбе поколений пока неизвестно, а если кому и известно, то он не поделится засекреченной от населения информацией. Во имя спокойствия трудящихся и стабильности обстановки — так решило Политбюро.
Во всяком случае рыбы от этого происшествия в реке меньше не стало. А населения в стране много и ничего ему от радиации не сделается. Живут же в окрестностях Семипалатинского ядерного полигона казахи — и ничего. Их коровы от радиации лысеют и перестают доиться, а люди продолжают жить и даже размножаться по мере сил. Радиоактивные стада, конечно, можно забить и переработать на колбасу, чтобы разбавить дозу соей и крахмалом до допустимых пределов и скормить уже другим трудящимся, которые в зоне заражения не оказались. Потому, что в нашей стране должны быть все равны перед лицом опасности. И незачем народ напрасно тревожить разговорами о радиации и ее последствиях. Не такое пережили — прочихаются. А мяса и без того не хватает, чтобы его уничтожать, только по той причине, что оно в темноте светится. Несвежее, вот и светится. Советскому человеку, мясом не избалованному, это не страшно. Не это переваривали.
Когда мы причалили катер к мысу, здесь сворачивала работу передвижная буровая установка. Мы поинтересовались у разведчиков, не нефть ли ли они отыскали. Оказалось, что не нефть. Более того, они ее даже не ищут, а ведут изыскания вдоль трассы будущего гигантского канала Обь-Иртыш — Средняя Азия. Молодой чернявый геолог перед нами даже расхвастался: «Скоро конец вашей дикой природе. Партией грандиозное дело намечается: проложить от Белогорья на Оби, до самого Аральского моря новую рукотворную реку — канал шириной двести пятьдесят и глубиной шестнадцать метров, больше старого Тобола. По нему на расстояние две с половиной тысячи километров обская вода хлынет через Тургайские ворота, по руслу древнего высохшего Узбоя к седому Аралу, чтобы напоить пески. На месте барханов и степей появятся плантации хлопка, рисовые чеки, яблоневые сады. Возрастет благосостояние советского народа — заживем».
«Бред какой-то! — не поверил я. — Гладко было на бумаге, да забыли про овраги, а по ним ходить. Насколько мне известно из географии, сибирские реки потому и текут на север, что земная поверхность именно в эту сторону понижается. Как же вы контруклон создадите, чтобы заставить воду в гору течь?» — «Нам контруклон и не нужен — мы насосы поставим и подадим воду на любую высоту, на какую понадобится», — возразил геолог. «На конной тяге», — съиронизировал я. «Почему на конной? — не обиделся геолог. — На электрической. Вдоль трассы канала будет построена цепь насосных станций и электрических подстанций. К тому времени наберут проектную мощность Сургутская и Нижневартовская теплоэлекторостанции на попутном нефтяном газе. Насосы закрутит почти даровая электроэнергия». — «Ничего дарового не бывает, — опять не согласился я. — Еще Менделеев сказал, что сжигать нефтяной газ, все равно, что топить печь ассигнациями. Пока вы миллионы кубометров земли перелопатите, попутный газ, пожалуй, и кончится. Откуда тогда электроэнергия возьмется?» — «Атомных электростанций вдоль трассы канала настроим, — не моргнул глазом геолог. — Зато воды для охлаждения реактора не понадобится, можно из канала брать, а подогретую обратно в канал. Еще и лучше — зимой замерзать не будет». — «Замечательно, — восхитился я. — Чистую воду в реакторы, а радиоактивную в канал, для полива сельхозпродукции». «Ну зачем же так утрировать, — попробовал обидеться геолог, — так до многого договориться можно. Прорабатываются схемы естественной очистки и фильтрации. К тому же, между нами говоря, иртышская и тобольская вода не такая уж и чистая, чтобы о ней плакаться. Всего в ней хватает и грязи, и радиации».
Интересно в нашей стране получается: на очистку сточных вод денег не находится, а на супергигантские проекты, по стоимости сравнимые с годовым бюджетом всей республики, это, пожалуйста! Товарищам из ЦК и советским ученым народных денег не бывает жалко — не из своего же кармана. Но в неразберихе, которая всегда таким затеям сопутствует, самим поживиться из госказны разными, очень даже легальными, способами весьма и вполне возможно. А заодно очередное звание, доктора или даже академика, схлопотать, с последующими льготами. Вдобавок и медальку Лауреата государственной премии на лацкан повесить. И правительственную дачу получить. И чада свои на службу в МИД или Академию наук пристроить. За такой приятной перспективой экологические горизонты науки в туманной дымке прячутся, вплоть до полной невидимости. А все оставшиеся проблемы — чепуха и мелочи, на которые строителю развитого социализма обращать внимания никогда не стоит. Главное — прокукарекать на заданную тему.
«Вот и выходит, что пока оставшаяся после испарения и естественной фильтрации через грунт, вода до Арала дойдет, она превратится в концентрированный рассол ни для полива, Ни для спасения моря уже не пригодный», — попробовал порассуждать я. «Что вы! — засмеялся геолог. — Как мне известно, для предупреждения потерь от фильтрации все дно канала будет выстелено толстой полиэтиленовой пленкой». — «А вам не кажется, что если эту же полиэтиленовую пленку передать совхозам для парников и теплиц, то полученных от этой операции овощей хватит на всю страну и соседям достанется. Зато никакой экологической катастрофы. Если после извержения вулкана Кракатау во всем мире началось похолодание, то, что с нами будет, когда осушенные торфяники Западной Сибири воспламенятся? Ведь дым от пожарищ застелет весь земной шар и сделает атмосферу непроницаемой для солнечных лучей. Тогда в Средней Азии вода не нужна будет: в холоде хлопок не растет». «Перестаньте, — отмахнулся от меня геолог, — воду в ступе толочь. Из Москвы дальше видно: если партия решила, что нужен канал, значит, быть ему. И никакие рассуждения и доводы специалистов нашего уровня не помогут. С высоты Кремля — мы букашки». Так сказал нам геолог, сел в кабину своей ПБУ, хлопнул дверью, обдал нас облаком выхлопа и укатил бурить новую скважину.