Приключения подобного рода хоть как-то нарушали серую пелену однообразных будней. В обычные дни, как и другие адвокаты, Романов тянул рутинную лямку, выигрывал и проигрывал процессы, временами загуливал от жены, но тем не менее регулярно делился с ней большей частью зарплаты и неучитываемых адвокатских гонораров. Получаемые от Романова субсидии позволяли его драгоценной супруге довольно сносно содержать семейство, принимать гостей и являться свету, без отрыва от семьи и кухни заочно заканчивать юридический институт и поносить своего непутевого хорошо поставленным голосом.
Что, впрочем, не мешало Романову восхищаться своей Ниночкой, превозносить ее в кругу приятелей и исподволь втягивать ее в юридическую практику и соответствующие ее будущей профессии круги. Впрочем, Ниночка и сама была, ну абсолютно, не промах. Что голос, что глаза, что фигура. А уж энергии — той хоть отбавляй. Излишек энергии — это, конечно, хорошо, когда в мирных целях. А если, избави бог, наоборот? Вдруг эта лавина обрушится на перевоспитание ближнего, что тогда? Тогда — быть беде, плохо придется и ближнему, и ближним ближнего и тем, что рядом. Эти строки никогда бы не были написаны, если бы звезды в гороскопе Владимира Романова не сложились в фигу или еще худшее сочетание, которое побудило его Ниночку заняться перевоспитанием мужа. От добра — добра не ищут, а ученого учить — только портить. Народная мудрость для кого хочешь истина, только не для Ниночки. Тем более, что Володя и сам допустил ряд оплошностей, можно сказать — проступков, давших женке повод развернуть наступательные действия. Как уже упоминалось, Нина была студенткой-заочницей. А раз так, то два раза в году, не доверяя детишек вечно занятому мужу, она оставляла их на попечение отдельно проживающей в частном домике с садом матери, а сама отбывала для сдачи очередной сессии. Надо ли говорить, что на воле и без надзора Владимир резвился как котенок. Точнее — как котик. Мартовский. Несмотря на свое высшее юридическое образование, Володя о конспирации как следует не задумывался и следов не заметал в самом буквальном смысле этого слова.
Однажды, по возвращении с сессии, пытаясь навести порядок в подзапущенной Вовочкой квартире, Нина намела из всех углов и, главным образом, из-под кровати целую горсть женских дешевых бус. «Что это?» — грозно сдвинула брови Нина. — «Бусы, — не моргнул глазом бывалый адвокат. — Но я тут не при чем.» — «А кто при чем?» — продолжала допрос с пристрастием Нина. — «Женька, брат из отпуска с югов с женой заезжал», — экспромтом соврал Романов. «Так он же не женат!» — засомневалась супруга. «Откуда мне знать, — пожал плечами Володя. — Говорит, что женился. Я что — паспорт у брата проверять должен? А потом у них, геологов, и не разберешь — кто женился, кто подженился и кто на ком женат».
«У адвокатов тоже», — слегка успокоилась Нина, но засечку на память в уме сделала. И стала за мужем примечать. Как-то вечерком, когда Вовочка по старой флотской привычке к порядку мыл кухонную посуду, Нинель придралась к мужу и устроила семейную стычку. В конце обоюдной нервотрепки, она заявила что уходит к маме и хлопнула дверью. Хлопнуть-то хлопнула, но из квартиры не вышла, а на цыпочках пробралась на балкон и спряталась за открытой дверью. Стоял конец августа и на дворе царила кромешная темнота. Тем временем Володя домыл посуду, снял мокрый фартук, покормил котенка и затосковал в одиночестве. Я подозреваю, что адвокаты (как и артисты) вообще так устроены, что сколько-нибудь длительное пребывание в одиночестве и в отрыве от аудитории, способной по достоинству ценить красноречие и артистизм, вызывает у них депрессию, желание выпить и нервный срыв, от которого способна спасти только женщина. А поскольку нервные клетки не восстанавливаются, семейный скандал следовало компенсировать чем-нибудь приятным, поскольку жизнь одна и клин клином вышибают. «Подбивать клинья» наш адвокат умел мастерски и недостатка объектов для их подбивания не испытывал. Не особенно раздумывая, он подсел к телефону и по памяти набирая номера, поболтал сначала с одной, потом с другой, третьей абонентками, пока не нашел свободную на текущий вечер. В беспечности примеряя свежую рубашку, он уловил в зеркале, как колыхнулась балконная портьера, и из-за нее выступила полыхающая глазами Горгоны супруга. На этом бы и конец семье, но недаром в студенчестве Володя играл в теннис — реакция сохранилась. Не дав женушке раскрыть рта, он широко улыбнулся ей навстречу: «А здорово я разыграл тебя, Нина? Знать будешь, как мужика одного в квартире бросать».
«Вот ведь чувствую, что вывернулся подлец — рано я показалась, — жаловалась потом Нина соседке Варваре. — А доказать нечем. «С жиру бесится, — сочувствовала Варвара. — На работе не больно истратился, вот и сбрасывает энергию во что ни попадя. Лучше бы как мой — рыбалкой увлекся. Когда мой Витенька с головы до ног в чешуе и тине за полночь возвращается — сомнений не возникает, что не до шалашовок ему. На меня — и то силенок не хватает. Да я и не исстрадалась: муж уехал на рыбалку — приходи сосед на палку…» Томно потянулась Варенька, и глаза ее масляной пленочкой подернулись. Только зря расхвасталась перед соседкой Варвара-краса. Невдомек ей было, что несмотря на все ее знойные прелести и стати, не щадя мужских сил, рыбачил ее Витенька не на железный крючок, а на другую приманку, на которую клюет порой и очень золотая рыбонька, которая сама не прочь отведать ухи из карасиков, которая этой ночной рыбалке помешать никогда не может, а поутру становится сродни живительному эликсиру, без которого и головы не поднять. С завзятыми рыбаками, как и с охотниками, истории порой удивительные случаются. С Виктором Демьяновичем тоже случались приключения, о которых одна лишь Варвара не могла или сознательно, в силу ей одной ведомых причин, не хотела ничего знать и догадываться.
«Займись рыбалкой, — посоветовала Владимиру Нина. — Виктор тебя зовет на неделе. Одному ему несподручно сети закидывать». — «И на самом деле, — обрадовался Володя, — почему бы не съездить, для разнообразия». И в разгар недели и во вполне рабочее время, завербовав двух сотрудниц Виктора по институту, соседи отправились прокатиться на моторной лодке, поесть ухи на ветерке, проветриться и прочее. На лодке Виктора добрались в уединенное место, рыба, конечно, с собой и уже потрошеная. Костерчик, палатки, матрасики надувные — как полагается. Ну и все что к ухе — тоже в наличии. Разогрелись, разговорились, — еще добавили. Не заметили как сумерки наступили и пришла пора домой возвращаться. Дамы вдруг резко запротестовали: не поедем — и все! Не для того ехали, чтобы попусту возвращаться. Ночевать они захотели — для того и палатки ставили, старались. А еще шальных соловьев послушать: как они о любви заливаются… Виктор с другом на это согласились со всей охотою, но поинтересовались на всякий случай, что их партнерши своим мужикам поутру дома скажут. «Это уже наше дело», — засмеялись Тамара с Верой. «И это правильно, — согласились рыбаки-приятели. — Вам с ними жить, а нам со стороны зачем советовать?» Чужая семья — потемки. А для рыбака главное — дернуть вовремя, чтобы рыбка с наживки не сорвалась.
Наука знает три постулата о водке:
- Водка никогда не бывает плохой, а только хорошей и очень хорошей.
- Водки никогда не бывает много, а только мало и очень мало.
- Не бывает некрасивых женщин, а бывает только мало водки.
Поутру глянули рыбаки на вчерашних красавиц — век бы их не
видеть. Лица от похмелья и бессонницы бледные, под глазами круги синие, а про прически и говорить излишне. Без лишних слов палатки быстренько свернули, в лодку и — по газам. Пока до города плыли, Верка с Тамаркой план составили: «Добросьте нас, мальчики, до дежурной больницы и оставьте в приемном покое. А дальше — мы сами порешаем». Прибыли на лодочную станцию. Виктор с Владимиром вызвали такси, оставили подружек в приемном покое стационара горбольницы, а сами на работу явились, чистые, свежие и ни в чем не виновные. Просто огурчики.
Тем временем Вера из таксофона в приемном покое сообщает домой Тамариному мужу: «Леонид! Мы с твоей Томой в приемном покое первой горбольницы. Ей вчера по дороге домой плохо стало: то ли сердце, то ли печень, то ли отравление. Определить не могут — ты наших эскулапов сам знаешь. Подобрала нас «скорая». Потом анализы, рентген, реанимация и все такое. Ну и уколы, много уколов, чуть не всю ночь. Привезли нас в дежурную, а здесь все переполнено — раскладушки в коридорах — ее не берут, пока место не освободится. «Скорая» уехала, а я с ней осталась — не бросать же подругу одну, если всю ночь с ней промаялась. Сейчас Томочке полегчало, так ты заводи машину и забери нас отсюда. Да моему мужику сообщи, чтобы не волновался…»
Через полчаса прилетает на «Москвиче» перепуганный Леня. Посмотрел на подруг — видит, что вид у обоих такой помятый, будто под трактором побывали. Но все равно обрадовался. А я, говорит, все морги, больницы и вытрезвители обзвонил. Нет, отвечают, не поступали. А вы у них под самым носом находитесь. «А мы и в самом деле еще не поступали, — простонала жалобно Тома. — Они пока не примут, то и не регистрируют поступление. Увези меня лучше домой — а то залечат здесь меня до смерти. Порядочки — в «Крокодиле» о них писать надо…» Леня пообещал написать немедленно и в «Крокодил», и в Минздрав, и Брежневу, но отложил это дело «на потом», до выздоровления или другого конца подруг. А потом и забыл на радость подругам да и Виктору тоже, который своей репутацией примерного семьянина и члена партии чрезвычайно дорожил и гордился, и старался на рыбалке ее не подмочить, так как мечтал сменить моторку на рыбацкий автомобиль «Запорожец» и даже стоял на него в очереди.
Вот этому примерному семьянину и партийцу и передали на перевоспитание Володю Романова две кумушки-соседки. История умалчивает о совершенно секретных обстоятельствах первого совместного плавания Виктора и Владимира за пескарями. Однако одно можно утверждать совершенно достоверно: из похода Володя вернулся в глубоком утомлении и задумчивости. Остряки с лодочной станции уверяли, что перемена с ним произошла из-за того, что адвокат по неосторожности крепко стукнулся лбом то ли о штурвал, то ли об якорь, после чего у него мозги сместились, и он заболел морской болезнью в резкой и неизлечимой форме.