Наутро, припоздавший завхоз удивился почти готовой под настил древесно-стружечной плиты обрешетке полов. Пришлось, скрипя зубами, выдавать со склада плиты и олифу. Под руководством Сан-Саныча плиту олифили, не дожидаясь, когда подсохнет, ложили пропитанной стороной на обрешетку, прибивали и пропитывали с наружной стороны. Столовая наполнилась запахом подсолнечного масла, который напомнил, что пора обедать. Но Колонтаец с горизонта исчез, и это вызывало в бригаде тревогу.
Тем временем Колонтаец не прохлаждался, а ездил в Анапу, чтобы связаться через «межгород» с трестом. Переговорить по телефону удалось только с профкомом, а управляющему трестом Колонтаец послал телеграмму, с требованием направить прораба с деньгами и материалами, а также специалиста по торговой технике. На обратном пути из Анапы, Колонтаец на своем великолепном «Икарусе» завернул в пансионат «Голубая долина», где легко договорился о ежедневных обедах в столовой пансионата для четырнадцати тюменских инженеров. И даже внес задаток — все свои наличные деньги. Остальные предстояло заработать на Васькиной машине, которую Колонтаец задумал пустить под частный извоз с помощью Митрохина.
«Братва! — обратился к бригаде Колонтаец. — Обедать будем в пансионате МГУ. Публика там особая — профессура. За блатные выходки нас оттуда попрут со страшной силой. Поэтому держитесь, не забывайте, что вы инженеры-интеллигенты, правда, из Сибири, правда — геологи. Но очень культурные и обходительные. Помните, что другой столовой поблизости нет и если что — насидитесь голодом». Повторять не пришлось — всем хотелось культурной жизни и общения. Ехали ребята в Сукко работать, но никто не забыл, что в курортную зону и к морю. Поэтому одеждой все запаслись соответствующей. Когда через час они, побритые и причесанные, вышли к автобусу, о том, что это строители, никто бы не догадался. Да если разобраться в их биографиях поглубже, почти каждый из них, за исключением Васятки и Валерки Хама, в прошлом был интеллигентным человеком: кто бухгалтером, а кто даже и учителем. Красавец Богдан, например, был во Львове мастером смены на обувной фабрике. Чтобы не оставаться после ночной смены, для сдачи ОТК изготовленной за ночь обуви, он придумал вырезать из резины штампик: «Первый сорт, ОТК» и проштамповать им все ночные изделия. Доброжелатели донесли, обман раскрылся и Богдана осудили. Остальные были такие же.
В мае в долине Сукко не жарко: с непрогретого еще моря тянет холодной сыростью. Дамам особенно зябко по ночам: в пансионате давно не топят. Для согрева хорошо бы в постель чего-нибудь горячего и твердого, как мужское тело. Однако с мужчинами в пансионате проблемы: в мае путевки в «Голубую долину» дают контингенту попроще, и мужчин между ними не встречается. Поэтому отдыхающие изнывают от обманутых курортных надежд под завывание принудительной радиотрансляции: «А мне опять приснился крокодил зеленый, зеленый-презеленый, как моя тоска». В общем — правильно и соответственно обстановке. И вдруг, в ворота вкатывает красный сверкающий «Икарус» с надписью во весь борт: «Миннефтегазстрой». А из него весело вываливают четырнадцать великолепных самцов, чтобы проследовать в столовую, где для них отдельно готовят и накрывают. Послеобеденный сон по этому случаю у очень многих дам прервался, чтобы дать начало бессоннице. К окончанию обеденной процедуры, поблизости от столовой уже паслась небольшая стайка отдыхающих, между которых распространился слух, что привилегированные нефтяники живут в коттеджах в горах и приезжают только обедать.
Работяги же наслаждались чистотой, уютом и вкусным обедом, а потому ни о чем не думали. После трапезы, у выхода из столовой, Миронов увидел женщину с гитарой. Он давно не держал в руках инструмента и ему захотелось себя попробовать: не отвык ли. Дама ему разрешила, и Антон тронул струны:
«Мы по жизни идем, по дороге теряя
Своих лучших друзей и любимых своих —
Тех, что сердцем своим нас в пути согревает —
Их забыть не дано. Эта песня о них.
Я сегодня хожу от удачи шальная —
Мне его средь толпы удалось разглядеть.
Я чужую любовь на себя примеряю,
Но чужую судьбу на плечо не надеть».
«Как грустно и прекрасно Вы поете. Вас хочется слушать и слушать. — похвалила дама. — А у нас вечерами после семи танцы — без мужчин бывает скучновато, и вы все могли бы принять в них участие». — «Мы подумаем», — пообещал Миронов.
Управляющий трестом на телеграмме Миронова написал красной пастой: Рещиковой — подобрать кандидатуру прораба и подготовить приказ о командировке, Силину — обеспечить снабжение, Овечкину — контроль и ежедневный доклад. Красная паста означала высшую степень недовольства шефа ходом дел и возможные репрессии в виде перевода из аппарата треста в периферийное СМУ, куда-нибудь на Демьянку. Людмила Ивановна Рещикова, начальник отдела кадров, от распоряжения шефа пришла в крайнюю озабоченность — посылать некого: близятся отпуска, у людей путевки, билеты и прочее. На удачу подвернулся Олег Тучин — молодой специалист, инженер и начальник отдела. «Куда еще лучше! — убеждала она Овечкина. — Там пробойный мужик нужен, если хотите задействовать лагерь и ездить к морю в командировки». Холодов кандидатуру без лишних слов утвердил: раз Овечкину кандидат подходит, то с него самого и спрос, если, что. А управляющему — введут лагерь — хорошо, не введут — виновные найдутся.
Начальник производственно-технической конторы по комплектации — Силин в снабжении проработал всю жизнь и усвоил правило, что главное для выживания — это вовремя и правильно доложить о исполнении, а если недоисполнил или исполнил не то и не так, то время и жизнь все по местам расставит, глядишь — и утрясется само собой. Поэтому, на приказ отгрузить материалы для стройки, он поступил мудро: поскреб по полкам складов и, с грехом пополам, загрузил одну машину. Зная нрав Холодова, Силин не рискнул докладывать, что отгружать больше нечего и перестраховался по-своему: еще один Камаз загрузил песком, а другой цементом и битумом. Зачем в Сукко битум, Силин не знал и никто его ему не заказывал. Просто другого ничего на складах в этот момент не имелось, а битумом УПТК затоварилось «под завязку» и Силин решил разгрузиться от неликвидов. Зато управляющему удалось доложить: три большегрузных Камаза пошли на Сукко. Но уточнять, что повезли через всю страну и песок и битум, которые в конце пути станут золотыми, не стал из скромности. Зато вопрос снабжения с контроля временно сняли ко всеобщему удовольствию.
Председатель постройкома Овечкин, наверное, один-единственный из всего треста на совесть старался открыть лагерь. И не из одной внутренней порядочности, но и в преддверии грядущих перевыборов объединенного постройкома, на которых открытие летнего лагеря отдыха планировалось поставить в заслугу. Именно ему удалось добиться средне-сдельной оплаты для рабочих, занятых в пионерском лагере, и высылки аванса за текущий месяц. А из кассы профкома на подотчет Тучина была выдана крупная сумма на непредвиденные расходы, какие случатся. С наказом — ни денег, ни себя не жалеть, а лагерь открыть. Дети ждут поездки к морю и обмануть их ожиданий нельзя.
У управляющего трестом на счет лагеря имелись свои виды и ожидания, у профкома — ожидание командировок на побережье за профсоюзный счет, у прекрасной половины треста — предчувствие совмещения своего очередного отпуска с работой в любой лагерной должности, какая отыщется. Хотя бы и начальника лагеря или кастелянши — неважно. Лишь бы поближе к морю.
В мае море даже в Сукко еще холодное и на пляже не погреешься. Остаются танцы. Вечером в танцзале пансионата кино и танцы. Сибиряки на них не последние люди. Даже пожилые, по курортным меркам, Сан Саныч и Миронов не страдают от невнимания. Одному Хаму в посещении танцев отказано, как фигуре для интеллигентных знакомств бесперспективной из-за синих от наколок пальцев и особой манеры поведения, для просвещенного общества неприемлемой. Зато красавец Богдан, в обращении с дамами по-южному мягкий и обаятельный, в фаворе и сумел вскружить голову москвичке того возраста, в котором каждое новое знакомство с мужчиной кажется значительным и последним, после которого жизнь кончается. Меж ними было все, что случается с одинокими на курортах: знойные объятия, поцелуи, страсть, заверения в любви и окончание срока путевки и очередного отпуска у Аллы Алексеевны. И вот тогда, в танцзале состоялся тот роковой разговор, после которого дальнейшее общение наших строителей и столичной научной элиты стало невозможным. «Богдан, — предложила Алла Алексеевна, — у меня путевка кончается. Бросай все — поедем со мной в Москву». На такие слова женщина не вдруг решилась. В ее возрасте так круто не поворачивают. Ошибиться — значит, многим рискнуть, в том числе и карьерой и репутацией. Но вот решилась и предложила. Богдан, такого поворота событий никак не ожидавший, на время опешил и не сразу нашелся с ответом. Наконец, он неуверенно пробормотал: «Так у меня же срок не вышел». Богдан, конечно, имел в виду не путевку, а более строгий срок, но дама его не поняла, да и не могла понять: «Бог с ней, с путевкой — их еще много будет, а счастье одно. Поедем!» Тут до Богдана дошло, что Алла до сих пор не догадывается, что имеет дело с партнером, которого не только, что в Москву, а на сто километров к ней подпускать не положено. Но, будучи в глубине души джентльменом, пожалел ее простоту и постарался спустить пар постепенно: «Алла, пойми, не могу я в Москву — я же «химик»!» — «Ну и что, что «химик», — не поняла и заупрямилась Алла Алексеевна. — Я договорюсь с кафедрой химии, трудоустроим тебя на первое время, пока не определишься…». — «Да я не такой «химик», как ты думаешь, а условно освобожденный из мест заключения на стройки большой «химии». Реакцию Аллы Алексеевны я пересказать не берусь: было все: и обморок и истерика и вызов врачей. Танцы, конечно, прекратились, для отдыхающих — на время, для сибирских лагерников — насовсем. Администрация пансионата, наконец, разобралась, кого она прикормила и на другой день в обедах посторонним мягко отказала. Впрочем, и оплата за обеды закончилась. Бригада опять переключилась на одну картошку, которой тоже подходил конец. Настроение портилось, что немедленно сказалось на работе. Одного авторитета Колонтайца, не подкрепленного хорошим питанием, оказалось недостаточно. И хотя работа продвигалась, но впереди маячил технический рубеж, преодолеть который собственными силами казалось невозможно: полное отсутствие водоснабжения и линии электропередачи на столовую. На счастье, прилетел Тучин, и все переменилось. Тучин привез с собой двух девчонок-поварих и приказ о своем назначении начальником участка.