— Может, сыграете с Таточкой в теннис? Таточка! Ты же так хотела поиграть в теннис!
Услыхав свое имя, Таточка на миг вынырнула из анабиоза.
— Что? А, да. Схлестнемся?
— Извините, — повторил Никита, — у нас с Ниной другие планы. Мы собираемся на несколько дней в Вильнюс. Может, в Тракай съездим.
— В Тракай! — простонала Зоя Евгеньевна и мученически завела глаза к небу. — Таточке так хочется в Тракай!
Никита не сомневался: скажи он Таточке, что замок Тракай находится в Монголии, она поверит. Глядя на нее, он вспоминал о небелковых формах жизни, описанных братьями Стругацкими.
— Вы сами можете доставить ей это удовольствие, Зоя Евгеньевна. Вон какой у вас мощный зверь за воротами. Разве можно сравнить с моей «Трибекой»?
Зоя Евгеньевна резко сменила тему:
— Что это за манера — есть с картонных тарелок! — Она напрямую повернулась к Нине: — Принесите мне, милочка, нормальную тарелку и вилку!
Нина молча встала и ушла в дом.
— Зоенька, — возмутилась даже Ада Марковна, — ты не в ресторане. Нина здесь такая же гостья, как и ты.
— А что такого? — нарочито удивилась Зоя Евгеньевна. — Она здесь младше всех.
— Ваша дочь младше ее лет на десять, — напомнила Ирина Викторовна, жена дипломата.
— Ну и что? Таточка здесь не хозяйка. Она же не знает, что где лежит.
— Меня больше интересует другой вопрос, — вмешался Никита. Он был в таком бешенстве, что даже не сразу смог заговорить, но заговорил внешне спокойно: — Почему вы так упорно называете Нину милочкой? Я же сказал вам, как ее зовут.
— Ах, боже мой, ну подумаешь! У меня плохая память на имена.
— Вот и прекрасно, — зловеще улыбнулся Никита. — Забудьте мое.
Наступила мертвая тишина, и тут Нина вышла из дома с тарелкой и вилкой в руках.
Это была настоящая немая сцена, как у Гоголя. Зое Евгеньевне понадобилось несколько секунд, чтобы овладеть собой.
— Ну что ж… — процедила она и вдруг гаркнула: — Таточка! Мы уходим.
Она поднялась из-за стола. Красивое бессмысленное лицо повернулось к матери. На безмятежно-гладком лбу обозначилась морщинка недоумения.
— А чего?
— Нам здесь больше не рады, — отчеканила Зоя Евгеньевна.
«И никогда не были рады», — мысленно добавил Никита.
Процессия, замыкаемая покорными кавалерами, двинулась к калитке. Один из них все-таки прихватил картонную тарелочку и на ходу доедал с нее шашлык. Это было так смешно, что все сидящие за столом хоть и немного нервно, но все же рассмеялись. Все, кроме Нины. Она так и осталась стоять с тарелкой и вилкой в руке.
К ней подошла Ада Марковна и обхватила ее предплечье сухими сморщенными лапками.
— Ниночка, я вас умоляю, простите меня, дуру старую, это я во всем виновата. Но я же не знала! Я думала…
— Ада Марковна, о чем вы говорите! — Нина поставила пустую тарелку на край стола, обняла старушку и усадила ее на место. — Все, инцидент исперчен! Любовная лодка разбилась о быт. Я только сбегаю шаль накину. Без меня ничего интересного не рассказывайте.
Пока она, преследуемая Кузей, торопливым шагом шла к коттеджу Павла Понизовского, Никита попросил Кузнецова принести гитару. Дипломат любил и умел петь.
Нина вернулась, набросив на плечи палантин, расписанный абстрактным экзотическим узором такой красоты, что женщины дружно застонали. На вопрос: «Откуда?» — Нина ответила, что палантин расписала сама. Охам и ахам не было конца.
— Это батик?
— Да.
— Это же безумно сложная техника!
— Нас этому в институте учили.
— Я готова поклясться, что видела такой в Париже! — простонала Ирина Викторовна.
— Вполне возможно. Я один похожий продала русской эмигрантке.
— А мне сделаете такой?
— А мне?
— А мне?
— Я лучше придумаю что-нибудь новенькое. А то придется нам созваниваться, чтобы не встретиться в одинаковых палантинах.
Вернулся из своего коттеджа дипломат с гитарой.
Репертуар у него был вполне бардовский. Нина с изумлением слушала, как он рыдающим баритоном исполняет песню Городницкого «От злой тоски не матерись». Странно звучали в устах дипломата, наверняка связанного со спецслужбой, слова о Магадане, о зэках, о побеге и безумии.
Потом он спел еще несколько песен, на самый конец приберег «Жену французского посла». После шашлыков все выпили кофе, все вместе побросали одноразовую посуду в большой и прочный мусорный мешок и стали расходиться.
Обняв Нину за плечи, Никита повел ее к коттеджу Павла. На пороге она попыталась его остановить:
— Прости, я устала.
— Знаю, но я просто не доживу до завтра, если не скажешь, в чем дело. — Он крепко обнял ее и жарко зашептал на ухо: — Мы ничего не будем делать, просто полежим, и ты мне расскажешь, что у вас с ней было.
Они разделись, легли на широкую кровать и обнялись. Никита зажег лампу с регулируемым светом — свой подарок Павлу — и прикрутил яркость. Ему было трудно: хотелось прижимать ее к себе и в то же время видеть ее лицо. Пришлось чуть-чуть отодвинуться и лечь на бок. Но его рука лежала у нее под головой, а другой рукой он крепко сжал ее пальцы.
— Это было, когда я училась в Строгановке. Самое счастливое время моей жизни… кажется, я уже говорила. У меня появились заказчицы, мне больше не приходилось шить за маму. Это было так интересно! Ко мне привели гуттаперчевую девочку из циркового училища, и я сшила ей костюм из разноцветных ромбиков. Трико Арлекина. Там вся штука была в том, чтобы рисунок подогнать по суставам. Ну, чтобы подчеркнуть суплес.
— Суплес? — переспросил Никита.
— Это они гибкость так называют. Потом я сделала еще несколько цирковых костюмов… Это такой восторг! Такая роскошь! Деньги невелики, зато есть где разгуляться. Цирковые костюмы — это целая наука. Они строго функциональны, но дают простор фантазии. Можно нашивать блестки, не боясь впасть в китч. Потом я сделала туфли для одной балерины…
— Ты шила туфли?
— Ну, шить балетные туфли мне бы не доверили, у них там целый цех специалистов на этом сидит. Но это была молоденькая балерина, ей дали первую сольную партию — Уличную танцовщицу в «Дон-Кихоте». Она хотела, чтобы ноги казались босыми. Балетные туфли — пуанты — обычно кроют розовым атласом и ленточки такие же пришивают. Вот она принесла мне пару таких туфелек, сшитых специально для нее, а я спорола весь розовый атлас и обшила их замшей телесного цвета, а ленточки пришила капроновые, прозрачные, без блеска. Потом пришлось красить ее трико, чтобы добиться такого же оттенка. Вот это была мука! Мы несколько пар извели. Но туфли произвели фурор. Мы достигли иллюзии босоногости — ну, условной, конечно, в балете все условно, — но, главное, оказалось, что, когда вся нога по цвету сливается со стопой, она зрительно удлиняется. И теперь эта девушка танцует в Гамбурге у Ноймайера, — мечтательно добавила Нина.
— И все из-за туфель?
— Ну что ты, конечно, нет! Просто она талантлива. Послала ему свою кассету, и он ее пригласил. А с туфлями я изобрела велосипед… но только потом об этом узнала. Этот трюк известен давным-давно. К нему прибегала еще Марлен Дитрих, а уж она о женских ногах знала все. Она всегда надевала туфли в цвет чулок. Прости, я говорю совсем не о том…
— Ничего, мне интересно.
Никита понимал, что ей хочется вспомнить о приятном, и не прерывал ее. К тому же он сказал правду: ему было интересно.
— Потом… меня познакомили с одной телеведущей. Весьма экстравагантная особа. Она вела ежедневное ток-шоу по будням и каждый день появлялась в новом платье. И каждый раз это должно было быть нечто сногсшибательное. Я сделала для нее очень смелый наряд, и она осталась довольна. — Нина тихонько засмеялась. — На нее бабушки-пенсионерки смотрели как на антихриста. Нет, ты не подумай, все это было вполне безобидно. Им нравилось пугаться, а ей нравилось их пугать. Они засыпали редакцию возмущенными письмами, но каждый день, как подорванные, включали телевизор на ее передачу. И вот после нее появилась эта женщина… Зоя Евгеньевна. Так всегда бывает. Люди рассказывают своим знакомым, и те приходят…
Зоя Евгеньевна была сама любезность и сыпала обещаниями направо и налево. У нее «горел» номер в правительственном концерте, срочно нужны были новые костюмы. Сказочный танец, костюмы фей и эльфов. Шесть мальчиков и шесть девочек. И все это нужно было ко вчерашнему дню. «Я вам буду так благодарна, — повторяла она, — я в долгу не останусь». Нина согласилась. Сделала эскизы сказочных костюмов, показала заказчице, и та их одобрила. Через фонд, который курировала Зоя Евгеньевна, были закуплены ткани. Нина обмерила детей, сделала индивидуальную выкройку для каждого, а шитье по ее «наводке» поручили тому ателье на Покровке, где она работала, пока училась в вечерней школе. Поступив в институт, она продолжала заглядывать к своим старым товаркам из ателье, обращалась к ним, когда нужно было сделать оверлок или другую операцию, которую не брал ее старенький, еще от мамы доставшийся «Зингер».
— Шитье детской одежды считается самой сложной, самой дорогостоящей операцией. И самой невыгодной, потому что работы много, деталировка большая, а расценки все равно низкие, — объяснила Нина. — Мы все оформили по самому высокому тарифу, но я рассчитывала, что она расплатится неофициально, она не раз на это намекала. А я хотела дать девочкам заработать. Ну, и сама надеялась на богатый заказ. Я тогда копила на новую машинку, хотела купить «Пфафф», думала, вот получу гонорар, и мне хватит.
— И она не заплатила? — ахнул Никита.
— Все вышло, как у Ильфа и Петрова в «Двенадцати стульях». Мы две ночи сидели, сострачивали эти мелкие детали, нашивали стеклярус, в общем, уродовались ударными темпами, как «папы Карлы», но уложились в срок. Спасибо еще, она мне машину прислала прямо к ателье, мы все костюмчики аккуратно упаковали, уложили, и я привезла их прямо к ней в контору, в этот ее фонд. Надо было потребовать деньги вперед, но мне даже в голову не пришло. А она поблагодарила и как-то дала понять, что все, до свидания, она меня больше не задерживает. Я… я просто обомлела, растерялась… Про себя я уже вообще не думала, но сказала ей, что работницам ателье надо заплатить. А она говорит, все уже оплачено, вот, мол, копия счета, и чего еще от нее нужно? Я пыталась ей втолковать, что этого мало, что официальная оплата по счету не окупает затрат труда, что заказ был срочный и сверхсложный, что мы работали сверхурочно… Тут она надулась, как индюк, и заявляет мне: «Я взяток никогда не давала и давать не собираюсь».