— А я неуч, — вздохнула Нина.
— Ничего, ты еще все наверстаешь.
Повсюду висели картины. Нина с восторгом узнавала акварели Фонвизина, прекрасный театральный эскиз Билибина, эффектно помешенный в узком простенке, еще один эскиз — Константина Коровина, картины Кропивницкого, Плавинского, Краснопевцева и других представителей «неофициального искусства», редкостную работу Любови Поповой, натюрморт Фалька… У нее глаза разбегались, она радостно вскрикивала, встречаясь с каждым новым шедевром.
В гостиной висел еще один великолепный портрет Никитиной бабушки работы Павла Корина.
— Идем в кабинет, — сказал Никита, — самое ценное у меня там.
Они прошли в кабинет, где висел писанный маслом портрет мужчины и женщины, сидящих за столом на летней веранде. Нина сразу узнала Никитину бабушку, только здесь она была молода. А рядом с ней на портрете сидел… Никита.
— Это же ты, — растерялась она.
— Нет, это дед. Работа Нестерова, твоего однофамильца, тридцать пятый год. Бабушка увезла ее с собой в ссылку и сохранила. А вот еще один бабушкин портрет — Зверев ее писал. А это, — он показал на скромный рисунок в рамке, — портрет Гумилева работы Ларионова. Это мы с ней вместе купили на аукционе в Париже. Да, я успел пару раз свозить ее за границу, когда стало можно. Бабушка боготворила Гумилева.
Нина перевела взгляд на компьютер.
— Тебе удалось что-нибудь найти?
— И даже очень много. Но чтобы найти настоящий компромат, нужно взламывать коды, влезать в чужие файлы. Поэтому я хочу подключить специалиста. Не беспокойся, я ему доверяю, — добавил Никита, увидев, что она нахмурилась. — Это мой самый лучший сотрудник, золотая голова, компьютерный ас.
— Это, часом, не Рымарев? — подозрительно покосилась на него Нина.
— Нет, не Рымарев. Хотя Рымарев тоже нашел бы компромат по своим каналам, если бы я его попросил. Но я не хочу его просить. На этот раз Рымарев останется в неведении. Идем, ты еще спортзал не видела.
Он показал ей свои тренажеры, пригласил пользоваться в любое время. Они вышли обратно в холл.
— Будь я на твоем месте, я бы все картины повесила здесь, — заметила Нина. — Ну, почти все.
— Холл оформлял дизайнер, он сказал, что акцент надо сделать на пол. Никаких других деталей.
— В общем-то, он прав. Хотя, с другой стороны… Вот ты говоришь, у тебя бывают приемы. Ну, представь, приходят люди и с порога видят всю эту красоту. Но потом они проходят в холл, их много, пола уже не видно, одни белые стены. Если бы тут висели картины, если бы стояли растения, было бы гораздо лучше. И стены хорошо бы оклеить обоями… Можно выбрать какие-нибудь нейтральные, без рисунка, но с обоями стены кажутся как-то теплее.
— Можно, я тебе это поручу? Делай что хочешь. Клей обои, вешай картины, разводи зеленые насаждения… Я в этом ничего не понимаю.
Нина страшно смутилась.
— Нет, что ты! Я просто так сказала. Я же здесь гостья.
«Ты можешь стать здесь хозяйкой», — хотел сказать Никита, но у него ничего не вышло. Он решил отложить разговор на потом, когда Чечеткин останется в прошлом.
— Как насчет джакузи? — спросил он вслух.
— Прости, мне что-то не хочется. Мне еще с Кузей гулять.
— Тяф! — подтвердил Кузя.
— А как одно связано с другим? Я что-то не улавливаю.
— Ну-у… — протянула Нина. — После джакузи мне не захочется выходить на улицу.
— Без проблем. Я с ним погуляю. Пойдешь со мной гулять, волкодав?
— Тяф!
— Ну вот, видишь? «Согласие есть продукт при полном непротивлении сторон». Идем, я тебе покажу. — Никита потащил ее в ванную, отвернул краны в огромной ванне, где они вполне могли поместиться вдвоем. — Попробуй, так не горячо?
— Нет, не горячо. Я пойду возьму свои вьетнамки. И банное полотенце.
— Я дам тебе купальный халат. Ты совсем не носишь халатов.
— Я их не люблю, — подтвердила Нина. — «Женщина в халате»… Я в этом жанре не выступаю.
На ней был тот самый голубой деревенский сарафанчик в розовый цветочек, который так волновал его воображение в вечер их знакомства.
— Беги давай, а то вода остынет, — улыбнулся Никита.
— А ты ее покарауль до моего прихода. Кузя, побежали!
Они дружно бросились вверх по лестнице и так же быстро вернулись. Ванна наполнилась, Никита показал Нине, как включать и выключать джакузи.
— Вот халат. Наслаждайся. Пошли, Кузнец.
К ужину Нина снова переоделась. На этот раз на ней было кремовое платье шелкового трикотажа с темно-коричневой полосой, идущей от одного плеча к другому, а оттуда вниз до самой талии. В том месте, где полоса делала прямой угол, помещалась единственная пуговица. «Интересно, — подумал Никита, — если расстегнуть эту пуговицу, можно отогнуть весь лиф? И почему у нее все наряды такие пикантные? Или это я такой сексуально озабоченный?»
Дуся подала закуски, они сели за стол. Никита не мог не отметить, что она держится приветливо и пододвигает жюльен из крабов поближе к Нине.
— Ты похожа на Ирэн Форсайт, — сказал он, когда Дуся вышла.
— Думаешь, это комплимент? — лукаво прищурилась Нина. — Мне никогда не нравилась Ирэн Форсайт. Скольким она жизнь поломала! А сама она, по-моему, была страшной занудой и даже в постели полный ноль.
— Я просто вспомнил, что она каждый вечер переодевалась к обеду. Даже когда жила одна.
— Я люблю переодеваться, — призналась Нина. — Французы говорят, что надеть обновку — это как бы заново родиться. Вот мне и захотелось после джакузи чего-нибудь свежего. И твоя столовая обязывает. Тут так красиво… А что, ты против?
— Я? — изумился Никита. — Да я руками и ногами за! Кстати, я просмотрел сайт Щеголькова, там есть его коллекция. И я хотел тебя спросить: почему все они шьют черт знает что?
— «Все они» — это кто?
— Ну, все эти великие модельеры. Вот у тебя платье как платье. Кстати, очень миленькое. А у Щеголькова все так накручено, что я просто не понимаю: кто может это носить? И не он один, — продолжал Никита, не давая ей возразить. — Я, конечно, за модой не слежу, но иногда, мельком, переключая каналы… В общем, на мой непросвещенный взгляд, все эти дефиле одинаковы. Все эти наряды… В них сесть невозможно, не то что делать что-нибудь.
— Коллекции высокой моды — это не то, что предлагается покупателю. Это как в поэзии: стихи для публики и стихи для поэтов. Показы высокой моды делают, чтобы проследить тенденции, что-бы было из чего выбрать. Пако Рабанн, например… Это такой французский кутюрье, — пояснила Нина. — Так вот, Пако Рабанн одевал манекенщиц в крученую проволоку, в кольчугу и прочее в этом роде. Но благодаря ему появились ткани с люрексом и возродился интерес к парче.
— Все равно мне это не нравится, — заупрямился Никита. — Ты тоже шьешь такую муру? Стихи для поэтов?
— У меня случая не было, — горько усмехнулась Нина. — Кто ж мне даст участвовать в дефиле с моими нарядами?
— А почему нет? — опешил Никита.
— Ну как ты не понимаешь? Ты же бизнесмен, ты должен понимать такие вещи. Все это стоит огромных денег: арендовать зал, нанять манекенщиц, пригласить прессу — лучше электронную. Нужно иметь имя, влияние, известность… А меня никто не знает.
Дуся принесла горячее — котлеты по-киевски. Никита все больше хмурился.
— А они откуда все это взяли? Ну, имя, влияние, известность? Деньги? Ладно, давай оставим французов в покое, но этот твой Щегольков…
— Ты же знаешь, откуда у него деньги.
Никита задумался, даже положил вилку.
— Он уже давно практикует, я на сайте смотрел. Неужели с самого начала за ним стоял Чечеткин? Ну, хорошо, допустим. Но даже если стоял, ни за какие деньги нельзя заставить публику ходить на такие шоу, а потом заказывать все эти наряды.
— Ну почему же нельзя? Можно, — пожала плечами Нина. — Я же тебе говорила про лохотрон. Публику невозможно подкупить, но ее запросто можно обмануть. Надо только убедить ее, что это модно, клево, круто, прикольно. Надо организовать кампанию в прессе, показ по телевидению… Почему публика смотрит «Аншлаги» и «Кривые зеркала»? Потому что ее убедили, что все эти шутки ниже плинтуса, все эти мужики, переряженные в женское платье, — это и есть юмор и веселье. И ничего другого публике в ощущениях не дано.
— Значит, тебе не пробиться?
Нина грустно покачала головой.
— Однажды Юля… О боже, я ей даже не позвонила!
— Ну так позвони, в чем проблема? Только потом, хорошо? Вот, возьми еще салата. Так что там «однажды Юля»?
— Как-то раз она протащила на показ мое платье. Я специально для нее сшила. Настоящее вечернее платье, скроенное по косой, но не такое навороченное, как у Щеголькова. Ладно, ты все равно не поймешь, я тебе потом фотографию покажу. А можно мне ее сюда пригласить?
— Господи, о чем ты спрашиваешь? Приглашай кого хочешь, ты тут полная хозяйка. Ну, и что же она сделала?
— Ей это платье очень понравилось. И Юлька… такая оторва! — с любовью воскликнула Нина. — Она протащила его на показ и напялила перед самым выходом на подиум. Никто не успел ее остановить. Понимаешь, манекенщицы должны выходить на подиум через равные промежутки, без задержек, чтобы это была непрерывная процессия.
— Мне уже нравится твоя Юля. И что было дальше?
Опять ироническая усмешка тронула ее губы.
— Ничего не было. Нет, конечно, Щегольков пришел в ярость, устроил страшный скандал, пригрозил, что никогда ее больше не позовет, но она плевать на него хотела. Юля — высококлассная модель, она и без него работу найдет.
— А что же все-таки было с платьем? — спросил Никита.
— Платье публике очень понравилось, можно сказать, имело успех. Ему аплодировали, его фотографировали… Но оно прошло как часть коллекции Щеголькова. На нем же не написано, что его сшила я.
— А потом? Нет, дай я угадаю. Ты подарила его Юле.
— Да, — подтвердила Нина. — А что мне еще оставалось делать? Все равно его в массовый пошив пустить нельзя. А Юля просто добрая девочка, она хотела показать мою работу, но… просчиталась.