Ничего из утренних процедур не спасло Теодора от ясной, как солнечный день, мысли: он слишком долго откладывал один телефонный звонок.
Один звонок. Одна просьба. Одна встреча.
Он знает, что на другом конце провода его ожидает не только это. Там будет тягучий и требовательный женский голос. Там будут проникновенные взгляды и кривой изгиб пухлых губ. Там будет женщина, от которой он сбежал двадцать лет назад и от которой готов был сбегать еще и еще.
Теодор глубоко вздыхает и набирает номер. Диск с тихим «тр-р» прокручивается девять раз, прежде чем длинные гудки сменяются прерывистым и требовательным «слушаю».
– Элиз? – спрашивает мужчина и почти видит, как миссис Давернпорт надменно улыбается ему в трубку. Он вздыхает снова – точь-в-точь тот неуверенный юноша из-за океана, которого она в нем видела. – Приглашение на чашку чая все еще в силе?
Женщина хмыкает.
– Мистер Атлас? Приятно удивлена. Как насчет обеда? Завтра в полдень? Мой муж и я с радостью примем вас в нашем доме.
– Неужели ты пойдешь к ней сейчас?
Бен следит за перемещениями Теодора по крохотной комнате – тот ходит от встроенного в стену шкафа к кровати, на спинке которой висят плечики с пиджаком, и обратно, и хотя его шаги выбивают размеренный ритм, движения рук и повороты головы выглядят нервными и напряженными.
– Я задолжал ей визит, – резко выдыхает Теодор, поворачиваясь к зеркалу на стене, крохотному, вмещающему лицо от лба до подбородка. В его отражении мелькает седина на виске и бугристый шрам, жилка бьется рядом с ним, дрожит бровь.
Его пугает встреча с Элоизой. Не столько из-за того, что он теперь о ней знает – потомок она леди из Шалотт или нет, не имеет значения, – сколько из-за неизбежного столкновения. Элоиза никогда не была легкой по характеру. С ней в свое время было и трудно, и невыносимо, и интересно. Боже, как интересно было прожигать с ней жизнь, многослойную во всем этом блеске ее безудержной молодости.
Он и тогда был стар, и сейчас, несмотря на то что Элиз старше на двадцать лет, не пытается казаться моложе, чем он есть на самом деле. Двести сорок с чем-то лет. Эту цифру не стереть с лица и из памяти, когда все года заполнены призраками умерших друзей, и соратников, и всех тех, кого он самолично отправил на тот свет.
Наглый мальчишка был прав. Он убийца.
– Не понимаю… – вздыхает Бен за его спиной. – Ты хочешь оставить Шона в покое только потому, что тот тебя задевает?
Отражение в зеркале мрачнеет, и Теодор отворачивается, чтобы не видеть собственного лица.
– Я не сказал, что оставлю его в покое, Бенджамин, – сердито замечает он. – Мне нужно уладить одно дело с миссис Давернпорт, и оно не требует более отлагательств.
– Миссис Давернпорт, – передразнивает Бен. – А не ты ли говорил, что и на пушечный выстрел к ней не подойдешь?
Теодор решает оставить этот вопрос без ответа и выходит из комнаты, прихватив пиджак. Бен, спохватившись, кидается следом.
– Теодор! – кричит он, когда Атлас уже спускается вниз. Бен перегибается через перила, пытаясь выловить приятеля на лестничной спирали. – А как же бессмертный мальчик, Теодор?
«Бессмертный мальчик знает слишком много», – думает Теодор. Он разберется с ним после. После Элоизы.
Атлас покидает лавку в погожий день понедельника. Солнце светит с ясного неба, из гавани дует прохладный свежий ветер. Немногочисленные прохожие – в основном туристы и студенты, гуляющие последний летний месяц перед учебным годом, – попадаются ему на пути и приветливо кивают. Теодор никогда не привыкнет к этому негласному правилу: улыбаться без задней мысли, потому что так принято, он не умел и в лучшие свои годы, а теперь желание казаться нормальным в нем и вовсе иссякло.
Он специально не взял машину – до резиденции четы Давернпорт ему идти всего пару миль – и теперь шагает как можно медленнее, оттягивая момент встречи. Отчего его так пугает Элоиза? Не оттого ли, что с ее мнением придется считаться? Не оттого ли, что теперь он заинтересован в ней, возможно, больше, чем она в нем? Элиз Вебер давно уже замужняя дама, но это не повод расслабляться в ее присутствии.
Она ждала, что Теодор позовет ее замуж, как любой порядочный джентльмен, и воровала вместе с ним яблоки на заднем дворе своей же аристократичной тетушки, как простолюдинка.
Теперь ей не двадцать лет, а его шутливо брошенное «Теодор, Теодор Атлас» при первой встрече с Элиз давно превратилось в официальное имя. Кто знал, что они встретятся снова спустя столько времени и будут помнить друг друга такими, как прежде…
Теодор достает из внутреннего кармана пиджака припасенную фляжку с инициалами – вовсе не «Т. А.», что обыкновенно вызывает вопросы и заставляет шутить об убитых рэкетирах, – и делает большой глоток. Морщится, жмурится. Саймон разбавил Джирван чем-то кислым? Не иначе как добавил в свои знаменитые бочки по лимону в безудержной жажде экспериментов.
Улица раздваивается – один ее хвост ведет к пристани, второй резко уходит влево по Север Парэйд к Фалмут-роуд. Теодор сворачивает чуть раньше и по неприметному закоулку, соединяющему Техиди Террас с Пенверрис-лэйн, протискивается между прижатыми друг к другу домиками. В этой части города, ближе к окраине, они уже напоминают сельские фермерские постройки, какие раньше принадлежали одному большому поместью. Прежде в таких жили служившие крупным помещикам крестьянские семьи вместе со скотом, а сами богачи отстраивали себе усадьбы чуть выше на холмах. Или же такие маленькие дома стояли на отшибе города, и жили в них ведьмы.
Теодор делает последний глоток из фляги, прячет ее обратно в карман пиджака и стучит в массивную дверь с золоченым молотком в виде головы льва. Тяжелое кольцо, зажатое в его острозубой челюсти, он намеренно игнорирует.
Открывают ему не сразу. Он ждет, что за дверью его встретит лакей – какой-нибудь холеный юноша в неприметной форме, вытянувшийся по струнке, с зализанными волосами, как и полагается прислуге богатых хозяев. Но после третьего сердитого стука на пороге перед Теодором появляется сама хозяйка.
– Элиз? – Он не хотел выглядеть удивленным, но голос выдает его, и приветствие звучит вопросом. – Не ожидал увидеть тебя…
– Так сразу? – подсказывает женщина, насмешливо кривя губы. – Мы как раз садились за стол. Входи.
Она пропускает его в дом, и Теодор, учтиво поклонившись, как и подобает, входит внутрь. Длинный коридор с высокими потолками, увешанный портретами знатных господ и знаменитых виолончелистов из рода Вебер, приводит гостя в большую залу. Теодор помнит, как выглядела (или все еще выглядит) усадьба мадам Вебер и ее покойного мужа, – и сравнивает ее с этой резиденцией. Видимо, Элоиза посчитала, что убранство ее отчего дома подходит ее нынешним вкусам, потому что дома слишком похожи. Теодор чувствует себя так, словно он очутился в старом поместье семьи Вебер и вот-вот увидит мадам Шарлотту, которая будет взирать на него сквозь свои многочисленные морщины с видом оскорбленной до глубины души. Ей никогда не нравился «этот прибывший из-за океана мальчишка с замашками старика». И хотя Теодор тоже не горел желанием встречаться с матерью Элиз, та вызывала к себе на ковер американского грубияна так часто, как только могла, чтобы удостовериться: у выбранного капризной дочерью жениха есть и достаток, и положение в обществе, которого мисс Вебер заслуживает.
Когда в зале Теодор видит всего лишь мужчину лет шестидесяти с подозрительно знакомым профилем, он почти искренне удивляется. Окажись здесь мадам Вебер, постаревшая на пару десятков лет, Атлас бы даже не возмутился.
– Мистер Давернпорт, я полагаю? – бодрее, чем следует, приветствует его Теодор и в два размашистых шага сокращает расстояние между ними. Мистер Давернпорт, муж Элоизы, поднимается со своего места во главе накрытого к обеду стола и кивает. Они жмут друг другу руки.
– А вы тот самый мистер Атлас? Наслышан о вас… – Хозяин дома мерит Теодора рассеянным взглядом и вновь кивает. – Что ж, присаживайтесь! Мы рады гостям, правда, Элиз?
Элоиза идет мимо мужа и невзначай гладит его по плечам и голове с проглядывающей на макушке лысиной. В ее жесте полно нежности, хотя глаз с Теодора она не сводит. От странного ощущения, будто его испытывают на прочность, спасает поданное проворным молодым человеком первое блюдо.
Теодор сидит напротив Элоизы. Та молчит, только изредка хмыкает, словно бы отправляя все едкие мысленные комментарии себе же в тарелку, и напряженное молчание, натянувшееся между хозяевами и единственным гостем, приходится искоренять самому мистеру Давернпорту.
Его зовут Джордж.
– Элиз говорила, вы живете в Америке, мистер Атлас?
Теодор рассеянно кивает, не сразу понимая, что Давернпорт ждет конкретного ответа – он смотрит на гостя с вниманием, какое оказывает любой уважающий себя хозяин любому гостю. Сейчас Атлас неожиданно жалеет, что пришел как раз к обеду, ведь, явись он позже, ненужных разговоров с Джорджем Давернпортом можно было бы избежать.
«Интересно, – думает Теодор, – а звучную фамилию владелец шинных заводов приобрел за деньги вместе с внушительной родословной до того, как женился на Элиз, или уже после, поддавшись ее капризам?»
– Я жил там некоторое время, – отвечает Теодор, подбирая слова.
Он плохо помнит те два года, что провел, мотаясь между Америкой и Англией, когда еще не решил, как быть с маленьким Бенджамином. Уильям Лэйк бросил одиннадцатилетнего Паттерсона на пороге его нового дома – приюта святой Агнесс в Нью-Йорке – и сбежал за океан, чтобы не давать впечатлительному юноше надежд на совместное будущее. Встреча с Элоизой в дождливом неприветливом Лондоне показалась Уильяму такой заманчивой интрижкой, что он, не задумываясь, представился Теодором и в течение двух беспорядочных лет метался между нею, живущей в столице Англии, и Бенджамином, серьезно решившим сделать своего спасителя семьей.
Тогда он постоянно мучился угрызениями совести насчет юноши-сироты и на капризы молодой аристократки смотрел с усмешкой, которой, видимо, и привлек заносчивую особу. Беззаботная жизнь в компании Элоизы казалась ему отдушиной, но Теодор никогда не думал, что судьба сведет их вновь.