– Это он помог мне стать похожим на тебя, – делится Палмер, оглядываясь по сторонам, будто боится, что в любой момент этот некто выпрыгнет из-за угла и вцепится в его горло зубами. Перепуганный вид Теодор списывает на недосып и страх за подругу, хотя его все еще терзают сомнения, что мальчишка лишь притворяется испуганным.
– Он, хорошо, – равнодушно кивает Атлас, поворачиваясь к дырявой металлической спинке скамьи здоровым боком.
– Значит, этот он – какой-то джинн? Что он сделал с тобой, как помог? Допустим, – Теодор, скрепя сердце, пытается представить, что верит россказням мальчишки. – Допустим, я тебе поверил. Ты бессмертный. Хотя тебя, скорее, можно назвать нестареющим. Это он сделал тебя таким?
Палмер кивает и нервно облизывает губы. Часто дышит, сипло выдыхает через рот. Его словно лихорадит, и он в самом деле покрывается испариной. Сидящий рядом с ним Бен едва не порывается за таблетками в аптеку на первом этаже аэропорта, но его держит на месте тот же жгучий интерес, что пожирает Теодора.
– Он нашел меня через пять лет после смерти родителей. Сказал, что знает, отчего я не могу найти Серласа.
Собственное позабытое в столетиях имя вновь режет слух Атласа. Он моргает, прогоняет наплывающие волнами воспоминания и образы. Нужно держать себя в сознании, не проваливаться в эту пустоту. Там его не ждет ничего хорошего.
– Дальше, – рявкает Теодор. Палмер вздрагивает и косится в его сторону. Они выглядят сейчас так, будто обоих грызет лихорадка.
– Он спросил, чего я желаю. Я сказал, что хочу отыскать тебя. И с тех пор я не старею.
– Совсем? – изумляется Бен. Истории о бессмертных все еще вызывают в нем шок и фанатичную заинтересованность, и Теодор хочет прогнать приятеля вон из аэропорта, лишь бы тот не нырял с головой в новый омут проблем. Сам он волнуется сейчас только о чашке крепкого кофе и хорошем сне. Мальчишка действительно не стареет? Плевать.
– Умирать ты, конечно же, не пробовал? – саркастично спрашивает Теодор, и Палмер, кинув ему уязвленный взгляд, фыркает.
– Смейся больше, суицидник. Я был в Эльзасе в семидесятом[13], потом у Кулмье, потом в Париже; три раза пулю ловил, один раз чуть не подорвался на мине, а ты в это время пропадал черт знает где, пока я раз десять подыхал под обстрелами. Думал, сбегу по-тихому из госпиталя, так меня Федерб[14]нашел и обратно в строй вернул – укомплектовал, гаденыш, до упора все казармы новичками забил, еще и смотрел на всех, как на цыплят неощипанных!
Бен икает от удивления и смотрит на Теодора. «Вот! – вспыхивают его глаза. – Взгляни, этот мальчик говорит так же, как и ты!» Бенджамин уже верит хилому подростку, впечатленный и рассказами, и испуганными взглядами, которые тот бросает во все стороны, будто ждет, что его вот-вот схватят.
– Откуда ты знаешь, что тебе бессмертие даровал этот «он»? – спрашивает Теодор. Он проверяет и проверяет мальчишку, тянет за каждую ниточку, пока тот растерянно моргает и водит угловатыми плечами туда-сюда, пока чувствует себя настолько незащищенным, что забывает ощетиниться и спрятать эмоции вглубь.
– Думаешь, я от тебя заразился? – догадывается Палмер. – Нет, этим меня точно он наградил. Подобрал, как брошенного щенка, на улице, наобещал с три горы всего, что только пожелаю. А я тогда с голоду умирал, мне еда везде мерещилась! Он меня накормил, кров дал, обогрел, а потом расспрашивать начал… – Палмер вздыхает и вдруг вздрагивает, трясется всем телом. – А я-то, идиот, повелся на все, как малолетка! Вот и попался на удочку. Век теперь не рассчитаюсь за подарок такой. Он так и сказал: «Век рассчитываться со мной будешь». Представляешь? Я думал, это оборот речи такой, а он серьезно говорил!
Палмер вздыхает и утыкается носом в скрещенные руки. Теодор кивает Бену, тот идет за кофе на всех троих.
– Он что-то с тобой сделал? – спрашивает Атлас, как только Паттерсон скрывается за углом. От нетерпения он готов схватить мальчишку за шиворот и трясти, пока тот не признается, и тайна столетия, закупоренная в голове этого карикатурного бессмертного, вот-вот откроется Теодору.
– Ничего. – Палмер качает головой. – Выслушал о тебе, покивал, похихикал. Сказал, что даст мне возможность тебя отыскать. И все.
– И чего же ты теперь…
– Чего боюсь? – Мальчишка вспыхивает, как маков цвет, и кривит губы. – За каждый дар он требует что-то ценное.
Его голос внезапно ломается.
– Как думаешь, что считается равноценным бессмертной жизни? – спрашивает он. Видит растерянный взгляд Теодора и кивает. – То-то и оно. Я ему вечность прислуживать буду, пока не расплачусь. Вот же гребаное дерьмо.
Он ругается еще на нескольких языках и только потом успокаивается, хватает телефон из оставленной куртки Бена и утыкается в светящийся экран.
Теодор даже не думает отнять у него игрушку. Веры в эти россказни у него все еще мало, но отчего-то внутри зарождается сомнение. Что, если все это правда? Бессмертных людей нет на свете, это все сказки, но вот он, Атлас, сидит в современном аэропорту Англии, хотя должен два столетия как гнить в земле. Если и этот мальчишка не умирает второй век, ходит по земле, дышит воздухом, ест, пьет, спит… Если и он живет своей жизнью, не оглядываясь на уходящие года, то его история становится мрачным существованием слуги при могущественном господине.
Внезапно Теодору становится жаль подростка, что зовет себя Шоном.
– Так он колдун? – спрашивает Атлас, давясь зевком. Их самолет уже заворачивает на взлетную полосу, и в маленькое окошко иллюминатора Теодор высматривает фигуру стоящего в здании аэропорта Бена. Приятель остался в Англии, на этом настоял сам Теодор, и Шон его, как ни странно, поддержал.
– Наве-ерное, – устало бормочет засыпающий мальчишка. – Я не знаю. Колдунов же не существует, сам сказал…
– Да-да.
Теодор рассеянно кивает и, чувствуя, как неумолимо погружается в сон, вдруг вспоминает кое-что важное. Сказать это необходимо сейчас, до того как самолет оторвется от земли британских островов.
– Филлип не убивал Веру Фарлонг. Слышишь, наглец?
– Да в курсе я! – тут же отзывается Шон.
– Зачем тогда обвинил?
Тот шипит и давится неразборчивым ругательством.
– Чтобы тебя разозлить, дубина! Никогда про принципы психологии не слышал?
Его ворчливое «придурок» тонет в гуле набирающего высоту самолета.
В жарком Лионе уже днем многолюдно. Французы ходят по длинным улицам неспешно, переговариваются вполголоса и никому не думают уступать дорогу. Особенно двум туристам, выглядящим так, будто оба чудом избежали тюремного заключения за мелкое хулиганство. Палмер шипит на всех встречных по-французски, выговаривая ругательства на старый манер, Теодор молча расталкивает людей в стороны. Франция никогда ему особо не нравилась, главным образом из-за французов с их высокомерием, соперничать с которыми могут лишь англичане.
– Ты уверен, что знаешь адрес? – в который раз спрашивает Теодор у Палмера. «Что я здесь делаю?» – вновь спрашивает он самого себя.
– Ой, заткнись и поторапливайся! – рявкает мальчишка.
Они уже ошиблись улицей: таксист привез их по названному адресу, но Палмер почти сразу же понял, что перепутал стороны набережной. Целый квартал они решили пробежать самостоятельно, чтобы не торчать в пробках.
«Что я здесь делаю?» – вопрошает Теодор снова и снова. Мысли о том, что он волнуется за наглую девчонку, которая буквально две недели назад не давала ему прохода, Атлас старательно игнорирует, и только вид бледного Палмера останавливает его от желания завернуть в первый попавшийся бар на пути.
Пил ли он когда-нибудь французские вина?
«Клеменс до сих пор не отвечает на звонки», – сообщает в СМС беспокойный Бен. Они с Палмером перекидываются короткими сообщениями всю дорогу от Лион-Сент-Экзюпери до города, и с каждым новым посланием мальчишка отчаивается все больше.
Теодор все еще думает, что оказался в эпицентре комедии, и только это не дает ему впасть в панику, как эти двое.
– Дай пройти! – рявкает он на несчастного прохожего. Палмер уже спешит мимо предпоследнего дома вдоль по узкой улице. Странным кажется то, что в спальном районе в разгар рабочего дня так много людей, и все они никуда не торопятся.
Двадцать первый, двадцать второй… двадцать третий дом с красночерепичной крышей и широкими окнами выставляет перед внезапными гостями свои отштукатуренные бока.
– Пусть она будет дома, – бормочет Палмер, задыхаясь от бега. – Пусть-пусть там все будет в порядке.
Если бы Теодор не переживал в этот миг точно так же, заразившись от пугливого подростка, он бы изумился такой заботе.
Палмер кивает ему и стучит в дверь, почти срываясь на отчаянную барабанную дробь. Что-то звенит в глубине дома, что-то грохочет, кто-то коротко вскрикивает. Сердце Теодора, как бы он ни старался прогнать это чувство страха, ухает в желудок.
Клеменс.
Она распахивает дверь перед нежданными знакомыми с такой силой, будто сама готовилась сбежать. И если что-то до этого момента казалось Теодору забавным или наигранным, то оно тут же с хрустом ломается в его сознании.
Клеменс стоит перед ним и Палмером в пропитанной кровью шелковой блузе, с растрепанными, всклокоченными волосами, и красные пятна растекаются по ее белым рукавам и кружевному воротнику крупным узором.
Тяжело дыша, Клеменс смотрит на Теодора широко распахнутыми от удивления – страха, паники, ужаса – глазами. Переводит стеклянный взор на Палмера и возвращает его обратно к Атласу.
– Вы? – хрипло спрашивает она и неверяще мотает головой. На лице – на щеках, скулах, на кончике носа – у нее те же красные пятна-брызги. «Боже, – думает Теодор, лихорадочно выискивая на ее теле следы ранений. – Боже, что это?»