– Теодор? – зовет Бен. Тот с трудом отводит взгляд от фигуры Оливии Карлайл – женщина покидает кафе, все еще не отнимая телефонной трубки от уха, спешит к высокому офисному зданию и скрывается за его автоматическими дверьми – и возвращается мыслями к приятелю в Англии.
– Бенджамин, у меня есть для тебя задание, – говорит Теодор. Проклятье, он вовсе не уверен в том, что делает. Лучше не трогать это болото, на его дне хранится слишком много тайн, которые не желают всплывать на поверхность: там столько грязи, что хватило бы на троих.
– Задание? – удивленно переспрашивает трубка. Теодор вздыхает.
– Да, – он кивает и прикрывает на миг глаза. Солнечная улица с закатным маревом тускнеет и отпечатывается на внутренней стороне его век оранжевыми бликами в стеклах проезжающих мимо автомобилей. – Разузнай все, что можешь, про генерального директора агентства недвижимости «Фурнье». Ее зовут Оливия Карлайл.
– Ну и ну! Матушка Клеменс? – присвистывает Бен, и Теодор почти чувствует его удивление.
– Да. И Клеменс не должна узнать о твоих поисках.
На секунду в трубке повисает звенящая тишина.
– Теодор… Что ты задумал?
Через каждые десять футов фонари освещают правую сторону дороги, так что до набережной, обдуваемой влажным ветром, дотягиваются лишь слабые лучи желтого света. Они выхватывают только половину лица идущей впереди женщины, и Теодор, следуя за ней тенью, чувствует себя преступником. Ее прямая спина, собранные в тугой пучок волосы, ритмичный стук высоких каблуков. Все это совсем не похоже на ту, что Атлас знал два столетия назад, но ее лицо, ее голос… Кажется, будто Несса переродилась в теле властной особы, чтобы напомнить о себе и своем проклятии.
– Понятия не имею, важно ли это… – Голос Бенджамина в трубке звучит устало и монотонно. – Но ее первое имя Ванесса, а не Оливия.
Этот факт почти не удивляет Теодора, разве что сердце на мгновение замирает в грудной клетке, стискиваемое прутьями ребер.
– Что еще?
– Единственная наследница крупного строительного треста, главный акционер одноименного агентства недвижимости. В разводе, одна дочь…
– Не то, – тихо обрывает Теодор, и приятель вздыхает. Оливия Карлайл в пяти футах от мужчины замирает перед проезжающим мимо велосипедистом.
– Что ты хочешь узнать? Ей-богу, я тебе в сыщики не нанимался, а в Интернете есть только…
– Узнай, связана ли она с галереей Генри Карлайла.
Оливия продолжает путь вдоль набережной. Теодор, ступая как можно тише, идет следом шаг в шаг.
– Издеваешься? – возмущенно сопит Бен. – Она бывшая жена нашего смотрителя!
– Давно они в разводе?
– Теодор, ты… – Паттерсон умолкает на несколько секунд, до уха Теодора доносится напряженный стук клавиш. – Нашел. Дело было тринадцать лет назад. На развод подала Оливия, оставила дочь себе. Мы тогда только переехали в Англию.
– Когда я познакомился с Генри, он был уже одинок, – кивает Теодор. Напряженные мысли перебивают одна другую. Что-то не дает Атласу покоя, что-то сбивает с толку. Что же это, что, кроме сходства с Нессой, мешает ему здраво мыслить? – Из-за чего они разошлись?
– Теодор! – вскрикивает Бен. Слышно, как смартфон со стуком падает из его рук на стол, как Паттерсон вздыхает и фыркает в кулак, прежде чем успокоиться. – Ты совсем разум потерял? Я не стану копаться в личных делах порядочного человека!
– Оливия Карлайл не порядочн…
– Я говорю про Генри! Его бывшая жена может быть какой угодно стервой и тиранкой, но Генри Карлайл – хороший человек и наш друг, и искать на его семью компромат ради каких-то твоих грязных делишек я не стану! – От возмущения Бенджамин кидает трубку, не удосужившись получить ответ, и Теодор остается стоять посреди улицы, обвиненный приятелем в преступлении, которого даже не совершал.
Он вздыхает, отнимает телефон от уха и кривит губы – современные технологии никак не улучшают его жизнь, и этот разговор явное тому подтверждение.
– Из вас никудышный шпион, мистер Атлас, – раздается за спиной Теодора. Он оборачивается и застает Оливию Карлайл прямо перед собой.
Не стоило терять ее из виду и отвлекаться на разгневанного приятеля.
– Обычные люди задают вопросы мне напрямую, а не играют в детективов, – говорит Оливия. Она стоит перед ним, скрестив на груди руки, и выглядит хозяйкой положения, поймавшей преступника с поличным.
– Я не обычный человек, миссис Карлайл, – отвечает Атлас. – И вопросы у меня не обычные.
– Неужели? И что же это вас так интересует, что вы боитесь спросить у меня лично? – Оливия выгибает тонкую бровь дугой – недоверчивое движение, совсем не подходящее к лицу спокойной уравновешенной женщины. Теодору с трудом удается вернуть себе самообладание; она не Несса, она чужой человек. Нельзя искать в ней черты умершей.
Теодор хмурится, когда Оливия, скривив губы, кивает ему.
– Я вами тоже интересовалась. Ох, прошу, не надо делать удивленное лицо, мистер Атлас. Вы довольно тесно общаетесь с Клеменс. Я должна была знать, что такому пьянице и дебоширу нужно от моей дочери.
– Совсем не то, что вы могли подумать, – быстро говорит Теодор. Ситуация, в которой они вдвоем оказались, ставит его в тупик, и незримое присутствие Клеменс все только ухудшает. Но Оливия ухмыляется – нетипичной, чужой улыбкой – и качает головой. А потом разворачивается и идет вдоль набережной, показывая проигравшему сыщику свою незащищенную спину.
Теодор остается на месте, пригвожденный собственным промахом, и борется с собой. Лицо Нессы, голос Нессы лишают его воли. Об этом ли говорила Клеменс? Так ли трудно ей противостоять собственной матери, как сейчас Теодору?
Какие тайны скрывает эта женщина и есть ли связь между нею и Нессой?
– Миссис Карлайл! Подождите!
Атлас гонится за ней, похожей теперь на призрака в сумрачном городе, и настигает у пешеходного перекрестка. Он почти уверен, что, обернувшись, она покажет ему свое истинное лицо, а не Нессу, и что это наваждение сгинет в опускающемся на набережную вечере. Но Оливия нагло, уверенно смотрит на него серо-зелеными глазами, сжимает губы в тонкую линию, скрещивает на груди руки.
– О вас ходит столько неприятных слухов, мистер Атлас, – говорит она. – Одна моя знакомая думает, что вы бегаете только за молоденькими девушками вроде моей Клеменс. Зачем же вам сдалась я, ее возрастная мать?
Один кусочек сложной мозаики из догадки превращается в доказательство и занимает свое место в выстроенной Теодором схеме.
– Так вы знакомы с миссис Давернпорт? – переспрашивает Атлас, и Оливия усмехается.
– А вы догадливы…
Они смотрят друг на друга, одинаково изучая. Теодор чувствует, как резкий взгляд знакомых глаз сверлит в его голове дыру.
– Но за молоденькими девушками я не бегаю, миссис Карлайл, – выдыхает он. – Позвольте кое-что прояснить: меня интересует только…
– Думаете, я позволю увиваться за моей дочерью? – шипит Оливия, не давая ему закончить. – Вам, мошеннику, пьянице и разгильдяю?
Теодор качает головой.
– Вы поверхностно судите о людях, миссис Карлайл, я вовсе не…
Они подходят к дому Карлайлов, и слова оправдания застревают у него в горле: входная дверь распахнута настежь, и темный проем глядит на освещенную улицу двумя слабыми зрачками настенных ламп из глубины коридора.
Не сговариваясь, Теодор и Оливия бросаются в дом, откуда тянет тревогой и стылым холодом. Переваливаются через порог, спешат в гостиную – там тоже темно, фонарный свет с улицы едва ли дотягивается до картин на стене и двух кресел в углу у камина.
И застают там одного только Шона.
Он сидит прямо на полу, невидяще перебирает в руках бокалы из-под выпитого вина и оранжевые фруктовые корочки. В воздухе застыл пронзительный аромат апельсина, и в нем сложным узором угадывается неяркий сладкий запах какого-то одеколона.
– Что случилось? – хмурится Оливия, глядя на юношу сверху вниз. – Где Клеменс? Опять сбежала? Я предупреждала эту несносную девчонку, что…
Шон мотает головой, поднимает глаза и смотрит не на женщину, а на Теодора. И сердце последнего падает в желудок, чтобы в тот же миг ему стало невыносимо тошно от приторного аромата, оставленного неизвестным как след, отпечаток собственных рук на месте преступления.
– Он забрал Клеменс, – судорожно сжимая в потных ладонях бокал, шепчет Шон. – Теодор, он пришел сюда и забрал ее!
– Ну здравствуй, малышка Клементина.
У него мягкий голос. Его можно назвать приятным, если не смотреть в лицо говорящему. Не видеть холодных бесцветных глаз и искривленных губ с паутинкой красных сосудов на болезненно бледной коже.
Шон стискивает ее ладонь и с силой тянет к себе, вглубь коридора. Бежим.
– Не пригласишь гостя в дом? – спрашивает человек.
Клеменс чувствует, как от страха Шон не может сказать ни слова, как ужас завоевывает каждую клеточку его тела и не дает сдвинуться с места, но теперь, глядя в лицо своему преследователю, она совсем не боится. После всех рассказов и недомолвок со стороны и своего никудышного друга, и бессмертного пьяницы, что бросил их вдвоем в запертом доме, ее тоже должен пугать этот бледный тип с лицом призрака. Но вместо страха Клеменс чувствует злость. И любопытство где-то в глубине души.
– Я вас не знаю, – отвечает она. Шон испуганно дергается, будто слова предназначаются ему и бьют по нему.
Человек улыбается – растягиваются его тонкие губы, изгибаются неровной дугой, и в узкой трещине рта чернеет провал. У него не хватает одного зуба.
– О, дорогая… – тихо говорит визитер. – У нас с тобой гораздо больше общего, чем ты думаешь: мы ведь не чужие друг другу люди. Но ты и сама уже догадалась, верно?
Клеменс чувствует, как густеет между ними вечерний воздух, шумная улица стихает и превращаются в далекий гул сигналы проезжающих мимо автомобилей. Замолкает вдали река. Человек смотрит на нее, и ей становится холодно: под кожу проникает мороз, липкие пальцы холода цепляются за руки, горло и грудь. Шон безвольно отпускает ее ладонь и шагает вперед, закрывает Клеменс плечом.