– Ближе к делу.
– …но если бы он вдруг решил убить меня, я бы понял это. И точно молчать бы не стал.
Теодор кивает. Сказать ему нечего, выводы делать рано, и единственное, на что они оба пока способны, – это стать живыми щитами для девчонки, что возомнила себя ведьмой.
– Вчера, в восемь вечера по местному времени на мосту святого Георгия было совершено жестокое убийство. Жертвой стал турист, семнадцатилетний англичанин Шон Байерс, сирота. Убийца скрылся с места преступления. Очевидцы сообщили, что он свернул жертве шею и сбросил тело в реку на глазах…
– Ни к чему тебе это слушать.
Теодор отключает гудящий в кухне телевизор и подходит к Клеменс. Та сидит за столом, смотрит в одну точку и не двигается с тех пор, как Атлас застал ее здесь. Бледная, хрупкая как стекло. Ее голые плечи блестят в утреннем свете, солнечные лучи пробиваются сквозь растрепавшийся пучок ее волос, делают их светлее, рыжее.
Теодор рассматривает ее сгорбленную спину, проводит взглядом по выпирающим углам узких лопаток, задевает чернеющий в вороте свободной пижамной майки кружок татуировки.
Клеменс всегда пугала жестокость.
– Ты как? – Теодор задает стандартный вопрос и мгновенно чувствует себя идиотом, слоном в сувенирной лавке, где каждая хрустальная тонкая балерина качается на стеклянных полках и дрожит от малейшего движения неуклюжего толстокожего зверя.
Конечно же, она не в порядке. Можно ли спрашивать о подобном?
– Хочешь чего-нибудь?
Девушка мотает головой, и это немного бодрит. Пока она реагирует хоть как-то и не уходит гулять в свои мысли, путаясь в домыслах, не все потеряно.
– Кофе? Чай? Виски?
Будь она собой, обязательно фыркнула бы в ответ или взглянула на мужчину так, как смотрит обычно: с осуждением и едкой ухмылкой. «Великий целитель Теодор Атлас от всех болезней знает лишь одно лекарство?»
Только вот даже крепкий алкоголь не спасает от душевных травм, не лечит раны, сокрытые в сердце. Многие ошибаются, надеясь на стакан виски, и топят в нем горе вместо того, чтобы бороться с утратой другим путем. Правильным путем. Кому, как не Теодору, знать это.
Клеменс молчит, только глубоко, тяжело дышит, буравя взглядом окно кухни. Теодор берет дело в свои руки: неспешно готовит завтрак на двоих, аккуратно перебирает расписанные синим кружевом тарелки, стараясь не греметь и не пугать ее. Включает кофемашину, убирает в посудомойку оставшиеся с вечера стаканы и блюдце. Осколок от чашки, которую Клеменс разбила, как только оказалась вчерашней полночью дома, Теодор выкидывает в мусорное ведро.
У Клеменс дрожали руки, а пальцы были похожи на переломанные птичьи лапки и не хотели слушаться. Они с Оливией едва сумели ее успокоить и уложить в постель до того, как истерика вывернет девушку наизнанку.
Теперь же Клеменс выглядит равнодушнее античной статуи с пустыми глазами, в которых нет ни единой эмоции.
– Ешь, – Теодор ставит перед ней тарелку, подает вилку и стакан молока. Она мотает головой. – Не хочешь? А чего ты тогда хочешь?
Клеменс что-то бормочет и, когда Теодор нетерпеливо переспрашивает, повышает голос.
– …чтобы умер. Хочу, чтобы он умер.
Внезапный порыв ветра распахивает неприкрытое кухонное окно и врывается внутрь дома. Теодор вздыхает, отодвигая в сторону свой завтрак.
Спорить с ведьмой – рыть себе могилу.
– Хорошо, – с готовностью отвечает он. – Я тебя понимаю. Меня этот ублюдок тоже в мире живых не устраивает. Но!
Он обходит барную стойку и останавливается рядом с Клеменс – большие глаза на худом бледном лице, темные зрачки, почти скрывающие радужку, она смотрит на Атласа снизу вверх, похожая в этот миг на Клементину из той Ирландии, далекой и полузабытой. Как ему защитить девочку, если все снова скручивается вокруг них двоих, будто заговор, проклятье, у которого нет ни конца, ни начала?
Бутоны тюльпанов, изогнувшихся в знак восьмерки. Бесконечный цикл.
– Чтобы отправить его на тот свет, нужно знать, с кем мы имеем дело, – говорит Атлас, предчувствуя, что о словах своих он сильно пожалеет.
– Я узнаю, – кивает Клеменс. – Шон предоставил нам все что нужно.
– Уверена?
Она смотрит мимо Теодора на ярко-зеленые мигающие цифры микроволновки.
– Он хотел, чтобы я услышала и запомнила его слова. В конце концов, в них вся суть.
Есть ли у них теперь иной выход?
Девочка, пережившая смерть друга, вряд ли останется в своем уме, если не отыщет цель, ради которой сможет ожить сейчас.
Месть – не лучший выбор, только другого судьба Теодору не предоставила. Он и сам понимает – давно уже догадывается, – что за личностью Персиваля кроется нечто более страшное, чем убийца, что-то, с чем он еще не сталкивался и что отчаянно желает получить Клеменс Карлайл. А раз так, то Теодору не остается ничего другого, кроме как одолеть страшное зло внутри таинственного безумца.
И, быть может, на этот раз он сумеет искупить свою вину перед ведьмами.
Бен сверлит Теодора сердитым взглядом. Пока Клеменс принимает душ, заверив их обоих, что топиться в ванной не собирается, Паттерсон отчитывает бессмертного за все его последние прегрешения.
– Тебе незачем втягивать в эти разборки бедную девочку! – шипит он прямо с экрана ноутбука. Теодор вертится на неудобном крохотном стуле в спальне Клеменс, стараясь принять наиболее комфортную позу. Под причитания Паттерсона сделать это весьма сложно.
– Я знаю, – вздыхая, говорит Атлас. – Знаю, ее лучше вообще увезти подальше из Франции, на какие-нибудь далекие острова. Но не сейчас. Ты не видишь ее, не понимаешь. Она раздавлена. И ей нужна цель, чтобы преодолеть горе.
– Месть – это не выход, Теодор! – почти срывается на визг Бен. – Одумайся! Ты хочешь ее к еще одному убийству привлечь! Это же… Ты ей жизнь разрушишь.
Даже сквозь блестящий экран, глядя на расплывающееся пикселями лицо Бена, Атлас чувствует его осуждение. Оно немым куполом давит на плечи. Теодору следовало остановить Персиваля до того, как тот сломает мальчишку.
Теодору следовало спасти его раньше.
– Я вовсе не собираюсь решать вопрос мести, – цедит он сквозь стиснутые зубы. «Думаешь, я не зол на себя, Бенджамин?»
– Этот маньяк хочет получить Клеменс. Я сделаю так, что он ее не получит.
– Угрозы. Как банально, – фыркает Бен. – У тебя хоть что-нибудь на него есть, кроме вселенской ярости?
– У меня есть.
Клеменс появляется в дверях своей спальни с полотенцем на голове, и, обернувшись, Теодор давится воздухом. Картину портят лишь потемневшие злые глаза и искусанные губы. Девушка подходит к столу с компьютером, кивает Бену.
– У меня есть кое-что. Если я не ошибаюсь, это то, что ему нужно.
– Что?
Теодор знает ответ еще до того, как слышит его из уст решительной девчонки, в одно мгновение превратившей его страшный кошмар в правду.
– Ведьмина сила. Персиваль говорил, что хочет научить меня быть сильной. Быть уверенной в себе и своих желаниях. Что ж… – Клеменс недобро усмехается, и Теодор окончательно теряет в ее новом взгляде ту девочку, с которой познакомился на одном непримечательном аукционе в галерее Генри Карлайла. – Теперь я в себе уверена и знаю, чего хочу.
Она поворачивается к забытой на кровати толстой книге из библиотеки. Наклоняется, чтобы взять ее. И взгляду Теодора открывается полустертый от времени рисунок на коже Клеменс.
Змей, кусающий себя за хвост. Уроборос.
– Это было неизбежно… – горько усмехнувшись, бормочет он сам себе. Ни Клеменс, ни Бен его не слышат, а Теодор распадается на осколки и тонет в самом себе прямо на их глазах.
– Ты считаешь себя ведьмой? – хмурится Бен по ту сторону экрана. Клеменс отрывается от книги, чтобы закатить глаза. – Верно, бесполезное уточнение, в наше-то время…
Он трет свободной ладонью лицо, уставший и сонный, ошарашенный всеми новостями сразу. Теодор замечает круги под его глазами. Наверняка он не спал всю ночь, получив сообщение о смерти Шона, не находил себе места, да и теперь страшится за них обоих.
– Подумаешь, ведьмы… – нервно смеется Паттерсон. – Ведьмы, колдуны – что такого, верно? Я же живу с бессмертным, меня не должно беспокоить, что в мире существуют…
– Бен.
– Да, простите. Я сейчас.
Он хватает со стола кружку, делает большой глоток, и чай стекает по его лицу мимо рта. Нервничает. Неужели новости о ведьме Клеменс испугали его больше безумного колдуна?
– И как… как все работает? – Паттерсон утирается дрожащей рукой, замечает хмурый взгляд Теодора и отмахивается. – У нас холодно. Кондиционер с утра барахлит, да и вся электроника как-то странно себя ведет. Магнитные бури, должно быть. Клеменс?
Та присаживается на стул рядом с Атласом.
– Убери руки, мне надо погуглить.
Пока перед ее глазами всплывают окна веб-страниц с кричащими заголовками: «Салемские ведьмы – предрассудки или заговор?», «Молот ведьм – вся правда о ведьмах», Теодор рассматривает ее профиль. Только чтобы не видеть мельтешащие пугающие картинки, он ведь ничего не понимает в Интернете. Осунувшееся лицо, подсвеченное искусственным сиянием, выглядит еще более болезненным, острые скулы отбрасывают на щеки тень. Ей бы плакать, проклинать убийцу друга, выть. Она ничего этого не делает – и оттого пугает своим холодным спокойствием сильнее прочего.
– Я долго над этим думала, – говорит наконец Клеменс, вырывая Теодора из его невеселых размышлений. Он моргает несколько раз и затем обращает внимание на экран. – Ты видишь, Бен?
Тот кивает.
– Вот моя теория…
На Теодора смотрят многочисленные изображения средневековых колдуний, за ними ползут строчки из «Молота ведьм», упоминания проклятых деревень в Европе и Америке.
– Все рассказы о ведьмах строятся на домыслах. То, что люди раньше не могли объяснить – редкие генетические заболевания, инфекции, целое поголовье скота, выкошенное каким-нибудь паразитом, – все это сваливали на темные силы, и под тяжелую руку попадали преимущественно женщины. Порожд