– Что-нибудь нашли?
– Нет, – качает головой Паттерсон. – Но ты, судя по всему, с новостями?
Клеменс кивает.
– Ицены, как и сказал Теодор, – древнее племя кельтов. Жили в Британии, населяли юго-восточную часть острова. О них писали Тацит и Дион Кассий, прославили их восстание против Нерона, – Клеменс говорит быстро и торопливо, совсем как Шон, облизывая от возбуждения губы, и не замечает, что Атлас глубоко вздыхает и прикрывает глаза рукой. – Судя по рассказам этих двоих, во времена римских завоеваний ицены примкнули к римлянам, чтобы сохранить свою независимость. Их правитель, Прасутаг, имел жену и двух дочерей и после смерти завещал престол своим детям наравне с римским императором в качестве… Не знаю, регента, наверное. Римлян такой исход не устроил, и они явились на подконтрольные иценам земли, чтобы заявить о своих правах. Ты за мной успеваешь?
Бен издает неопределенный звук, похожий на карканье, и Клеменс воспринимает его как согласие. На замершего Теодора ни один из них внимания не обращает.
– Итак, с этого момента, по версии Диона Кассия, начинается самое интересное. Как я уже говорила, у Прасутага было две дочери и жена, Боудикка. Женщина, судя по всему, властная и храбрая. Римляне вторглись на земли, которые наследовали ее дочери, установили там свои права, а несогласных с этим выпороли прилюдно. В первую очередь досталось Боудикке и ее дочерям. Что-то уже проясняется?
Бен хмурится и молчит.
– Все началось с женщин, – вместо него говорит Теодор, и Клеменс нетерпеливо кивает головой.
– Ты прав! После этого Боудикка подняла восстание и вместе с соседним племенем триновантов пошла против римлян. Дион Кассий пишет, что перед началом восстания Боудикка гадала на зайце и принесла жертвы Андрасте.
– Кому?
– Богине победы, женщине-воительнице, – поясняет Атлас. Клеменс совсем на него не смотрит и не видит, что взгляд его стекленеет все больше, а лицо вытягивается – и вовсе не от удивления.
– Поначалу боги благоволили восставшим, – продолжает Клеменс. – Сперва Боудикка со своим войском взяла бывшую столицу триновантов – поэтому они к ней и примкнули, должно быть, – потом пошла на Лондиниум. Тацит пишет, что ицены никого не щадили, пленных не брали: убивали всех, кто не ушел вслед за римлянами и не примкнул к их восстанию, а женщин, особенно благородных, терзали и отдавали в жертву богине Андрасте. На мой взгляд, не самый лучший пример благородства…
Бен хмыкает, и девушка спешит пояснить свои слова:
– Боудикка, между прочим, все это начала под девизом мести за отнятую женскую свободу, а не за потерянное царствование. Говорила, что мстит римлянам за пытки и поруганное целомудрие дочерей. Как ни крути, на месть обычной женщины это не похоже.
– Должно быть, – тянет Бен и, вздохнув, добавляет: – Но раньше порядки были другими. Что еще?
– Теперь тебе интересно? – улыбается Клеменс. – Слушай же: в конце концов боги от Боудикки отвернулись. Тацит пишет, что она приняла яд, когда поняла, что потерпела поражение в битве с римскими легионерами, и вскоре погибла. Что случилось с ее дочерями, историки не уточняют. Но, думается мне, их постигла та же незавидная участь.
Девушка ждет, что теперь-то Паттерсон воскликнет от удивления и сумеет сложить все детали воедино. Только тот хмурится, чешет за ухом и, игнорируя упавшую на лоб кудрявую прядь волос, пожимает плечами. Клеменс вздыхает.
– Серьезно? Теодор, ты разве не рассказал ему о Шоне?
Атлас молчит, предпочитая изображать скульптуру с самым жутким оскалом на лице вместо победной усмешки, и девушка толкает его в плечо локтем.
– Пользы от тебя!.. Бен, слушай: Шон упомянул ицену прямо перед тем, как… ну, когда погиб. Понимаешь? Я считаю, что Персиваль ищет ицену – или потомка ицены, или еще кого-то, кто имеет отношение к кельтскому племени.
Наконец Паттерсон ахает.
– Но если так, то… – Он кусает нижнюю губу, стучит пальцем по ноутбуку. – При чем тут ведьмы?
– При том, что…
– При том, что Боудикка была ведьмой. Возможно, одной из первых, – внезапно говорит Теодор. Повернувшись, Клеменс замечает на себе его тяжелый взгляд, и понимание простреливает ее, точно молния, прошивает все тело от макушки до пят.
– Ты знал, не так ли? – От удивления она буквально подскакивает на месте. – Знал и молчал, точно шпион!
На ее выпад Теодор никак не отвечает и продолжает свою мысль, даже не оборачиваясь, чтобы взглянуть на застывшего перед экраном Бенджамина.
– Нетрудно догадаться, мой друг, что предводительница иценов происходила как минимум из друидов: приносила кровавые жертвы Андрасте, гадала на животных, а после поражения приняла яд из плодов черного болиголова. Все это сводится к одному очевидному – в нашем случае – выводу: Боудикка была ведьмой.
– Ух… – Бен так вздыхает, что сквозь динамики из Англии в спальню Клеменс врывается протяжный свист, приправленный серым шумом. – Так вы считаете, что наш псих… Что он ищет наследника кельтского племени? Ведьму-наследницу?
– Возможно, – уклончиво отвечает Теодор, и его сомнение вконец раздражает Клеменс.
– Да что с тобой такое? Конечно же, он ищет ведьму из иценов! – Она взмахивает руками и протяжно стонет. – Готова спорить, дочери Боудикки тоже ведьмами были. Что, если они выжили? Выросли, завели детей, те завели своих детей, и…
Она вскакивает с кровати и шагает к двери. Разворачивается, делает два шага вдоль стены, утыкается носом в книжную полку, заставленную художественной литературой и исследованиями в области искусства века прерафаэлитов. Снова поворачивается, поднимает глаза к висящей на стене репродукции картины Россетти. Оттуда меланхолично смотрят в сторону две девушки – одна рыжая, другая темноволосая. За ними кружатся в танце еще две – одна рыжая, другая темноволосая.
Клеменс не видит этого, но Теодор внимательно наблюдает за ней с выражением полного поражения. Так ли чувствовала себя Боудикка, глядя на свое побежденное племя?
– Ты знаешь, как ее изображают? – Девушка грызет ноготь на большом пальце, и поэтому ее вопрос звучит приглушенно. Теодор ей не отвечает. – Знаешь?
В нетерпении Клеменс подходит к своему ноутбуку, сдвигает с экрана лицо Бена и вводит в строку поисковика пару слов. Участливая система выдает ей сразу несколько картин девятнадцатого века, и Клеменс открывает Теодору изображение высокой женщины, стоящей на колеснице. За ее спиной – две девочки.
Они на поле боя, и вокруг них сражаются мужчины в цветных одеждах.
– Вот это Боудикка, – говорит Клеменс. – Она рыжая. Одна ее дочь рыжая, а другая – темноволосая. Что доказывает мою теорию: одна из них точно ведьминский дар переняла у матери.
– Можешь не разжевывать больше, – вздыхает вдруг Бен. – Теодор это понял задолго до нас с тобой.
Клеменс смотрит на Атласа и с неудовольствием замечает, что выражение его лица нисколько не поменялось.
– Почему тогда ты молчал? – Она морщится, стараясь не показать обиду. Не зря ей мерещилось, что Теодор ведет себя, словно упрямый бык, и не хочет взглянуть правде в глаза.
Как и ожидалось, он не отвечает.
– Очевидно, хочет все провернуть самостоятельно, – тянет Бен с экрана ноутбука. Даже в таком положении – плоский, ограниченный рамками экрана, он умудряется отчитать Теодора, не поведя и бровью. – Тебя постарается упрятать подальше, а сам кинется обыгрывать безумца в его игре, правил которой знать не знает. Есть что добавить, Тео…
Сигнал вдруг резко прерывается, лицо Бена застывает на мониторе в странной гримасе, а потом плывет волнами. Клеменс ждет полминуты и отключается.
– У него проблемы с электричеством, – поясняет она, замечая недоумение незнакомого с причудами техники Теодора.
Атлас недовольно фыркает и скрещивает на груди руки.
– В Англию тебе нельзя… Дослушай сперва, девица. – Он ведет плечом, как только Клеменс открывает рот, чтобы возразить. – Англия – земля кельтов. Если мы с тобой правы, то в жилах твоих течет кельтская сила. На родной земле ее легче будет использовать. Очевидно, Персиваль будет ждать тебя там.
– С чего ты взял?
– Давным-давно я привез Клементину в родные земли, когда Несса попросила об этом. Знаешь, чем закончилось наше путешествие? Новой кровью и новой смертью.
– Но ведь… – Девушка хмурится, смотрит в лицо Теодору – зол, будто зверь, и оттого раскрыт перед нею. – Несса ведь умерла, ты сам говорил…
Атлас кивает.
– Это долгая история, не тебе ее слушать. Поверь мне на слово, как всегда верила. Я буду защищать тебя. Увезу вас с матерью подальше от Англии.
Клеменс хочет сказать, что теперь она точно не собирается слушать наставления какого-то бессмертного, но успевает только возмущенно вздохнуть. А потом слышит, что внизу хлопнула входная дверь и кто-то ходит по гостиной.
– Мама, – выдыхает Клеменс и идет ее встретить, взволнованная из-за каждой услышанной сегодня новости. И из-за матери тоже. Теодор тащится следом.
– Я поговорила с полицией, – вместо приветствия говорит Оливия. Вздыхает, трет пальцами лоб, оставляя заметный розовый след. – Они уже ищут его по всем своим каналам. Я позволила себе наглость отправить твоих друзей за город.
Клеменс кивает, не разрешая себе улыбнуться. Сейчас не время для лишних эмоций, верно?
– Вряд ли Персиваль кинется искать их на винодельне, но с ними там будет наша охрана. На всякий случай. И еще… – Оливия падает в кресло, сбрасывает с усталых ног туфли и, поднимая к дочери взгляд, добавляет: – Может быть, ты поедешь к отцу? Я пошлю с вами кого-нибудь из службы безопасности, они…
– Оставь их себе, – отрезает Клеменс. Она бы позволила себе выпад в сторону Теодора, но теперь, когда стали известны новые подробности запутанного дела, спорить с бессмертным кажется ей весьма нелогичным решением. – Теодор говорит, что в Англию мне нельзя, и я не хочу подвергать папу опасности. Со мной сейчас невыгодно находиться рядом, так?
Они обе молчат, и невысказанное согласие со словами Клеменс опускается им на плечи. Оливия вздыхает. Она кажется бледнее прежнего: страх и напряжение последних дней вытягивают силы и из нее.