«Двух женщин вижу, – говорила ему гадалка. – Любовь вижу, желания сердца, порыв душевный. И цель, что с ними расходится».
Цель, что с ними расходится. Если это ответ твой, судьба, то ты опоздала.
Теодор склоняется к девушке, обнимает ее одной рукой. Клеменс чуть улыбается и вдруг выдыхает ему прямо в шею:
– Мы полетим через пятнадцать минут.
– Что?
Она выпутывается из его неловкого объятия и повторяет, глядя куда-то поверх его головы:
– Мы полетим через пятнадцать минут.
Атлас хочет спросить, какого черта Клеменс делает, но видит, как на большом табло время вылета их рейса в расписании перескакивает на полчаса назад.
Фоморова ведьма.
Аэропорт – такси – город. Теодор поторапливает водителя черного кэба как может, рычит на него, скалится, словно зверь, и бедняга то и дело испуганно оборачивается, боясь увидеть на месте пассажира какого-нибудь оборотня. Абонент Бен Паттерсон недоступен последние три часа, телефон в антикварной лавке не отвечает. Ситуация зеркально отражает ту, в которой Теодор уже был неделю назад. Только теперь его нутро пожирает действительный страх, а не навязанное одним бессмертным мальчишкой беспокойство. Он знает, что может увидеть и очередную издевательскую записку, и место взрыва взамен старой лавки, и бездыханное тело друга. Все что угодно.
И когда вместе с Клеменс он выбирается из кэба напротив «Паттерсон и Хьюз», то видит сперва только сигнальные огни полицейского автомобиля, а уже после – предупреждающие ярко-желтые полосы заградительной ленты, крест-накрест перекрывающие то, что осталось от аккуратной лавки Бена. Вокруг толпятся люди – туристы, соседка Анетта, жители ближайших домов. Все шумят. Теодор подходит к лавке и упирается грудью в узкую надпись «Не заступать».
– Отойдите, – просит его молодой полицейский в темно-синей униформе. – Посторонним запрещено стоять рядом с местом преступления.
– Боже мой… – выдыхает Клеменс. Теодор наугад вытягивает за спину руку и ловит ее ладонь своей, пока она не шагнула ближе.
Они видят хаос. Вывернутую наизнанку стеклянную дверь без стекла. Разбитые витрины с блестящими зубьями лакированных рам. Выброшенные прямо на тротуар кресло и софу.
Все внутри, покрытое мелким крошевом и заботливо укутанное ночной тьмой, как будто стонет, в голос воет о несчастье: полки опрокинуты, осколки люстры украшают лежащий на боку чайный столик, а весь товар разбросан по залу так, словно спасался бегством из эпицентра взрыва.
– Что произошло?
Теодор думает, что бормочет вслух, но вопрос задает Клеменс, и полицейский, отодвигая их назад на тротуар, бодро отвечает:
– Вооруженное ограбление со взломом. Девушка, прошу, уведите своего кавалера. Это не развлекательное представление.
– Нет, вы не поняли, – и он слышит, как дрожит голос Клеменс, как она, захлебываясь подступающей к горлу паникой, начинает тараторить: – Это… Это мистер Атлас, он хозяин лавки. Что произошло?
– Вы владелец? – переспрашивает полицейский, и Теодор кивает только тогда, когда Клеменс настойчиво дергает его за руку. – Тогда вам нужно ответить на несколько вопросов. Пройдемте со мной.
Ему сложно отвести взгляд от развороченной пасти некогда аккуратной лавочки. Сейчас, освещаемый только мигающими красно-синими огнями от ближайшей полицейской машины и тусклым фонарным светом, магазин похож на безумную инсталляцию в музее современного искусства. Безжизненную и бессмысленную.
– Пройдемте со мной, – повторяет полицейский. Клеменс поворачивается к нему первой, закрывает глаза на устроенный неизвестными апокалипсис.
– Что здесь случилось?
– Вооруженное ограбление, – чеканит юноша в униформе. – Трое неизвестных разбили кирпичом витрину и забрались внутрь, владелец попытался им помешать. Произошла драка. На шум сбежались соседи, к тому моменту преступникам удалось скрыться. Мистер Паттерсон доставлен в больницу с тяжелыми травмами, и…
Мир со всеми его звуками – монотонным голосом полицейского, сиренами, шумом с набережной, сплетенными в тугой комок голосами людей – врывается Теодору в уши вместе с последней фразой молодого человека.
– Он жив? – выдыхает Атлас, и полицейский, вздрогнув, медленно кивает.
– Его доставили в больницу четыре часа назад.
Теодор ловит решительный взгляд Клеменс. Они срываются с места и бегут в единственный в городе госпиталь, что находится совсем рядом с домом Генри Карлайла.
– Он жив! – на бегу повторяет Клеменс. Оглянувшись всего раз, Теодор видит ее улыбку, но сам боится дарить ответную. Бен в больнице. Бен ввязался в драку. Бен! Который способен довести любого до самоубийства своей болтовней, но никогда не поднимет на кого-то руку!
В приемной их просят подождать. «Мистер Паттерсон в реанимации», – услужливо сообщает им медсестра у стойки регистрации, молоденькая девушка, ровесница Клеменс. Ее зовут Маргарет, и она просит Теодора не нервничать и дождаться врача. Теодор желает ей балорова огня в судный день.
Через двести сорок девять секунд – Атлас считает их, вымеряя длину коридора нервными широкими шагами, – к ним спускается врач, высокий мужчина лет пятидесяти, с подернутыми сединой висками. Клеменс вскакивает с узкой лавки и подбегает к нему вместе с Теодором.
– Открытый перелом правой ноги, трещина в ребре и сотрясение мозга, – сообщает мужчина. – Но в целом его жизнь вне опасности. Мистер Паттерсон – крепкий орешек.
Камень, груда камней срывается с души Теодора куда-то вниз, в желудок. Он выдыхает так тяжко, будто только что бежал марафон через всю страну, и с трудом опускается на негнущихся ногах прямо на холодный пол. Врач понимающе кивает и разговор продолжает уже с Клеменс. Теодор слушает их глухие голоса – он почти оглох от облегчения, все вокруг тонет в шуме его собственной крови, стучащей в ушах, – и почти ничего не понимает.
– Его вовремя к нам доставили. Вам следует поблагодарить своего друга, мистера… Честно говоря, я не запомнил его имени. Маргарет записала данные, спросите у стойки регистрации.
– Хорошо, конечно же. – Клеменс теребит рукав тонкой кофты с лиственным орнаментом на груди, и с пола, с того места, где Теодор устало прислоняется спиной к стене, ему видно, как блестят на щеках девушки уже подсыхающие дорожки слез.
– Мы прооперировали его, сейчас он под наркозом, но должен прийти в себя через час. Вы сможете повидать его, я думаю. – Доктор хмурится, оглядывает Клеменс с головы до ног. – Разумеется, если вы являетесь близким родственником. Вы же…
– Его невеста, – без запинки отвечает она.
– А он?
«Он» оказывается старшим братом. «Он» медленно поднимается на ноги и идет к стойке регистрации. «Он» просит медсестру Маргарет, милую девушку, которую недавно послал к фоморовому богу, сообщить ему данные так называемого друга, что помог Бену. Если им окажется кто-то с именем Персиваль, то Теодор найдет и убьет его прямо на месте.
– Мистер Маккоул, – надув губы, сообщает Маргарет. – Саймон Маккоул.
– Кто это? – спрашивает Клеменс. Теодор переводит на нее недоумевающий взгляд и почти пожимает плечами, так его шокирует эта новость.
– Поставщик хорошего виски, – не задумываясь, отвечает он.
– Маккоул? Владелец паба?
Девушка отводит взгляд, хмурится, тянет к губам ноготь правой руки. И Теодор мог бы заметить, что ее лицо вытягивается от удивления, вся она замирает, что-то обдумывает. Но Теодор не способен ни на что, ведь облегчение вытянуло из него почти все силы. И сейчас он хочет приберечь оставшиеся ради одного короткого разговора.
– Останься в больнице, ладно? – просит он. Клеменс вскидывает голову, снова хмурится. – Я спрошу кое-что у Саймона и вернусь сюда.
– Теодор, я не думаю, что…
– Я быстро.
Если бы она попросила увереннее, тверже, если бы призвала на помощь свою невидимую силу, Теодор не решился бы ее оставить. Но Клеменс глотает слова и не дает им сорваться с языка. Поэтому он притягивает ее к себе, обнимает одной рукой. И выдыхает прямо ей в макушку:
– Я вернусь через час, как раз когда Бен очнется.
От Клеменс пахнет неимоверной усталостью. Она вздыхает. Теодор думает, что здесь, в окружении врачей, медперсонала и вооруженной охраны, среди камер наблюдения и множества людей, маленькую ведьму никто не тронет.
– Все будет хорошо, – говорит он и усмехается. – Скажешь это три раза, и я вернусь. Поняла меня? – Клеменс кивает. – Отдохни и поешь чего-нибудь. – Она снова кивает.
Они прощаются очередным неуклюжим объятием, и Теодор покидает госпиталь – внушительное здание из рыжего кирпича светит ему немногочисленными бело-желтыми огнями из окон больничных палат. Если бы он остановился и задумался – на один миг, этого бы хватило! – то даже не посмотрел бы в сторону Тревентан-роуд, а вернулся обратно, под крышу госпиталя, чтобы вместе с Клеменс дождаться Бена.
Но Теодор устал и вымотался, он почти отключается на ходу, пока ноги ведут его знакомым маршрутом в сторону излюбленного паба. «Сегодня пятница, – медленно думает он. – Какой фомор потащил Саймона к Бену?»
Атлас ожидает привычную компанию из десятка-другого завсегдатаев «Финна Маккоула». Ждет, что поговорить с Саймоном удастся не сразу. Что одноглазый ирландец предложит ему пинту пива, стакан виски, пойло собственного изготовления, прежде чем соберется ответить на все его вопросы.
Но паб встречает Теодора неожиданной тишиной: двери наглухо закрыты, внутри темно, а владельца нигде не видно. «На что ты рассчитывал», – думает Теодор. И ругает сам себя, с удовольствием смакуя резкое гэльское словечко.
– Саймон! – протяжно зовет он, стучит в запертую дверь три раза, для верности.
– Пришел, – вдруг раздается за его сгорбленной спиной. Теодор оборачивается и видит рыжебородого ирландца в свете одиноко горящего в этом закоулке фонаря.
– Пришел, – соглашается Атлас. Он не чувствует ног от усталости, а силуэт Саймона расплывается перед его глазами. Как же хочется спать, черт возьми,