– Эх, глупая человеческая головушка.
Лидия улыбнулась и стала меняться: на её лице выросли перья, нос вытянулся в клюв. Из-под локонов на Игоря смотрела совиная голова. Она наклонилась над пленником и заговорила. Её голос по-прежнему оставался мягким, напоминающим пение.
– Ты скоро переродишься. Будь с Лесом. Будь Лесом. Стань Лесом.
Игорь задрожал и отключился. Лидия вернула своё обличие, но с заострёнными зубами. Её любимый образ.
– Зачем тебе глаза? Они дёргаются, как мошки в паутинке. Один себе оставлю, второй хозяйке отдам.
– Не могу… – прозвучал тихий голос. Но не Игоря. Это сказал лысый сокамерник, что сидел в дальней части темницы.
– Ты не можешь, – пропела Лидия, – ты не переродился. Значит, ты – вымысел. Не стоит тебе говорить, – Она подошла и поднесла графин к его губам. Лысый выпил то, что предназначалось Игорю. – Побудь с Лесом. А вы что смотрите? – обратилась она к женщинам, что сидели рядом с лысым. – Вы – не вымысел.
Никто не ответил. Они сидели неподвижно и смотрели в пустоту.
Лидия вышла из темницы, забыв о глазах-мошках, закрыла решётку на ключ и подвязала его к волосам на затылке. Скорее бы выпить Лес! Она почувствовала, как разум застилает туманом. Весьма неприятное ощущение, и оно будет усиливаться, а графин заперт в старухиной комнате. Как скоро придёт хозяйка, неизвестно. Она собирает росу, а после этого отправится к людям. Старуха время от времени навещала человеческий мир, и это озадачивало Лидию. Зачем ходить туда, где всё вымысел? Люди – вымысел. Города – вымысел. Есть только Лес.
Она сжала руками виски. Туман сгущался, окутывая разум. Голова словно набилась ватой, мысли в черепе ворочались неповоротливо, словно сонные мухи. Нужно раздобыть графин.
Сложно понять природу её мыслеобразования. Сознание было связано с чем-то неведомым. Она представляла две ипостаси в одном теле. Одна часть верила, что она едина, а вторая ей управляла. И сейчас управление медленно ослабевало. Та, другая ипостась раздражала. Она постоянно кричит и всё время чего-то хочет. Зачем ей вообще эта часть сознания? Вот бы избавиться от неё. Быть с Лесом. Вот истинное удовольствие. Но Лес окутывал туман.
Что ты кричишь, глупая девчонка? Кажется, она кричит то же, что просила человеческая головушка. Не пить. Почему? Всё это глупый вымысел. Но как два вымысла могли сказать одно и то же? Такого не бывает. В голову медленно стали поступать мысли. Какие-то тягучие нескладные идеи. Но одна была крепка: «Не пей»!
Единственная боль, которую ощущаешь, – это боль собственного сознания. Она наступала медленно и болезненно. Сейчас сверло под названием «не пей» перфорировало разум Лидии. Они оба это требуют, эта мерзкая тварь, что должна сидеть в яме её головы, и этот парень. Они же не знают друг друга! Почему они говорят одно и то же?
Лидия ковыляла к комнате за графином, опираясь о стену. Они кричат! Кричат! Надо было убить его в лесу, тогда бы он не кричал вместе с ней!
Графин! Лес! Наконец-то! Она потянулась к зелью, но в моменте импульс дёрнул руку, и она уронила графин на пол. Драгоценный напиток разлился, и Лидия смогла только припасть лицом к деревянному полу, жадно хватая губами жалкие капли пролитого Леса.
Это всё та дрянь. Мерзкая девчонка, что живёт у неё в голове. Это всё сделала она, а теперь она нашла себе друга.
Она упала на пол, присосавшись губами к зазорам между половицами в безуспешных попытках высосать хоть каплю. Так она и осталась лежать, пока сквозь туман просачивались отблески родного сознания.
Спустя какое-то время виски запульсировали болью, глаза стало жечь, а уши закладывать. Руки трясутся, дыхание колючее, во рту наждачная сухость. Бледное воспоминание вызвало рвотный позыв, стоило только взглянуть на злополучную бутылку. Хлопнула дальняя дверь. Хозяйка вернулась.
– Лидия! – послышался командный и старческий голос. – Лидия, помоги с росой.
Голоса. Где они? Их нет! Стало тихо. Лидия начала слышать собственные мысли. Впервые за долгое время она была собой: целой, единой и самостоятельной. Это было прекрасно!
– Будешь в болоте спать! Сколько …хр… ещё звать тебя?
Последовали воспоминания. Они были мутные, шумные, красные. Воспоминания страшные. Смерть, плачущие женщины, крики детей, насылаемые проклятия.
– Старуха… ведьма… чёрт… – ей с трудом удалось выдавить из себя три слова, схватившись за живот. И было что-то ещё, беспокоившее Лидию. Она вспомнила человека, который пришёл к ним вчера. Чего он хотел? «Вспоминай, Лидия, вспоминай!» – мысленно повторяла она.
Дверь резко распахнулась и ударила Лидию, повалив её на пол. За дверью стояла ведьма, с искаженным, от злобы, лицом.
– Ты что себе позволяешь?! – заорала она, увидев на полу графин, след от пролитого эликсира и карие глаза своей помощницы.
– Хозяйка, я всё исправлю, – Она взяла пустой графин и медленно пошла в сторону своей покровительницы. Нужно воспользоваться тем, что ведьма ей доверяет. Сейчас или никогда.
Лидия замахнулась графином, старуха резко выбила орудие из рук Лидии и уставилась на неё.
– Ты не моя Лидия! Ты дрянь! – Ведьма достала из-за пазухи вязаный мешочек и швырнула ей в лицо.
Комната завертелась, как в центрифуге. Потолок рухнул на голову, стена толкнула её в спину, пол ушёл из-под ног. Ударяясь о стены, Лидия свалилась на пол. Она попыталась встать, но стены вокруг закружились в безумной пляске.
– Я подарила тебе …хр… смысл жизни!
Старуха стояла в стороне и наблюдала. Лидия билась о стены, взмахивая руками, падая на пол и вновь поднимаясь до тех пор, пока морщинистая рука не схватила её за горло.
– Ты будешь гнить заживо! Но твои карие глазки ещё могут пригодиться. Поэтому ты кое-что сделаешь.
Возможно, она это заслужила. Только здесь ей и место. Подвал – её участь. Может, ещё не поздно искупить грехи? Только нескончаемым страданием от излюбленного зелья старой ведьмы можно позволить себе приблизиться к возможности искупления. Искупления перед хозяйкой. В подвале, со своей добычей в одной клетке и участью невольника. Так ей и надо. Хмарь – единственное, что уготовано ей до наступления смерти.
– Реви, неблагодарная, только слёзы ты и заслужила, – рявкнула старуха через ржавые решётки камеры в подвале, – И раз ты ревёшь, и реветь будешь …хр… долго, то слёзы собирай. Они мне понадобятся, – С этими словами она поставила перед девушкой пустую склянку.
Лидия не ответила.
– Ты до конца своих дней останешься здесь, – Старуха указала на Игоря. – А он вскоре переродится …хр… так что всё твоё сопротивление было зря.
– Мумия вернулась! Тебе давно на тот свет пора, – хрипло протянул Игорь.
– Очнулся, сопляк! Я тебя поздравляю! Ты избран …хр… для великой цели, носитель семени!
– Какой цели?
Старуха прислонила лицо к ржавым прутьям. Губы расползлись в беззубой улыбке, когда она выдавила из себя ответ:
– Рожайте еду!
В воздухе повисла тишина. Игорь посмотрел на старуху. Он начал что-то понимать, и его уставшая голова наполнилась неимоверной злостью.
– Я тебя убью, – прохрипел он на выходе, – я тебя… задушу.
– Что ж, попробуй, сопляк. А теперь выпей и займись делом. У тебя четыре бабы, все пустые…хр… Чтобы обрюхатил всех! – Старуха остановилась у выхода и развернулась к Игорю, словно о чём-то вспомнив. – Не переживай. Они послушные, – И ушла прочь.
Званый приём обернулся сырой темницей в подземельях лесной цитадели. Свет падал через два крохотных окошка, вдоль стен стояли скамейки. Придворный оркестр уступил место квинтету из четырёх безмолвных сокамерниц во главе с лысым тощим мужиком. Все пятеро спокойны и молчаливы, взгляды пустые, лица бледные, вместо одежд лохмотья. Это позволяло заключить, что узники пребывают в заточении не один месяц, а может быть, годы. И она – патлатая – сидит рядом с ним по одну сторону решётки.
Со всей силой от накопленной злости он схватил Лидию за горло и стал сжимать его пальцами.
– Чёрт не ведал, что вы тут творили!
Он посмотрел ей в глаза и отпустил шею. Они стали карими, хотя раньше были зелёными. Но не цвет заставил Игоря отступить. Он никогда не видел столько боли во взгляде. Даже в детском доме среди брошенных деток ни один не смотрел так, как смотрела Лидия. Её глаза словно молили: «Сделай это, прошу. Избавь меня от мук». И сейчас она, как ему показалось, похожа на человека.
– Плохую сказку рассказала старой ведьме? – спросил Игорь.
– Хмарь.
– Ты всё та же? Ну, в смысле там поёшь, порхаешь, фигню всякую про лес говоришь?
– Она даёт эликсирам названия. Тот, что выпила я, называется «Хмарь». Он вызывает душевные страдания. Ты думаешь о плохом, погружаешься в боль и мучаешься от неё. Затем ты пьёшь следующую порцию и мучаешься снова. Ты не хочешь есть, не хочешь двигаться и ходить. Со временем желудок начинает разъедать сам себя, а тело покрывается кровавыми язвами. Следом начинается гниение разума. И пока он гниёт, тело разлагается заживо. Тогда ты начинаешь молить о смерти. А она всё не приходит и не приходит. А ты продолжаешь разлагаться. Так мне и надо. Я не должна была…
– Я понял. Не продолжай, – Лидия замолчала.
Шло время. Силы постепенно возвращались к Игорю, с ними росла и жажда. Хотелось пить, но из напитков была только неведомая отрава в прозрачном графине. Игорь посмотрел по сторонам, оценивая вероятность побега. Он попытался заговорить с сокамерниками, но безуспешно: те ни на что не реагировали, бессмысленно глядя в никуда безжизненными взглядами.
– А они что пьют?
– Блажь.
– Даже… – он отвернулся, поднял руки вверх как сдающийся человек, – не знаю, что сказать. А ты что пила?
– Много чего пила. Всех зелий не счесть. Выпей «Рать» и поднимешь любую тяжесть, словно лист, выпей «Лёт» и сможешь подняться до макушек деревьев словно птица. Есть ещё зелье «Цевница», от него твоя речь становится певчей, как пастушья флейта, – Она подняла взгляд на Игоря. – А можешь выпить «Лес», и скармливание младенцев будет твоей великой целью.